Глава четвертая ПЕРВЫЕ УЗНИКИ ШЛИССЕЛЬБУРГА

Глава четвертая

ПЕРВЫЕ УЗНИКИ ШЛИССЕЛЬБУРГА

Не спасается царь многою силою,

и исполин не спасется множеством крепости своея.

Ложь конь во спасение,

во множестве же силы своея не спасется.

Псалом Давида 32, ст. 16-17

К концу жизни Петр I, кажется, достиг всего…

Обнародовали составленный Феофаном Прокоповичем Духовный регламент, устанавливающий новый порядок управления Церковью. Вся церковная власть по образцу протестантских государств сосредоточилась в Духовном коллегиуме, который 14 февраля 1721 года, в день его открытия, преобразовали в Святейший Правительственный Синод.

По сути, Синод становился ведомством в общем составе государственной администрации и подчинялся самому государю. Наконец-то, как отмечают историки Церкви, произошло то, чего больше всего опасались иерархи при низложении патриарха Никона, – «власть царская подчинила во всей полноте власть Бога на земле – Святую Церковь Христову».

Только напрасно Петр I объявлял в своем манифесте, что он «как в Ветхом, так и в Новом Завете благочестивых царей восприял попечение». Идея подобного устройства церковной жизни, вернее – ее полного подчинения светской власти, была заимствована им не из Библии, а из сектантской Англии. Так или иначе, но Русская православная церковь, согласно проведенной Петром I реформе, должна была превратиться лишь в инструмент воспитания верноподданных.

1

И заключили, наконец-то заключили долгожданный Ништадтский мир. Через два десятилетия беспрерывных войн, обескровивших и разоривших народ, уплатив Швеции компенсацию в 2 млн талеров, Россия получала Эстляндию, Лифляндию, Ингрию и часть Финляндии с Выборгом.

Такой вот успех, такая вот победа.

Великая была одержана победа, но, наверное, таких поражений не знал еще ни один побежденный народ.

Россия в итоге этой войны оказалась разорена, а русский народ в основной своей массе – крепостное право, приобретая характер откровенного рабовладения, распространилось и на промышленное производство – превращен в невольников.

И выходили, выходили все новые и новые указы, развивающие полицейскую идеологию Духовного регламента.

17 мая 1722 года по настоянию Петра I Синод отменил тайну исповеди. Священников обязали сообщать в Преображенский приказ обо всех злоумышлениях «без всякого прикрывательства».

Некоторые ревностные защитники идеи монархии договариваются сейчас до того, что, дескать, тайна исповеди отменялась только касательно злоумышлений против монаршей особы, против государственного порядка, а об остальном священник не должен был сообщать в Тайную канцелярию.

Что тут ответить? Разве только напомнить, что и ГПУ от сотрудничавших с ним священников-обновленцев тоже ждало сообщений не о супружеских изменах, а лишь о злоумышлениях против государственного порядка, против колхозов, против вождей революции… Да и не в том ведь дело, о чем должен, а о чем не должен доносить священник. Приходящий на исповедь человек исповедует свои большие и малые прегрешения перед Богом, и священник отпускает ему грехи властью, данной ему Богом, а не полицейским управлением.

И тут не аргументы в пользу Петра I придумывать надо, а просто разобраться, что нам дороже. Православие или Петр I, который вполне осознанно проводил губительные для православного самосознания реформы? Очень трудно немножко верить в Бога, а немножко – в идею, которая эту веру подрывает. Даже если и называется идея монархической… Тем более что именно для идеи монархии и были губительными в самую первую очередь Петровские реформы. Как ни крути, а без указа от 17 мая, может, и не было бы никогда 1917 года…

Последние годы жизни Петра I можно назвать годами подведения итогов. В конце 1721 года по случаю заключения Ништадтского мира Сенат упразднил титул царя и провозгласил Петра I императором.

Также Петру I был преподнесен титул отца Отечества.

