По следам обитателей древнейшей Русской земли

По следам обитателей древнейшей Русской земли

1

Выводы археологического раздела работы Б. А. Рыбакова «Древние русы», как уже указывалось, представляли собой, конечно, не более чем гипотезу. Убедительность ее отдельных частей была далеко не равноценной. Наиболее близким к истине можно было считать основное положение — то, что «древности русов» являются остатками культуры славянских среднеднепровских племен третьей четверти I тыс. н. э. Это более убедительно, чем мысль А. А. Спицына, назвавшего их «древностями антов». Лишь предположительными являются попытки Б. А. Рыбакова охарактеризовать по археологическим данным отдельные племена и их взаимоотношения друг с другом. И уже совсем гипотетичной представляется мысль об особом славянском племени русь и его археологической атрибуции. Летопись нигде не говорит о таком племени, равнозначном полянам, древлянам, северянам, кривичам и др. Русь — своеобразное явление. Но и этой части гипотезы Б. А. Рыбакова нельзя отказать в праве на существование и в то время ей трудно противопоставить какие-либо другие соображения. Если древнейшая русь была племенем, то, по всем данным, она должна была находиться где-то здесь, на юго-восточных рубежах славянства, по соседству с миром степей.

Основной причиной значительной гипотетичности археологического раздела работы Б. А. Рыбакова являлась крайняя неполноценность источников. «Древности русов» — это, как уже указывалось, в лучшем случае комплексы кладов или инвентарь отдельных захоронений разного типа, чаще же случайно найденные вещи. Подавляющее большинство этих древностей происходит не из археологических раскопок. Они найдены местными жителями, и условия находок почти во всех случаях остаются далеко не ясными. Не было известно ни мест поселения, соответствующих «древностям русов», ни могильников, которые дали бы массовый материал, позволяющий составить всестороннюю характеристику культуры. Лишь одно Пастырское городище на р. Сухой Ташлык, притоке Тясмина, раскопанное В. В. Хвойкой на рубеже XIX–XX вв., можно было связать с русами. Но эти раскопки проведены крайне неудовлетворительно. В 1946 г. во время осмотра этого городища мне повстречался пожилой крестьянин — участник раскопок В. В. Хвойки. Он рассказал о том, что, впрочем, было известно и раньше: площадь древнего поселения при В. В. Хвойке была вспахана тяжелым плугом, влекомым волами, а группа «хлопцев», в числе которых находился рассказчик, бежала за плугом, разбивала комья земли палками и собирала вещи.

Так была создана знаменитая коллекция предметов убора и украшений VII–VIII вв. — одно из наиболее крупных собраний «древностей русов». Почему в слое Пастырского поселения было так много вещей, каковы условия их залегания, образовывали ли они компактные скопления или были рассеяны в земле в беспорядке, не связаны ли они с остатками каких-либо сооружений — все эти вопросы остались без ответа. Известно лишь, что В. В. Хвойкой были обнаружены скопления «печины» — остатки глинобитных печей. Следовательно, здесь имелись постройки. Но отношение к ним бронзовых и серебряных изделий VII–VIII вв. не было выяснено. Ведь на городище кроме древностей третьей четверти I тыс. н. э. были найдены остатки культуры и скифского времени, которые тоже должны были сопровождаться остатками построек. Вещи из Пастырского городища, добытые при В. В. Хвойке, по сути дела рассматривались как «случайные находки».

