2.2. Изменение университетской атмосферы при попечителе графе А. К. Разумовском

2.2. Изменение университетской атмосферы при попечителе графе А. К. Разумовском

М. Н. Муравьев скончался 28 июля 1807 г. в возрасте 50 лет, еще совсем не старым человеком, прослужив на посту попечителя Московского университета только 4 года. За этот малый срок его преобразования дали сильный импульс развитию этого организма, и теперь от других попечителей и от самих ученых зависело, сохранится ли переданное могучей рукой движение.

Нового куратора выбирал сам Александр I. Вторая половина 1807 г. была тяжелым временем в жизни царя: после Тильзитского мира от него отворачиваются ближайшие друзья из Негласного комитета, повсюду в дворянском обществе проявляется недовольство поражением в войне, новой политикой на сближение с Наполеоном, носятся слухи о готовящемся заговоре против императора. В этих условиях Александру важен контакт с интеллектуальной элитой русского общества, поэтами, писателями на правительственных должностях, которые могут оправдать его политику в глазах общественного мнения.

На месте ушедшего Муравьева он хочет видеть его друга, поэта И. И. Дмитриева. 10 сентября 1807 г. министр народного просвещения граф П. В. Завадовский от имени императора предлагает Дмитриеву должность попечителя Московского университета и его учебного округа. Но, как рассказывал позже сам И. И. Дмитриев, он отказался, «не признавая себя достаточно ученым для этого звания»[141]. В архиве Министерства народного просвещения сохранилось подлинное письмо Дмитриева, в котором он отвечает министру на предложение стать попечителем. «С душевным усердием готов бы я был посвятить себя столь почтенной и лестной деятельности, к которой Его Императорское Величество всемилостивейше благоизъявляет предназначать меня, если бы одно усердие могло заменить те сведения и дарования, коих оная требует. Но честь и совесть обязывают меня, вопреки собственных выгод моих, искренне представить вашему Сиятельству, что я с тринадцати лет начав служить рядовым солдатом, не мог получить основательного понятия о науках, что я не знаю не токмо ученых языков, даже и новейших, кроме французского, но и на оном не могу изъясняться. А по сим причинам, равно как и по давней моей дряхлости, не нахожу в себе достойной способности быть деятельным и достойным попечителем Московского университета и всех подведомых ему Училищ»[142].

Слова о «необразованности» в устах маститого литератора, который затем несколько лет исполнял должность министра юстиции, звучат довольно странно; возможно, у Дмитриева были свои причины отклонить предложение императора. Так или иначе, вместо него 2 ноября 1807 г. попечителем Московского университета был назначен граф А. К. Разумовский.

Государь не был коротко знаком с Разумовским. Граф мог быть известен императору как меценат, покровитель Общества испытателей природы при Московском университете. Близость графа к университету, возможно, повлияла на выбор его попечителем. В рескрипте на имя Разумовского от 14 апреля 1808 г. сказано, что граф принял должность исключительно из угождения к воле государя[143]. Правда, некоторые факты заставляют нас сомневаться в этом. У графа была и личная заинтересованность стать попечителем — в это время в университете учились его сыновья, кроме того, Разумовский имел собственную партию профессоров из числа тех, что подвизались в его доме на Гороховом поле и при ботаническом саде в Горенках. К тому же, видимо, с самого начала Разумовский включился в борьбу за пост попечителя — его влиятельные друзья (кн. Н. Г. Репнин и И. С. Гагарин) попросили его ходатайствовать о возвращении в университет прежнего куратора П. И. Голенищева-Кутузова, и, выполняя обещание, граф, вероятно, увидел, что сам может занять эту должность[144].