Получил тогда Петр I повышение и в своем Всешутейшем соборе. Как видно из списка слуг архикнязя-папы, составленного в самом начале 20-х годов XVIII века, Пахом Пихай Х… Михайлов возвысился уже до архидьякона.

Совпадение не случайное. После того как Петр I стал главой Русской православной церкви, потеснив, как ему казалось, на этом месте самого Бога, темные силы, движущиеся в эскорте великого реформатора, таким вот образом зафиксировали и отметили этот факт.

2

Отец Отечества мог торжествовать.

Он и торжествовал. Празднества и фейерверки шли непрерывною чередой, и в январе 1723 года посреди грохота салютов Петр I отдал распоряжение доставить в Петербург ботик, на котором плавал в детстве по Плещееву озеру.

«Ехать тебе с ботиком и везть до Шлиссельбурга на ямских подводах, – было указано гвардии сержанту Кореневу. – И будучи в дороге, смотреть прилежно, чтоб его не испортить, понеже судно старое. Того ради ехать днем, а ночью стоять, и где есть выбоины, спускать потихоньку».

Сержант Коренев справился с порученным ему делом. В назначенный срок ботик «Св. Николай» был доставлен в Шлиссельбург и выставлен, как и было указано, на площади против церкви в честь Рождества Иоанна Предтечи.

Однако в Шлиссельбурге «Св. Николай» пробыл совсем недолго.

27 мая Петр I прибыл в Шлиссельбург на яхте и, как в далеком детстве, самолично спустил ботик на воду.

В команду он взял сына своего ближайшего сподвижника, капитана Николая Федоровича Головина, и капитан-командора Наума Акимовича Сенявина, который состоял в 1699 году матросом на корабле «Отворенные врата», совершившем плавание из Таганрога в Керчь под управлением самого Петра I.

Сопровождаемый яхтой и девятью галерами, ботик поплыл в Петербург. Грохотом барабанов, звоном литавр, ружейной пальбой приветствовали «дедушку» русского флота – так теперь указано было именовать ботик – выстроенные вдоль берегов Невы русские полки.

В Александро-Невском монастыре «дедушку» ожидала императрица с министрами и генералитетом.

Был произведен салют и из орудий, стоявших на монастырских стенах.

Ну а в августе, когда отмечали годовщину Ништадтского мира, «дедушку» представляли воинственным «внукам» – кораблям Балтийского флота. Они выстроились на кронштадтском рейде – огромные многопушечные фрегаты. В торжественной тишине двинулась от пирса к ботику шлюпка. На веслах сидели адмиралы, а впереди, склонившись над водою, промерял лотом глубину всероссийский вице-адмирал белого флага светлейший князь А.Д. Меншиков. Роли были расписаны строго по рангу.

Сам император сидел в шлюпке за рулевого.

Сияло солнце. Сверкали над водой мокрые лопасти весел.

Отвыкшие от весельной работы, адмиралы гребли вразнобой. Дергаясь, шлюпка медленно двигалась по голубой воде залива.

Император с трудом удерживал курс.

Наконец подошли к ботику.

Задорно громыхнули три пушечки, установленные на его борту. А мгновенье спустя показалось, что раскололось небо. Это 1,5 тыс. орудийных стволов откликнулись «дедушке».

Над тихой водой залива поплыли клочья орудийного дыма.

3

Возможно, плавание на ботике «Св. Николай» по Неве пробудило в Петре I отроческие воспоминания. В подробностях припомнились плавания по Плещееву озеру, рассказы о Ярилиной горе, о ПереславлеЗалесском, об Александре Невском.

Не рискнем настаивать на этом предположении, но доподлинно известно, что вечером 29 мая 1723 года, накануне дня своего рождения, когда по бледному петербургскому небу уже рассыпались огни фейерверков, Петр I, будучи в Александро-Невском монастыре, вспомянул о святом благоверном князе, который за пять столетий до основания Санкт-Петербурга уже обозначил этот город на карте духовной истории нашей страны. Тогда и указал Петр I: обретающиеся в соборе Рождества Богородицы во Владимире мощи Александра Невского перенести в Петербург.