Вследствие всего этого «древности русов», не имевшие «эквивалента» среди остатков поселений, рассматривались некоторыми исследователями как памятники неславянские, более того, не принадлежавшие оседлому населению. Предполагалось, что в «дороменское» время, в третьей четверти I тыс. н. э., в лесостепном Поднепровье не было постоянного населения. Указывалось также, что «древности антов-русов» не имеют ничего общего с остатками культуры славянского роменско-боршевского населения VIII–X вв., которое рассматривалось в качестве древнейшего славянского населения Среднего Поднепровья.[65] Против этого утверждения, исключавшего «древности антов-русов» из рамок культуры оседлого населения, выступила Г. Ф. Корзухина, много лет занимающаяся древностями I тыс. н. э. — начала II тыс. н. э. и в особенности кладами. Она справедливо указала, что «вопрос о неоседлом, кочевом населении… должен быть решительно отброшен… Как показывают многочисленные факты, кочевники никогда не зарывают кладов». По мнению Г. Ф. Корзухиной, «зарытие кладов производится, как правило, не в открытом поле, а подле жилья или поблизости от поселения. Находка клада, как правило, является признаком близкого обитания людей. Поэтому можно сказать, что топография кладов VI–VII вв. является топографией поселений VI–VII вв.». Далее Г. Ф. Корзухиной была высказана мысль, оказавшаяся, как мы увидим ниже, пророческой, что поселения, соответствующие «древностям антов-русов», еще будут найдены. То, что они пока не обнаружены, говорит лишь о том, что их обитатели «использовали условия местности как-то по-иному, чем население других периодов».[66]

Рассматривая состав кладов и других вещей третьей четверти I тыс. н. э., найденных в лесостепном Поднепровье, Г. Ф. Корзухина совершенно справедливо отметила, что их ассортимент отнюдь не был свойствен в то время кочевническому населению: «В степных погребениях ни разу не было найдено ни одной фибулы— ни пальчатой, ни антропоморфной, в то время как в лесостепных кладах эта деталь костюма встречается наиболее часто. В степи нет также типичных для кладов Среднего Поднепровья сережек (височных колец, — П. Т.), полых браслетов и многих других предметов личного убора оседлого лесостепного населения».

Клады зарывались обычно в минуту опасности. На границе со степью в третьей четверти I тыс. н. э. таких минут было более чем достаточно. Уточняя датировку ряда кладов, Г. Ф. Корзухина полагает, что многие из них были зарыты в землю в самом начале VIII в., когда хазары стали проявлять «активность в отношении славянских племен». Ближе всего к хазарам были племена восточнославянского юго-востока; значительная часть кладов — это «результат» хазарского нашествия. Впрочем, вопрос об этнической принадлежности владельцев кладов с пальчатыми фибулами Г. Ф. Корзухина в этой работе не считала до конца решенным.[67]

Таким образом, гипотеза Б. А. Рыбакова, ее центральная часть, получила весьма квалифицированную поддержку. Лишь по одному вопросу Г. Ф. Корзухина решительно и правильно не согласилась с Б. А. Рыбаковым. Она отметила, что люди, оставившие после себя «древности антов-русов», и предшествующее им население черняховской культуры были чуждыми друг другу. Эта точка зрения, согласно которой жизнь «черняховцев» в Среднем Поднепровье прекратилась в IV–V вв. и последующее население не было с ними связано, тогда, в 50-х годах, стала завоевывать все больше и больше последователей. Теперь она господствует в нашей археологической литературе. Против этих взглядов последовательно и упорно выступает, пожалуй, лишь один М. Ю. Брайчевский.[68]

Здесь нет необходимости упоминать других участников дискуссии о среднеднепровских древностях третьей четверти I тыс. н. э., которая к тому же имеет сейчас лишь историографический интерес. В течение 50—60-х годов «археологическая обстановка» в Среднем Поднепровье коренным образом изменилась к лучшему. При этом выяснилось, что «древности русов» отнюдь не случайны и не безродны. Повсюду, и в Левобережье, и в Правобережье, им соответствуют остатки многочисленных поселений, а также могильники с трупосожжением, известные пока что лишь в нескольких пунктах. По всем основным признакам эти древности являются славянскими. Они принадлежали, очевидно, летописным полянам — первоначальным обитателям «поля» на левом берегу Днепра. Ниже речь пойдет о том, что северяне, возможно, появились в лесостепном Левобережье несколько позже, в VIII в. Южнее полян хозяевами «древностей русов» являлись уличи, жившие тогда ниже по Днепру вплоть до Надпорожья, а также бужане — обитатели верховьев Южного Буга, примыкавших к правому берегу Днепра.