Граф Алексей Кириллович Разумовский родился 12 сентября 1748 г. Он приходился племянником всемогущему елизаветинскому фавориту, брат которого Кирилл Григорьевич Разумовский, перенесенный из малороссийского захолустья в столицу, сделался президентом Академии наук и украинским гетманом. Своим сыновьям он постарался дать самое лучшее образование. В его дом на 10-й линии Васильевского острова для обучения детей приходили ведущие профессора Академии наук: Шлецер, Румовский и др., которых в шутку прозвали «Академия 10-й линии». В 1765 г. Разумовский отправил сыновей в Страсбургский университет. На следующий год Кирилл Григорьевич навестил юношей и, найдя их образ жизни там слишком легкомысленным, решил поискать другое место, поспокойнее, а пока взял старшего сына Алексея с собой в Италию, где оставил его на попечении у И. И. Шувалова. В 1769 г. все сыновья Разумовского съехались в Лондоне, некоторое время вместе жили и путешествовали по Англии. После возвращения в Россию Алексей Кириллович был зачислен в придворную службу камер-юнкером, а вскоре женился на самой богатой в то время невесте в России, красавице В. П. Шереметевой. Но Разумовский не прижился при дворе, в 1778 г. вышел в отставку в чине камергера и поселился в Москве. Здесь он отстраивал свой дом и две наследственные усадьбы — Перово и Горенки. В 1784 г. граф разъехался с женой; его новый, не признанный обществом союз с М. М. Соболевской оказался устойчивым — у них родилось 5 сыновей и 5 дочерей, воспитывавшихся в Малороссии и получивших фамилию Перовских. Разумовский еще раз возвращался на службу, в 1786 г. назначен сенатором, но из-за конфликта с Екатериной II с 1795 г. вновь оказался в отставке и уже безвыездно жил в Москве.

В отцовском доме и во время заграничных путешествий граф А. К. Разумовский получил прекрасное образование. «Лучшего воспитания нельзя было придумать, и несмотря на все это, цель воспитания далеко не была достигнута. Из трех Разумовских старший Алексей и меньшой Андрей несомненно обладали блестящими способностями, а все-таки из них не вышло того, чего так желал отец, именно — полезных сынов отечества»[145]. В Разумовском жил вывезенный из Европы вольтерьянский дух скептицизма, помноженный на сановную спесь. В повседневной жизни граф отличался высокомерием, капризным характером, хозяйственные дела вел из рук вон плохо. О его московском периоде хорошо пишет Ф. Ф. Вигель: «В подмосковном великолепном имении своем Горенках, среди царской роскоши, граф Алексей Кириллович заперся один со своими растениями… Из познаний своих он сделал то же употребление, что из богатства: он наслаждался ими без всякой пользы для других… Все сыновья гетмана воспитаны были за границей, начинены французской литературою, облечены в иностранные формы и почитали себя русскими Монморанси, они были любезные при дворе и несносные вне его аристократы»[146].

Редкое сочетание самых неуживчивых качеств характера, привычка во всем противоречить двору привели Разумовского в среду масонов. Здесь он попал под сильное влияние О. А. Поздеева, идейного руководителя консервативного направления в масонстве, настороженно относящегося к последователям Новикова — розенкрейцерам. Масоны подталкивают Разумовского к возвращению на службу, надеясь, что он сможет выполнять роль посредника между ними и правительством. Их особенно волновал контроль над сферой образования и цензуры, где недавние либеральные преобразования могли слишком способствовать распространению недопустимых вольностей, и поэтому, например, один из самых ревностных масонов, ненавистник Карамзина и новой литературы П. И. Голенищев-Кутузов так настойчиво добивался поста попечителя. Но сам А. К. Разумовский, хотя и выполнял советы своего духовного наставника Поздеева, был слишком холоден к исполнению какой-либо должности: с его приходом в Московский университет связан поворот к консервативной политике в области просвещения в ее умеренном варианте.

Сразу же после назначения попечителем Разумовский добился меры, льстившей его честолюбию и укрепившей его престиж в университете. Московское общество испытателей природы, президентом которого был граф Разумовский, именным указом провозглашалось императорским[147]. Вследствие этого увеличивались расходы на его содержание. Летом 1808 г. попечитель добивается присылки из Петербурга 5 тыс. рублей для проведения обществом систематического описания Московской губернии. Во время каникул 1808 и 1809 г., по личным указаниям Разумовского, для исследования почв, растений, животных, геодезических измерений в экспедиции по губернии отправились профессора Гольдбах, Фишер, Гофман и др. Благодаря своей работе в ОИП эти профессора пользовались расположением нового попечителя, нередко обедали у него в доме. Постоянное пребывание Разумовского в Москве нарушало рекомендации устава, а поскольку попечитель редко бывал в университете (только в дни торжественных собраний), то центр его общения с профессорами переместился в его дом и усадьбу Горенки.

Как замечает мемуарист, возможно, гордость Разумовского не смирилась бы с необходимостью обедать в компании профессоров, если бы в это время трое его сыновей Перовских не учились бы в университете[148]. Старший из них Алексей жил на пансионе у Фишера фон Вальдгейма и, окончив университет в 1807 г., в течение трех лет получил степени кандидата, магистра и доктора; двое других — Василий и Лев — были переведены в 1808 г. в студенты из благородного пансиона. Однако не следует думать, что Разумовский покровительствовал профессорам только из корыстных побуждений: он отличал всех ученых, чей вклад в естественные науки был неоспорим. Так, например, попечитель очень уважал П. И. Страхова, и с 1808 г. по его просьбе Страхов каждый день производил для Общества испытателей природы метеорологические наблюдения, которые с 1810 г. регулярно публиковались в «Московских ведомостях»[149].