И срок назначил.

Велено было приурочить встречу мощей в Санкт-Петербурге к празднованию годовщины Ништадтского мира 30 августа 1723 года… Это решение Петра I трактуется на разные лады, но при этом упускается из виду, что приказано было не просто перенести мощи, а перенести их к дате.

Между тем это обстоятельство весьма существенно.

Петр I всегда серьезно относился к проведению празднеств и торжеств, но теперь подготовка к годовщинам основания Санкт-Петербурга и Ништадтского мира – главных достижений его царствования – начинала оттеснять текущие государственные заботы.

Любопытно, что мифологизация празднеств приобретала при этом совершенно конкретный смысл.

Святой благоверный князь Александр Невский, разгромив на берегах Невы и Чудского озера крестоносцев, выбрал путь и «повенчал Русь со степью», чтобы сохранить православную веру.

Петр I строил Петербург еще и как знак разрыва Российской империи с прежней Московской Русью, построенной потомками Александра Невского. Практически отказавшись от православия и национальных обычаев, он утвердился на берегах Финского залива, чтобы переменить проложенный святым благоверным князем путь, и жалким по сравнению с петровским прорывом Запада в Россию выглядел десант крестоносца Биргера, разгромленного здесь Александром Невским пять столетий назад… Совместить это было невозможно, но в самодержавном сознании Петра I не существовало невозможного.

Возведение святого благоверного князя Александра Невского в ранг небесного патрона новой русской столицы Петр задумывал как акцию более политическую, нежели церковную. Необходима она была как аргумент в борьбе с противниками новшеств, с приверженцами старины, и значит, она должна была осуществиться.

Петр I победил всех. Победил старую Русь, победил шведов. Теперь ему предстояло победить саму историю вместе с благоверным князем Александром Невским.

И перенесение в Санкт-Петербург святых мощей князя, освящая совершенные Петром I победы, должно было стать свидетельством этой победы и врасти в новую мифологию рождающейся империи.

Когда Петр I огласил свое решение, все было сделано согласно указу, но совершенно не так, как хотел отец Отечества. Петр I требовал, чтобы мощи Александра Невского доставили в Петербург, как доставили туда ботик «Св. Николай», но вместо этого устроили торжественное шествие с мощами через всю Россию.

И вот уже прошла годовщина Ништадтского мира, а мощи святого князя все еще находились в пути.

Только 15 сентября 1723 года их привезли в Шлиссельбург.

Но Петр I и теперь словно бы и не заметил, что его приказ не исполнен. В Шлиссельбург был послан указ Святейшего Синода: разместить святые мощи в крепости, поставив их в каменной церкви, до… следующей годовщины Ништадтского мира.

Здесь, в шлиссельбургском заточении святые мощи благоверного князя попали в пожар…

4

Увы… Петр I не внял и этому грозному предупреждению.

Грандиозные забавы Всешутейшего собора занимали его внимание.

Шлиссельбургский пожар почти совпал по времени с устроенным Петром I гулянием в Санкт-Петербурге. Еще никогда столько шутовских масок не окружало первого русского императора – маски и шутовские наряды заполнили тогда дворцы и улицы Петербурга.

«По улицам Петербурга прогуливались и разъезжали голландские матросы, индийские брамины, павианы, арлекины, французские поселяне и поселянки и т.п. лица. То были замаскированные государь, государыня, весь Сенат, знатнейшие дамы и девицы, генерал-адьютанты, денщики и разные придворные чины. Члены разных коллегий и Сената в эти дни официального шутовства нигде, ни даже на похоронах не смели скидывать масок и шутовских нарядов. В них они являлись на службу, в Сенат и в коллегии».

