Внутренняя деятельность правительства Алексея Михайловича

Внутренняя деятельность правительства Алексея Михайловича

Князь Яков Долгорукий, человек, помнивший время Алексея Михайловича, говорил Петру Великому: «Государь! В ином отец твой, в том ты больше хвалы и благодарения достоин. Главные дела государей – три: первое – внутренняя расправа, и главное дело ваше есть правосудие – в сем отец твой более, нежели ты, сделал». Эти слова показывают, какое высокое мнение сложилось у ближайших потомков «гораздо тихого» царя о его законодательной деятельности: его ставили даже выше Петра, хотя последний в наших глазах своими реформами и перерос отца.

К сожалению, вышеприведенные слова Долгорукова не могут быть относимы к первым трем годам царствования Алексея Михайловича, когда дела государства находились в руках вышеупомянутого Морозова, который, будучи опытным администратором, не любил забывать себя и свою родню и часто общие интересы приносил в жертву своим выгодам. Быв много лет дядькой Алексея Михайловича, он пользовался большим влиянием на него и большою его любовью. Имея в виду обеспечить свое положение, он отстраняет родню покойной царицы и окружает молодого царя «своими». Далее, в 1648 году временщик роднится с царем, женясь на Милославской, сестре государевой жены. Опираясь на родство с царем и на расположение Морозова, царский тесть Илья Данилович Милославский, человек в высшей степени корыстный, старался заместить важнейшие государственные должности своими, не менее корыстолюбивыми, чем он, родственниками. Между последними особую ненависть народа навлекли на себя своим лихоимством начальник Пушкарского приказа Траханиотов и судья Земского приказа Леонтьев, действовавшие для одной и той же цели слишком уж явно и грубо. В начале лета 1648 года это вызвало общий ропот в Москве, случайно перешедший в открытое волнение. Царь лично успокоил народ, обещая ему правосудие, и вместе с тем нашел нужным отослать Морозова из Москвы в Кириллов монастырь, а Траханиотов и Леонтьев были казнены. В связи с московскими волнениями летом, в июле, произошли беспорядки в Сольвычегодске, в Устюге и во многих других городах; везде они направлялись против администрации.

Вскоре после московских беспорядков правительство решило приступить к составлению законодательного кодекса. Это решение невольно связывается в нашем представлении с беспорядками: такой давно невиданный факт, как открытый беспорядок в Москве, конечно, настойчивее и яснее показал необходимость улучшений в деле суда и законодательства. Так понимал и тогда патриарх Никон; он говорил, между прочим, следующее: «Всем ведомо, что Собор был (об Уложении) не по воле, боязни ради и междоусобия от всех черных людей, а не истинные правды ради». Что в то время, то есть в 1648– 1649 годах, в Москве действительно чувствовали себя неспокойно, есть много намеков. В начале 1649 года один из московских посадских, Савинка Корепин, осмелился даже утверждать, что Морозов и Милославский не сослали князя Черкасского, «боясь нас (то есть народа) для того, что весь мир качается».

Необходимость улучшений в деле суда и законодательства чувствовалась на каждом шагу, в каждую минуту и правительством, и народом. О ней говорила вся жизнь, и вопросом праздного любопытства кажется вопрос о том, когда было подано челобитье о составлении кодекса, о котором (челобитье) упоминается в предисловии к Уложению (этим вопросом много занимается Загоскин, один из видных исследователей Уложения). Причины, заставлявшие желать пересмотра законодательства, были двояки. Прежде всего была потребность кодификации законодательного материала, чрезвычайно беспорядочного и случайного. С конца XV века (1497) Московское государство управлялось Судебником Ивана III, частными царскими указами и, наконец, обычаем, пошлиною государственною и земскою. Судебник был преимущественно законодательством о суде и лишь мимоходом касался вопросов государственного устройства и управления. Пробелы в нем постоянно пополнялись частными указами. Накопление их после Судебника повело к составлению второго судебника, именно Царского (1550). Но и Царский судебник очень скоро стал нуждаться в дополнениях и потому дополнялся частными указами на разные случаи. Эти указы называются часто дополнительными статьями к Судебнику. Они собирались в приказах (каждый приказ собирал статьи по своему роду дел) и затем записывались в указных книгах. Указной книгой приказные люди руководились в своей административной или судебной практике; для них указ, данный на какой-нибудь отдельный случай, становился прецедентом во всех подобных случаях и таким образом обращался в закон. Такого рода отдельных законоположений, иногда противоречащих друг другу, к половине XVII века набралось огромное число. Отсутствие системы и противоречия, с одной стороны, затрудняли администрацию, а с другой – позволяли ей злоупотреблять законом. Народ же, лишенный возможности знать закон, много терпел от произвола и неправедных судов. В XVII веке в общественном сознании ясна уже потребность свести законодательство в одно целое, дать ему ясные формулы, освободить его от балласта и вместо массы отдельных законов иметь один кодекс.