Хотя попечитель редко посещал университет, его влияние в правлении и совете постоянно ощущалось. Так получилось, что после смерти Муравьева и ухода Страхова с поста ректора механизмы ученой республики затормозились и снова требовались сильные руки, чтобы привести их в действие. С августа 1807 г. в должности ректора был утвержден престарелый Ф. Г. Баузе. Документы создают у нас противоречивый образ этого профессора в последние годы его жизни. С одной стороны, это был, без сомнения, человек острого ума и глубоких познаний (об этом свидетельствует его оживленная и содержательная переписка с Муравьевым в 1804–1807 гг.[150], участие в работе над историей российской словесности и т. п.; даже последний из сохранившихся документов его рукой — письмо министру от 1810 г.[151] — написан на прекрасной латыни безупречного стиля), с другой стороны, как сообщает его биограф, в последние годы жизни профессор был подвержен «различным болезненным припадкам»[152]. Лишенный всякой церемонности П. И. Голенищев-Кутузов в 1810 г. жаловался Разумовскому, что Баузе «дома пьет мертвую чашу и разные производит в университете сцены, кои мирить и успокаивать весьма трудно»[153]. А весной 1812 г., вспоминая отправленного им в отставку профессора, он же пишет с явной неприязнью: «Баузе известен вам самим как горький пьяница и теперь по улицам пьяный валяющийся»[154]. Острая нужда в деньгах, вероятно, толкнула Баузе на продажу своей бесценной коллекции, что и обусловило ее дальнейшую гибель.

Неудивительно, что и в 1807–1808 гг. дела в университетском правлении велись очень плохо. Третьяков вспоминает, что декан Панкевич доносил попечителю Разумовскому о беспорядке в правлении. Хотя мемуарист не называет при этом ректора, но из сопоставления времени, когда Панкевич был деканом, ясно, что речь идет о Баузе. Поэтому и попечитель Разумовский принял некоторые ответные меры.

В 1808 и 1809 г. два раза подряд ректором избирается Иван Андреевич Гейм, кандидатура которого, безусловно, очень устраивала Разумовского. Мы встречаем имя Гейма среди тех, кто регулярно посещает дом попечителя. В течение нескольких лет Гейм, хорошо знакомый с библиотечным делом и работавший хранителем университетской библиотеки, составлял каталог собрания книг Разумовского. Эта работа продолжалась и после перезда графа в Петербург, и Разумовский, поддерживая с ректором личную переписку, часто интересовался ходом его изысканий[155].

Высокий авторитет Гейма в университете подкреплялся его ровными дружескими отношениями со всеми коллегами. Как уроженец Брауншвейга (и родственник профессора Буле!), он никогда не терял контакта с немецким ученым миром. Среди его постоянных корреспондентов были такие уважаемые профессора Геттингенского университета, как X. Гейне и А. Л. Шлецер, большой известностью в Германии пользовался его единственный в своем роде трехъязычный немецко-французско-русский словарь (как писал несколько высокопарно И. М. Снегирев, Гейм «познакомил просвещенную Европу с русским языком»[156]). С другой стороны, Гейм был в прекрасных отношениях с большинством русских профессоров, дружил со Страховым и Антонским и за долгие годы пребывания в России привык считать ее своей второй родиной.

Во время своего ректорства Гейм не проявлял большой инициативы, стараясь поддерживать хорошие отношения с начальством. Кроме того, внутренние университетские споры с этого времени оказались под присмотром, исходившим от самого Разумовского. Дело в том, что, согласно уставу, с 1804 г. при попечителе университета существовала канцелярия и теперь именно этот инструмент кажется Разумовскому наиболее удобным для контроля над ходом дел в университете. Значение канцелярии попечителя (не игравшей никакой самостоятельной роли во времена Муравьева и находившейся при нем в Петербурге) резко возрастает, сюда переходит центр тяжести при решении всех вопросов. «Бдительным оком» попечителя, строго и по-своему благоразумно утверждавшим порядок в университете, становится правитель канцелярии М. Т. Каченовский[157].