2

Вопрос о владельцах «древностей русов» начал мало-помалу разъясняться после раскопок М. Ю. Брайчевского на Пастырском городище. В 1949 г. местными жителями при сельскохозяйственных работах там был найден богатый клад серебряных украшений, состоящий из пластинчатых фибул, разнообразных височных колец, браслетов с полыми гранеными расширяющимися концами и круглых медальонов. Кроме того, в составе клада имелось несколько десятков разнообразных бусин. Вещи Пастырского клада, если говорить об их времени, составляют целостный комплекс, относящийся к VIII в., скорее всего к первой его половине.[69]

Находка клада, сделанная при полевых работах в северо-западной части городища, послужила поводом для проведения на Пастырском городище новых археологических исследований. До этого времени в течение многих лет судьбу городища лишь оплакивали, считая, что оно безнадежно испорчено как охарактеризованными выше раскопками В. В. Хвойки, так и особенно в последующее время, когда на городище возник большой поселок.

Такое ставшее традиционным представление о Пастырском городище оказалось к счастью ошибочным. Раскопки, произведенные М. Ю. Брайчевским в разных частях городища, показали, что культурный слой VII–VIII вв. уничтожен лишь сверху. Его нижние горизонты во многих местах хорошо сохранились. Они прикрывают основания построек: очень пострадавших наземных и полностью сохранившихся полуземлянок. Места наземных построек угадываются по скоплениям обожженной глины от разрушившихся печей и по концентрации культурных остатков: обломков керамики, костей и др. Основания полуземлянок представляют собой прямоугольные ямы размером в среднем 3X3 м, глубиной ниже древней поверхности приблизительно на 0.5 м. По углам землянок обнаружены ямы от столбов; такие ямы находились и посередине у боковых стен. У задней стены в правом углу располагались остатки печи. В землянках найдена глиняная посуда: грубая лепная, а также сделанная на гончарном круге, напоминающая салтово-маяцкую. Были и другие находки вещей VII–VIII вв. Два характерных височных кольца пастырского типа найдены в развале печи, что надежно связывает исследованное жилище с «древностями антов-русов». Многие жилища погибли от пожара. Вероятно, он сопутствовал военному разгрому, после которого жизнь на поселении никогда уже не возобновлялась.

По форме, размерам, расположению печи и другим признакам полуземлянки Пастырского городища не отличаются от жилищ, хорошо известных по раннесредневековым славянским поселениям в нашей стране и за рубежом. Г рубая лепная керамика из Пастырского городища также может считаться славянской. Но посуда с лощеной поверхностью, сделанная на гончарном круге, славянской не является. Мнение М. Ю. Брайчевского, считавшего ее позднечерняховской, не имеет под собой серьезных оснований. Она напоминает салтово-маяцкую, распространенную в третьей четверти I тыс. н. э. в среде кочевого населения восточноевропейских степей, прежде всего северокавказских сармато-аланских племен.[70]

Таким образом, новые исследования на Пастырском городище дали дополнительные и очень яркие материалы, свидетельствующие о том, что на городище в VII–VIII вв. жили славяне. Но окончательно вопроса о составе населения раскопки не решили, оставив некоторую лазейку для всякого рода сомнений. Здесь имеется в виду наличие на городище не только славянской, но и чуждой славянам керамики.

Вместе с тем раскопки подтвердили высказывавшуюся неоднократно мысль о Пастырском городище как поселении специфического характера, жители которого занимались не только сельским хозяйством, но и ремеслом: гончарным, кузнечным и ювелирным. Об этом убедительно свидетельствовали материалы В. В. Хвойки— не только разнообразные металлические изделия, но и инструменты для их изготовления. В своих предыдущих работах я не раз называл Пастырское городище «эмбрионом ремесленного города», и это, очевидно, справедливо. Ю. М. Брайчевским также были найдены многочисленные доказательства существования на городище металлургического и гончарного ремесла. Особый интерес представляют открытые в 1955 г. остатки сгоревшей кузницы со всем ее инвентарем, занимавшей одну из наземных построек.