Но не только кодекс был тогда нужен. Мы видели, что после смуты, при Михаиле Феодоровиче, борьба с результатами этой смуты – экономическим расстройством и деморализацией – была неудачна. В XVII веке все обстоятельства общественной жизни вызывали общую неудовлетворенность: каждый слой населения имел свои pia desideria[1], и ни один из них не был доволен своим положением. Масса челобитий того времени ясно показывает нам, что не частные факты беспокоили просителей, а что чувствовалась нужда в пересоздании общих руководящих норм общественной жизни. Просили не подтверждения и свода старых законов, которые не облегчали жизни, а их пересмотра и исправления сообразно новым требованиям жизни; была необходимость реформ.

К делу составления нового кодекса были привлечены выборные земские люди, съехавшиеся на Собор из ста тридцати городов. Служилых людей насчитывали на Соборе около ста пятидесяти человек, посадских – более ста, духовенства же и московских служилых людей было мало. Боярская дума, конечно, участвовала в Соборе в полном своем составе. По полноте представительства этот Собор можно назвать одним из удачнейших Земских соборов. (Мы помним, что в Соборе 1613 года участвовали представители только пятидесяти городов). Этим выборным людям новое Уложение было «чтено», как выражается предисловие нового кодекса.

Рассматривая этот кодекс, или, как его называли, Уложение, мы замечаем, что это, во-первых, не Судебник, то есть не законодательство исключительно о суде, а кодекс всех законодательных норм, выражение действующего права государственного, гражданского и уголовного. Состоя из двадцати пяти глав и почти тысячи статей, Уложение обнимает собою все сферы государственной жизни. Это был свод законов, составленный из старых русских постановлений с помощью права византийского и литовского.

Во-вторых, Уложение представляет собою не механический свод старого материала, а его переработку; оно содержит в себе многие новые законоположения, и когда мы всматриваемся в характер их и соображаем их с положением тогдашнего общества, то замечаем, что новые статьи Уложения не всегда служат дополнением или исправлением частностей прежнего законодательства; они, напротив, часто имеют характер крупных общественных реформ и служат ответом на общественные нужды того времени.

Так, Уложение отменяет урочные лета для сыска беглых крестьян и тем окончательно прикрепляет их к земле. Отвечая этим настоятельной нужде служилого сословия, Уложение проводит тем самым крупную реформу одной из сторон общественной жизни.

Далее, оно запрещает духовенству приобретать вотчины. Еще в XVI веке шла борьба против права духовенства приобретать земли и владеть вотчинами. На это право боярство, да и все служилые люди смотрели с большим неудовольствием. И вот сперва в 1580 году было запрещено вотчинникам передавать свои вотчины во владение духовенству по завещанию «на помин души», а в 1584 году были запрещены и прочие виды приобретения духовенством земель. Но духовенство, обходя эти постановления, продолжало собирать значительные земли в свои руки. Неудовольствие на это служилого сословия прорывается в XVII веке массою челобитных, направленных против землевладельческих привилегий и злоупотреблений духовенства вообще и монастырей в частности. Уложение удовлетворяет этим челобитьям, запрещая как духовным лицам, так и духовным учреждениям приобретать вотчины вновь (но прежде приобретенные отобраны не были). Вторым пунктом неудовольствия против духовенства были различные судебные привилегии. И здесь новый законодательный сборник удовлетворил желанию населения: он учреждает Монастырский приказ, которому с этих пор делается подсудным духовное сословие наравне с светскими людьми, и ограничивает прочие судебные льготы духовенства.

Далее, Уложение впервые со всею последовательностью закрепляет и обособляет посадское население, обращая его в замкнутый класс: так посадские становятся прикрепленными к посаду. Из посада теперь нельзя уйти, зато и в посад нельзя войти постороннему и чуждому тяглой общине. Исследователи замечали, конечно, тесную связь между всеми этими реформами и обычными жалобами земщины в половине XVII столетия, но недавно только в научное сознание вошла идея о том, что выборным людям пришлось не только слушать Уложение, но и самим выработать его. По ближайшему рассмотрению оказывается, что все крупнейшие новины Уложения возникли по коллективным челобитьям выборных людей, по их инициативе, что выборные принимали участие в составлении и таких частей Уложения, которые существенно их интересов не касались. Словом, оказывается, что, во-первых, работы по Уложению вышли за пределы простой кодификации и, во-вторых, что реформы, проведенные в Уложении, основывались на челобитьях выборных и проведены согласно с духом челобитий.

Здесь-то и кроется значение Земского собора 1648– 1649 годов: насколько Уложение было реформой общественной, настолько оно в своей программе и направлении вышло из земских челобитий и программ. В нем служилые классы достигли большего, чем прежде, обладания крестьянским трудом и успели остановить дальнейший выход вотчин из служилого оборота. Тяглые посадские общины успели добиться обособления и защитили себя от вторжения в посад высших классов и от уклонений от тягла со стороны своих членов. Посадские люди этим самым достигли облегчения тягла – по крайней мере в будущем. Вообще же вся земщина достигла некоторых улучшений в деле суда с боярством и духовенством и в отношениях к администрации. Торговые люди на том же Соборе значительно ослабили конкуренцию иностранных купцов посредством уничтожения некоторых льгот. Таким образом, велико ли было значение выборных 1648 года, решить нетрудно; если судить по результатам их деятельности, оно было очень велико...

Данный текст является ознакомительным фрагментом.