У этого человека причудливая судьба. В 1801 г. московскому вельможе А. К. Разумовскому свои услуги в качестве секретаря и библиотекаря предложил один начинающий литератор, происходивший из харьковских греков, Михайла Качони (именно так первоначально писалась его фамилия, измененная во время учебы в Харькове на «Каченовский»). До этого он перепробовал уже множество занятий: был казачьим урядником, чиновником в канцелярии Харьковского магистрата, сержантом Таврического полка, квартирмейстером Ярославского полка, расположившегося в Москве. На последней должности Каченовского постигла неудача: открылась кража пороха, причастность к которой он, впрочем, отрицал. Когда он оказался под следствием на московской гауптвахте, то познакомился там с одним из охранявших его офицеров, С. Н. Глинкой, который нашел в молодом человеке сходные взгляды на литературу, предложил ему свою дружбу и пропуск в круги московских литераторов. Благополучно избежав суда, Каченовский подает в отставку и решает заняться журналистикой. Поддержка Разумовского оказалась ему очень кстати. В 1805 г. он выкупает «Вестник Европы», одновременно устраивается преподавателем в университетскую гимназию (своему секретарю и правителю канцелярии граф без экзаменов выхлопотал степень магистра). Вот как описывает его первое появление И. М. Снегирев: «Инспектор ввел к нам в класс молодого человека лет 30, в очках, худощавого, бледного и смуглого, с костылем, на который он опирался по болезни в ногах, которую нечаянно получил в прогулке на Пресненских прудах с бывшим своим приятелем князем Шаликовым. Типическая его физиогномия походила более на греческую, чем на русскую; она носила на себе отпечаток холерического темперамента. Черные волосы у него на голове коротко были острижены; приемы его были угловаты, но смелы и обличали в нем что-то военное. Холодно раскланявшись с нами в классе, он с какою-то уверенностью сказал: „Господа, по возложенной на меня от университетского начальства обязанности, мы займемся с вами риторикой…“»[158]

В ряду московских журналистов Каченовский сразу же занимает заметное место. Не имея ни настоящего литературного таланта, ни глубокого образования, он применяет прием очень эффективный для привлечения публики: его критика, изобилующая мелкими нападками и лишенная какой-либо цельной позитивной программы, не щадила никаких авторитетов, даже священных в то время имен Карамзина и Дмитриева. Маститые авторы пытались первое время отвечать на злобные выпады Каченовского, но затем перестали обращать внимание на «завистливого зоила», которого метко охарактеризовал кн. П. А. Вяземский: «Всегда он ближнего довольством недоволен // И, вольный мученик, чужим здоровьем болен» («Послание к М. Т. Каченовскому», 1821).

По мнению Снегирева, «в его критике выразился его подозрительный характер». Именно такой характер, видимо, подходил Разумовскому для управления университетом. Его протеже в течение одного года без защиты диссертации получил степени магистра и доктора, с 1808 г. стал адъюнктом, но отсутствие вакансии мешало ему занять должность профессора. Предмету преподавания Каченовский не придавал особого значения: он начал с риторики, затем читал русскую историю и, наконец, остановился на археологии и теории изящных искусств. Выбрав кафедру, Каченовский борется за то, чтобы освободить себе место и вытолкнуть оттуда профессора Буле. Одним из эпизодов борьбы было появление в «Вестнике Европы» (1809, № 22) статьи, грубо задевающей достоинство Буле как ученого, которая вызвала негодование в околоуниверситетских кругах. П. А. Вяземский писал: «Ученый Буле, коего Европейская знаменитость служила украшением Московского университета, был в сем журнале нагло выставлен на посмеяние, конечно, не ему обратившееся в бесславие»[159]. Показательно, что Каченовский сражался за кафедру археологии — творение Муравьева — с ее «законными» наследниками, и, несомненно, именно он преградил путь Н. Ф. Кошанскому, который, отчаявшись получить должность, в 1811 г. покидает университет. Поведение Каченовского настраивает против него многих профессоров, которых раздражает его особая роль в университете, претензии на власть, стремление к преобразованиям на свой лад. Вся корреспонденция в совет и правление от попечителя составлялась Каченовским как правителем его канцелярии. От имени Разумовского он писал предложения, производившие в старых профессорах, привыкших к прежнему порядку, не совсем благоприятное впечатление[160].

Тем не менее, оценивая время, когда за делами университета присматривал Каченовский, следует сказать, что порядка в них прибавилось. Это важно учесть, поскольку в 1809 г. случилось событие, повлекшее увеличение учебной и бюрократической нагрузки на университет и, одновременно, изменившее и его общественное положение.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.