Рядом с ней найдены развалины горна, служившего, по-видимому, для выплавки железа сыродутным способом.[71]

Такой специфический поселок, расположенный на границе со степным миром и ведущий, вероятно, широкую торговлю своими изделиями, вполне естественно мог состоять из смешанного, разноплеменного населения, а также изготовлять вещи, отвечающие вкусам разных потребителей. ‘ Для определения основного этнического лица городища было важно установить, что представляло собой массовое окрестное население — обитатели окружавших Пастырское городище сельских поселений. И этот вопрос вскоре нашел свое разрешение. В бассейне Тясмина, на берегах Днепра и Роси, а также в прилегающем к этой части Среднего Поднепровья поречье Южного Буга было обнаружено множество остатков поселений VI–VIII вв., расположенных в низких местах, нередко на незначительных всхолмлениях в пойме или речных островах. Раскопки показали, что поселения состояли из жилищ-полуземлянок с печами в одном из углов. Их жители в более раннее время (VI–VII вв.) пользовались грубой лепной глиняной посудой; позже стала появляться керамика, изготовленная на гончарном круге. Остаткам поселений сопутствуют могильники с трупосожжениями. Форма жилищ, характер могильников, глиняная посуда и другие находки — все это не оставляет никаких сомнений в том, что здесь жили славяне, непосредственные деды и прадеды населения Среднего Поднепровья периода Киевской Руси.

Материалы раскопок этих поселений в значительной части опубликованы и уже получили широкую известность. Они являются наиболее существенным результатом исследований в области славяно-русской археологии, произведенных за последнюю половину века, большим вкладом в решение вопроса о началах Руси (рис. 8).

Рис. 8. Среднеднепровские и побужские древности VI–IX вв. н. э. 1, 2, 5–8, 16, 19 — с. Пеньковка-Луг I; 3, 9-12, 17 — с. Семенки; 4, 15 — с. Пеньковка-Луг II; 13 — о. Мытковский; 14 — с. Пеньковка-Молочарня; 18 — с. Большие Будки; 20 — Суджанский клад; 21 — Артюхозский мог.

В районе Пастырского городища — на берегах Днепра, в низовьях Роси, в нижнем течении Тасмина, и в частности в пределах так называемой Русской Поляны, — сейчас известно около 30 поселений третьей четверти I тыс. н. э. Большинство из них было открыто во второй половине 50-х годов во время исследований в зоне затопления Кременчугской гидроэлектростанции. Тогда же в нескольких пунктах были произведены раскопки. Д. Т. Березовец исследовал остатки пяти поселений у с. Пеньковки, расположенных на возвышенностях в пойме Тясмина, в 7–8 км от его впадения в Днепр. В. П. Петров произвел раскопки в том же районе на древнем поселении у с. Стецовки, труднодоступном останце в заболоченной пойме Тясмина. От Пастырского городища эти поселения отстоят не более чем на 75 км; еще ближе к нему находятся такие же поселения, известные на Тясмине в районе г. Смелы.[72]

На всех поселениях были открыты основания углубленных в землю прямоугольных в плане жилищ-полуземлянок и сделаны многочисленные и разнообразные находки остатков бытового инвентаря. Более ранняя группа поселений, датируемая VI–VII вв., дала глиняную посуду, сделанную от руки. Особенно характерными являются сосуды реберчатой биконической формы, иногда снабженные валиком под венчиком. Среди находок металлических изделий ранней группы имеются серебряная зооморфная фибула и трапециевидная подвеска, известные по «древностям антов-русов». Поселения более поздние могут быть датированы VII–VIII вв. и, возможно, началом IX в. Посуда, сделанная от руки, утратила в это время свою былую реберчатость; ее формы — обычные горшковидные.