Свой Всешутейший собор, называвшийся Великобританский славный монастырь, был создан теперь и у петербургских иностранцев.

Историк С.Ф. Платонов, который первым проанализировал устав монастыря, снабженного фаллической символикой, был поражен похабностью его и неприличием. Между тем среди членов монастыря были иностранные финансисты, купцы и специалисты в различных областях, которые были очень близко связаны с Петром I и оказывали ему, как, например, «медикус» Вильям Горн, оперировавший царя незадолго до смерти, различные «особые» услуги.

Действительно, дьявольщины в Великобританском монастыре было еще больше, чем во Всешутейшем соборе. Это повышение градуса функционирования Великобританского монастыря с сатанинской точностью регистрировало тот факт, что сделал Петр I с изнасилованной Россией.

Настоящая вакханалия творится в 1724 году вокруг отца Отечества.

Все карикатурно в окружении Петра, отовсюду лезут маски и искривленные дьявольской злобою рыла… В духе этого непристойного шутовства была совершена и супружеская измена только что коронованной Екатерины Алексеевны.

Как и положено в шутовском действе, героем адюльтера стал ее камергер… Вильям Монс, брат известной нам Анны Монс.

«Ах, счастье мое нечаянное… Рад бы я радоваться об сей счастливой фортуне, только не могу, для того что сердце мое стиснуто так, что невозможно вымерить, и слез в себе удержать не могу! – писал пылкий любовник своему «высокоблагородному патрону, Ее премилосердному Высочеству». – Прими недостойное мое сердце своими белыми руками и пособи за тревогу верного и услужливого сердца».

Свою любовную пылкость, подобно сестре Анне, Вильям совмещал с еще более пылкой любовью к деньгам. Вместе с Матреной Ивановной Балк они поставили взяточничество на конвейер и брали за протекцию со всех, кто обращался к ним.

«Брала я взятки с служителей Грузинцевых, с купецкого человека Красносельцева, с купчины Юринского, с купца Меера, с капитана Альбрехта, с сына игуменьи князя Василия Ржевского, с посла в Китае Льва Измайлова, с Петра Салтыкова, с астраханского губернатора Волынского, с великого канцлера графа Головкина, с князя Юрия Гагарина, с князя Федора Долгорукова, с князя Алексея Долгорукова…»

Два дня диктовала Матрена Ивановна Балк на допросе имена своих дачников32.

В тот день, когда Петру I стало известно об измене супруги с Монсом, он провел вечер в Зимнем дворце, с Екатериной. Был здесь и Монс. Он был в ударе, много шутил.

– Посмотри на часы! – приказал государь.

– Десятый! – сказал камергер.

– Ну, время разойтись! – сказал Петр I и отправился в свои апартаменты. Монс, вернувшись домой, закурил трубку, и тут к нему вошел страшный посланец царя – начальник Тайной канцелярии Андрей Иванович Ушаков. Он отвез Монса к себе на квартиру, где его уже ждал император.

Впрочем, как говорит М.И. Семевский, на все остальные вины Вильяма Монса Петр I «взглянул как-то слегка» и приказал обезглавить брата своей первой любовницы, а потом утешался тем, что возил Екатеринушку смотреть на отрубленную голову любовника.

5

Александр Невский – великий русский святой.

Таким он был в своей земной жизни, где не проиграл ни одной битвы. Таким он стал, сделавшись небесным заступником Руси.

И вот теперь мощи святого князя насильно были доставлены в Санкт-Петербург, более походивший на Вавилон времен строительства знаменитой башни, чем на русский город.

В этом городе правил император, убивший своего родного сына и подчинивший себе Русскую православную церковь. И никого не было вокруг, кто мог бы возвысить свой голос в защиту Святой Руси.

Мощи святого благоверного князя привезли к назначенной императором дате в город этого императора.