Среди керамики встречается некоторое количество обломков сосудов, сделанных на гончарном круге. Они близки салтово-маяцким. Такая керамика, как указано, имеется на Пастырском городище.

В 1961 г. в районе нижнего течения Тясмина был обнаружен могильник с трупосожжениями в глиняных урнах, сделанных преимущественно вручную.[73]

В низовьях р. Роси и по берегам Днепра около устья этой реки также известно несколько остатков поселений, более ранних — VI–VII вв. — и более поздних, непосредственно сменяемых древнерусскими поселениями киевского периода. Такие же поселения имеются выше по Днепру, в частности на территории Киева и в его окрестностях. Их реберчатую керамику украинские археологи называют «керамикой киевского типа» (В. Н. Даниленко). В Киеве неоднократно были находимы и «древности русов»: антропоморфные и зооморфные фибулы, браслеты с расширенными концами и другие вещи VI–VIII вв.[74]

Большая группа мест поселений и могильников с трупосожжениями была обнаружена А. В. Бодянским, В. Н. Даниленко и другими исследователями на берегах порожистой части Днепра. Во всех случаях на поселениях были открыты такие же, как в других местах, основания жилищ-полуземлянок. Найдены несколько пальчатых фибул, браслет с расширяющимися концами, трапециевидная подвеска, поясные бляшки и пряжки, обычные для «древностей русов». Очень интересна треугольная ажурная фибула с эмалью, относящаяся, по-видимому, к тому же или несколько более раннему времени. Среди глиняной посуды, сделанной без помощи гончарного круга, бросается в глаза серия биконических реберчатых сосудов, иногда с валиком, опоясывающим сосуд чуть ниже венчика. Сосуды такой формы, как уже отмечено, характерны и для ранней группы тясминских поселений.[75]

Остатки славянских поселений с прямоугольными землянками и лепной керамикой, в том числе реберчатых форм, встречены и на Южном Буге, в его верхнем и среднем течении, т. е. к западу от Пастырского городища. Наряду с поселениями ранней группы (VI–VII вв.) там, как и в Поднепровье, имеются и более поздние — VII–VIII вв., на которых часть посуды сделана на круге… Все поселения расположены очень низко, на берегах, иногда на речных островах. В 1963 г. такие поселения были известны в 14 пунктах; сейчас, как сообщил П. И. Хавлюк, их число достигает полусотни.

На поселении, находящемся на о. Мытковском, при раскопках землянок были обнаружены бронзовые браслет с гранеными расширенными концами и бляха в виде фигурки льва, такого же точно типа, как вещи из известного Мартыновского клада VII в. — одной из наиболее ярких находок «древностей русов», сделанной в области нижнего течения р. Роси. На поселении у дер. Семенки найдены два характерных височных кольца. Одно из них является идентичным (может быть, изготовленным в той же литейной форме) височному кольцу из Пастырского городища. Как и на тясминских поселениях, в Побужье найдено некоторое количество керамики, сделанной на круге, с орнаментацией из прямых и волнистых линий, нанесенных по сырой глине чаще путем лощения.[76] Это та самая керамика, которая была найдена и на Пастырском городище. М. Ю. Брайчевский, а за ним и П. И. Хавлюк охарактеризовали ее как позднечерняховскую. Но это неправильно. Выше уже сказано, что такая посуда относится к кругу салтово-маяцкой культуры. Встречается она в Среднем Поднепровье и Побужье отнюдь не в самых ранних комплексах с биконической посудой, а в более поздних — конца VII–VIII в.

Славянская раннесредневековая культура с реберчатой биконической керамикой была распространена в Правобережье далеко не повсеместно, а лишь вдоль Днепра и на Южном Буге, левые притоки которого близко подходят к Днепру в пределах бассейнов Роси и Тясмина. К западу от поречья Среднего Днепра в третьей четверти I тыс. н. э. обитали другие славянские племена, отличавшиеся от днепровских по некоторым особенностям своей материальной культуры.

На правом притоке Днепра, р. Тетереве, в его верхнем течении, за последние годы велись раскопки нескольких славянских поселений, относящихся к третьей четверти I тыс. н. э. Большая их группа расположена в окрестностях с. Корчака, где еще в 20-х годах производил исследования С. С. Гамченко. Культура «типа Корчак», которой в настоящее время с большим успехом занимается И. П. Русанова, заметно отличается от синхроничных ей тясминской, надпорожской и побужской. Прежде всего бросается в глаза отсутствие на берегах Тетерева керамики биконических форм; здесь в VI–VIII вв. была распространена слабо профилированная посуда горшковидных профилей. Несмотря на то что в бассейне Тетерева произведены сравнительно большие раскопки — в нескольких пунктах были исследованы остатки многих десятков жилищ-землянок, там не было найдено ни вещей с эмалью, ни «древностей русов».[77] Бесспорно, что культура земли древлян («культура Корчак») в третьей четверти I тыс. н. э. несколько отличалась от культуры среднеднепровских полян, уличей и северян — племенных групп, входивших в пределы древнейшей Русской земли. Древляне жили за границами этой земли. Как известно, их отношения с Русью были отнюдь не дружескими. Это были различные славянские группировки, и в свое время потребовалось пролить много крови, прежде чем древлянское население подчинилось власти русского Киева.

Если же мы сравним древлянские поселения третьей четверти I тыс. н. э. («культура Корчак») с синхроничными славянскими древностями западной части Полесья и бассейна Верхнего Днестра, то существенной разницы между ними не обнаружится. Поселения земли волынян (дулебов) по деталям своей материальной культуры, доступным для археологического исследования, составляют с «культурой Корчак» если не единую, то во всяком случае более или менее однородную группу. Об этом говорят материалы раскопок таких поселений, как Зимно на Западной Волыни, Рипнев I–III в верховьях Западного Буга, Незвиско на Верхнем Днестре и др.

Одно время казалось, что различие между приднепровскими древностями и древностями, находимыми в более западных областях, является хронологическим. Представлялось, что поселения VI–VII вв. с реберчатой керамикой еще будут найдены в земле древлян и волынян, что известные нам поселения с лепной керамикой относятся к VII–VIII вв. и их следует сравнивать не с ранней группой тясминских, надпорожских и южнобужских поселений, а с более поздней группой поднепровских поселений, уже не знающей реберчатых форм глиняной посуды.

Но в настоящее время, особенно после раскопок В. В. Аулиха в Зимно и В. Д. Барана в Рипневе, такое сомнение полностью отпало. В обоих пунктах имеются бесспорные славянские комплексы VI–VII вв., синхроничные ранней группе поднепровских поселений. Они смыкаются с синхроничными славянскими древностями «пражского типа», известными еще западнее, уже вне пределов Советского Союза. Реберчатой посуды в Зимно и Рипневе не встречено; ассортимент бронзовых изделий также отличается от по днепровского.[78]

Таким образом, славянское население третьей четверти I тыс. н. э., расселившееся в пределах древнейшей Русской земли, по-видимому, составляло особую локальную группу. И не только потому, что для его культуры был характерен особый набор украшений — «древности русов»; она отличалась от более западной славянской раннесредневековой культуры и по такому, так сказать, «интимному», «домашнему» элементу, как лепная от руки керамика, имеющая реберчатые биконические формы, которую можно рассматривать в качестве надежного этнического признака. Такое различие в облике культуры было не особенно существенным и может быть названо «диалектным», так как не нарушало основных черт, характеризующих облик славянской раннесредневековой культуры в целом. Но для освещения вопросов «внутренней» истории и этногенеза славянства это различие является очень показательным. Оно свидетельствует о неодинаковом происхождении славянских группировок, заселивших некогда восточные и западные части украинской правобережной лесостепи.