Через полгода императора не стало…

28 января 1725 года, написав два слова: «Отдайте все…», Петр I выронил перо и в шесть часов утра скончался, так и не назначив наследника своей империи.

Под грохот барабанов взошла тогда на русский престол ливонская крестьянка, служанка мариенбургского пастора Марта Скавронская. При штурме города ее захватили солдаты, у солдат выкупил фельдмаршал Шереметев и перепродал потом Меншикову. Уже от Меншикова она попала к Петру I и стала его супругой.

Воистину и небываемое бывает! Теперь она сделалась императрицей, властительницей страны, солдаты которой насиловали ее в захваченном Мариенбурге.

Но она правила совсем недолго.

Недолго правил и внук Петра I, император Петр II…

6

После того как увезли мощи благоверного князя Александра Невского, после освобождения царицы Евдокии Шлиссельбургская крепость снова осталась без арестантов, и так получилось, что этот период совпал с оживлением строительных работ на острове.

Ежемесячно посылает Доменико Трезини рапорты о ходе работ генерал-аншефу над фортификациями Б.X. Миниху, сообщая о ремонте стен и башен, о закладке кирпичом бреши и о проломе стены для соединения канала с озером, о ремонте крытого хода по верху стены и об отделке казарм. Такое ощущение, что старинная русская крепость, не желая превращаться в тюрьму, снова облачается в воинские доспехи, готовится встать в боевой строй.

Усилиями И. Устинова и Д. Трезини в конце 20-х и начале 30-х годов XVIII века создается завершенный архитектурный ансамбль: с площадью и выходящими на нее казармами, с монетным двором и церковью, с царским дворцом и комендантским домом, с устремленной ввысь колокольней и каналом с мостами.

«Крепость приобрела новые черты, которые сближали ее с постройками Петербурга и Кронштадта, – отмечают авторы книги «Крепость Орешек» А.Н. Кирпичников и В.М. Савков. – Творчество русских архитекторов при этом успешно сочеталось с деятельностью иностранных мастеров, работавших в новой русской столице.

В этой твердыне, расположенной при входе в Неву, как бы на границе между старыми русскими городами (Старой Ладогой, Тихвином и другими) и только что возникшими, удивительно органично сочетались укрепления средневековые (московской поры) и фортификационные сооружения петровского времени. Так возник новый Шлиссельбург, который был и каменным стражем, и водными воротами новой столицы с востока, и торговым центром, и военно-административной резиденцией».

Впрочем, в таком состоянии Шлиссельбургская крепость находилась совсем недолго.

Стараниями временщиков российский престол оказался перенесен из петровской линии в линию царя Ивана, и на престол взошла герцогиня Курляндская Анна Иоанновна.

Возводя ее в императрицы, временщики планировали «полегчить» себя и ввести удобную им Конституцию, но этот замысел не удался.

Скоро они сами отправились на казнь, сделались насельниками отремонтированной Шлиссельбургской крепости.

Наступала на Руси эпоха бироновщины…

7

Мы рассказали о казни Петром I Вильяма Монса не только ради того, чтобы прибавить пикантности повествованию. Кружение Монсов вокруг русского престола (вначале – в образе Анхен, а потом – Вильяма) неотторжимо от того недоброго шутовства, до которого Петр I был таким охотником. Оно совершенно в духе его кровавых игрищ и «маскерадов».

Петр I не отдал все-таки Россию на растерзание Монсам. Но оказалось, что и Монсы не так страшны в выстроенной им империи. Следом за ними позлее явились собаки.

Бироны пришли на Русь…

Увы…

Воцарение Анны Иоанновны можно уподобить экзамену петровских реформ, а бироновщину – оценке на этом экзамене.

Как и в любом сравнении, здесь содержится доля условности, но чем пристальнее вглядываемся мы в зловещую фигуру Эрнста Иоганна Бирона, тем очевиднее становится, что его появление в послепетровской России – не случайность, а закономерность. И речь тут идет не только о тенденциях и приоритетах, но и о конкретном переплетении судеб.