3

После того как в области правого берега Среднего Днепра были найдены и исследованы места многочисленных славянских поселений третьей четверти I тыс. н. э. и когда выяснилось, что их обитатели представляли собой своеобразную группу, с которой, по-видимому, связываются «древности русов», а сама эта группа укладывается в границы правобережной части древнейшей Русской земли, на очередь встал вопрос о поисках таких же древностей в лесостепной части Левобережья. Если они обнаружатся и здесь, если и в Левобережье они впишутся в границы «Русской земли», если и здесь эти древности удастся связать с «древностями русов», вопрос о населении «Русской земли» можно будет считать решенным.

В работе «Финно-угры, балты и славяне на Днепре и Волге», опубликованной весной 1966 г., мной была высказана уверенность, что в лесостепном Левобережье будут отысканы остатки славянских поселений третьей четверти I тыс. н. э., таких же, как правобережные, с реберчатой биконической керамикой, прямоугольными землянками и колоколовидными ямами-погребами. В связи с этим упоминалась, в частности, одна старая левобережная находка — погребение с сожжением и реберчатым сосудом, обнаруженное Н. Е. Макаренко в 1909 г. у с. Артюховки в верхнем течении р. Сулы. И уже через несколько месяцев после этого, летом того же 1966 г., в разных частях лесостепного Левобережья были найдены остатки поселений с реберчатой биконической керамикой, относящиеся к третьей четверти I тыс. н. э., такие же точно, как правобережные.[79]

Несколько таких поселений, как уже указано, было обнаружено в северной части древнейшей Русской земли, в бассейне среднего течения р. Десны ниже Новгорода-Северского. Поселения расположены на невысоких, смежных с поймой местах. На одном из них — на селище Левкин Бугор у с. Кудлаевки — в 1966 г. Э. А. Сымановичем были произведены небольшие раскопки, открывшие основания прямоугольных землянок. На другом поселении — около с. Форостовичи — такие же землянки были открыты Э. А. Сымановичем и автором этих строк в 1967 г. В этих местах вдоль правого берега Десны обнаружены остатки не менее 30 других таких же поселений, по времени «дороменских», относящихся к третьей четверти I тыс. н. э.

Ниже по течению Десны, недалеко от устья Сейма, остатки поселений третьей четверти I тыс. н. э. были найдены около с. Вишенки на правом берегу реки (на сниженных участках коренного берега). В 1967 г. здесь были обнаружены многочисленные характерные ямы-погреба колоколовидной формы, на дне которых находились обломки глиняных биконических сосудов.

Подобные же остатки поселений были найдены в 1966 г. В. А. Ильинской и А. И. Тереножкиным в низовьях Сейма и в верхнем течении Псла и Сулы. На одном из них, расположенном у с. Большие Будки в низовьях р. Терна, притока Сулы, помимо биконической керамики были найдены массивный бронзовый браслет VI–VII вв. и железное перекрестье меча. Пункт этот интересен тем, что он представляет собой городище, т. е. укрепленное поселение, расположенное на мысу высокого берега. В другом месте, на урочище Вишневое у с. Курган-Азак на берегу Пела, в 1967 г. О. В. Сухобоковым были произведены небольшие раскопки на селище с цилиндро-коническими сосудами, такими же, как сосуд из с. Артюховки. По сообщению Ю. А. Липкинга, селища и могильники середины и третьей четверти I тыс. н. э. найдены и исследованы им около г. Суджи (бассейн Пела) и вблизи Курска на Сейме. Более ранние из них характеризуются находками цилиндро-конических сосудов. Одно из селищ обнаружено на месте находки известного Суджанского клада.

Таким образом, в области лесостепного Левобережья Днепра имеются многочисленные остатки поселений третьей четверти I тыс. н. э., принадлежащие славянскому населению, хозяевам «древностей русов». Их культура характеризуется теми же самыми особенностями, что и культура правобережного населения этого времени. То и другое население составляло единый массив обитателей древнейшей Русской земли, непосредственных предков среднеднепровского населения времени Киевской Руси.