Любопытно, что на службу к герцогине Анне Иоанновне Бирона пристроил курляндский канцлер Кейзерлинг, родственник прусского посланника барона Кейзерлинга, ставшего супругом первой любовницы Петра I Анны Монс.

Случайность? Возможно…

Но вот еще один эпизод из биографии всесильного временщика.

За пьяную драку в Кенигсберге33, в результате которой один человек был убит, 33-летний Бирон попал в тюрьму – и, возможно, там бы и сгинул, но его вытащили оттуда. И кто же? Такое и нарочно не придумаешь, но это был Вильям Монс – брат любовницы Петра I Анны Монс, любовник Екатерины I.

Разумеется, это тоже только совпадение, но трудно отделаться от мысли, что Бирон – это месть Монсов, так и не достигших верховной власти. Никуда не уйти от осознания неоспоримого факта, что Бирона приготовили для России Петр I и Екатерина I…

Некоторые историки пытаются навести глянец и на эпоху Анны Иоанновны, но получается худо, потому что более всего характерна для этого царствования даже и не жестокость, а необыкновенное обилие уродства. Уродливыми были тогда отношения между людьми, характеры, сам быт. Уродливым было абсолютно полное подчинение императрицы Бирону. Как отмечают современники, он управлял Анной Иоанновной всецело и безраздельно, как собственной лошадью.

Привязанность Анны Иоанновны к Бирону была так уродлива, что тяготила самого временщика. Он не стеснялся публично жаловаться, что не имеет от императрицы ни одного мгновения для отдыха. При этом, однако, Бирон тщательно наблюдал, чтобы никто без его ведома не допускался к императрице, и если случалось, что он должен был отлучиться, тогда при государыне неотступно находились его жена и дети. Все разговоры императрицы немедленно доводились до сведения Бирона.

Жутковатую карикатуру придворной жизни дополняли толпы уродцев и карликов.

В допросных пунктах, снятых с Бирона после ареста, сказано, что «он же, будто для забавы Ея Величества, а на самом деле – по своей свирепой склонности, под образом шуток и балагурства такие мерзкие и Богу противныя дела затеял, о которых до сего времени в свете мало слыхано: умалчивая о нечеловеческом поругании, произведенном не токмо над бедными от рождения или каким случаем дальняго ума и разсуждения лишенными, но и над другими людьми, между которыми и честный народ находились, частых между оными заведенных до крови драках и о других оным учиненных мучительствах и безотрадных: мужеска и женска полуобнажениях, иных скаредных между ними его вымыслом произведенных пакостях, уже и то чинить их заставливал и принуждал, что натуре противно и объявлять стыдно и непристойно».

8

Еще в 1731 году Анна Иоанновна, едва вступив на престол, издала указ, по которому российский трон утверждался за будущим ребенком ее племянницы Анны Леопольдовны, которой в то время было всего 13 лет. Анна Леопольдовна в замужестве за герцогом Брауншвейгским Антоном-Ульрихом родила в 1740 году сына, и двухмесячный младенец Иоанн Антонович, как и обещала Анна Иоанновна, был объявлен императором.

В этом же году, 5 октября, во время обеда Анна Иоанновна упала в обморок с сильною рвотою.

И неожиданная болезнь Анны Иоанновны, и кончина ее так же уродливы и мрачны, как и вся жизнь, как и ее дворец, наполненный учеными скворцами, белыми павами, обезьянами, карликами и великанами, шутами и шутихами. Как и все ее царствование.

16 октября она назначила регентом при младенце-императоре Бирона – и на следующий день, шепнув ему: «Не боись!», померла.

Бирон и не собирался никого бояться. Десять лет он правил Россией из-за спины Анны Иоанновны. Теперь Бирон собирался править страной открыто. Конечно, он догадывался, что не все довольны его назначением, но надеялся, что никто из русских аристократов не осмелится оспорить это назначение.

Однако уже 8 ноября 1740 года принцесса Анна Леопольдовна, опираясь на поддержку враждовавшего с Бироном фельдмаршала Б.К. Миниха, распорядилась арестовать Бирона с семьей и братом.

В сопровождении нескольких гренадеров и адъютанта Манштейна фельдмаршал ночью отправился в летний дворец Бирона. Преображенцы, охранявшие герцога, без спора пропустили заговорщиков.

Когда Манштейн взломал дверь в спальню герцога, тот попытался спрятаться под кровать, но босая нога, которая высовывалась из-под кровати, выдала его. Понукаемый штыками, Бирон был извлечен из своего убежища. Манштейн первым делом заткнул ему ночным колпаком рот, а потом объявил, что его светлость арестована.

Для вразумления гренадеры побили герцога прикладами34 и, связав ему руки, голого потащили мимо верных присяге преображенцев к карете Миниха.

В эту же ночь был арестован брат герцога – генерал Густав Бирон. Густава охраняли измайловцы, но и они по-гвардейски мудро уклонились от исполнения присяги и защищать генерала Бирона не стали.

9

Переворот, как и все гвардейские перевороты, был осуществлен бескровно, и уже утром Анна Леопольдовна осматривала имущество Биронов и одаривала отважных победителей.

Фрейлине Юлиане Менгден были подарены расшитые золотом кафтаны герцога и его сына. Фрейлина велела сорвать золотые позументы и наделать из них золотой посуды.

Миних получил должность первого министра, а супруг Анны Леопольдовны – звание генералиссимуса.

Сама Анна Леопольдовна удовольствовалась званием регентши.

А Биронов собрали всех вместе и повезли в Шлиссельбургскую крепость.

Бывшего регента везли в отдельной карете под особо строгим конвоем. На козлах и на запятках находились офицеры с заряженными пистолетами, по сторонам кареты ехали кавалеристы с обнаженными палашами. Герцог сидел откинувшись на подушки и надвинув на глаза меховую шапку, чтобы его не узнали. Однако теснившийся на улице народ знал, кого везут, и осыпал пленника злобными насмешками.

Такое поведение народа очень огорчило наблюдавшую за вывозом Биронов Анну Леопольдовну.

– Нет, не то я готовила ему… – с грустью сказала она. – Если бы Бирон сам предложил мне правление, я бы с миром отпустила его в Курляндию.

– Безумный человек! – кивал словам правительницы Андрей Иванович Остерман. – Не знал он предела в своей дерзостности.

Когда карета выехала из Санкт-Петербурга, Бирон впал в полуобморочное состояние, и в лодку на переправе его перенесли на руках.

Шесть месяцев, пока производилось следствие, сидели Бироны в Шлиссельбургской крепости.

Содержали их – так считается – в Светличной башне.

Шесть месяцев искали и конфисковывали движимое и недвижимое имущество герцога. Только драгоценности, найденные в его дворце, были оценены в 14 млн рублей. Все герцогское имущество в Митаве, Либаве и Виндаве было опечатано.

Против Бирона были выдвинуты обвинения «в безобразных и злоумышленных преступлениях». Его обвиняли в обманном захвате регентства, намерении удалить из России императорскую фамилию, чтобы утвердить престол за собой и своим потомством, небрежении о здоровье государыни, в «малослыханных» жестокостях и водворении немцев.

В апреле 1741 года был обнародован манифест «О винах бывшего регента герцога Курляндского», который три воскресенья подряд читали народу в церквах.

В июле 1741 года Сенат приговорил Бирона за «безбожные и зловымышленные» преступления к смертной казни, но Анна Леопольдовна заменила казнь заточением в сибирском городке Пелыме.

Так уже после кончины Анны Иоанновны продолжал развиваться ее шлиссельбургский проект.

Скрежетал «город-ключ», смыкая несмыкаемое…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.