До чего же может быть обворожительна женщина!

До чего же может быть обворожительна женщина!

Нью-Йорк богат собраниями картин. В тот первый раз я особенно был увлечен коллекцией Фрика. Это небольшая галерея, в специальном особняке на Пятой авеню (там, где последняя уже теряет вид шикарного проспекта, а одну сторону ее образует длинный Центральный парк). Отобраны собирателем лишь поистине первоклассные вещи. В центральной обширной комнате в староанглийском вкусе над камином - замечательный Эль-Греко, по бокам - портрет Томаса Мора Гольдбейна и один из автопортретов Рембрандта. В следующем зале - английские портреты и среди них прелестная леди Гамильтон (с собачкой) кисти Ромни. До чего же может быть обворожительна женщина! Кажется, стоял бы и не уходил, смотрел в эти большие, нежные и вместе с тем немного смеющиеся глаза, на ниспадающие пышные каштановые волосы, на этот чудесный овал розовых щек, изящные ручки! Пес, правда, ни к чему, но таков был тогда стиль. Отличные испанцы, в том числе Гойя, Веласкес. В зале французской живописи особенно обратил на себя внимание незаконченный портрет кисти Дега - как надо мало сделать гению, чтобы создать шедевр (по крайней мере, иногда). Долго любовался я и картинами Вермеера, особенно «Офицером и смеющейся девушкой» на фоне географической карты, освещенных светом, льющимся из полуоткрытого окна.

В Метрополитен-музее картин, конечно, много, даже слишком много (иногда, когда идешь по залам Эрмитажа, тоже возникает ощущение, что слишком много понавешено, друг на дружке, им, картинам, тесно, внимание рассеивается и утомляется, - в новых музеях висят картины в один ряд; хорошо, что так развешены последнее время у нас французы на третьем этаже).

Мало мне понравилась их развеска: во-первых, по собраниям, поступавшим в музей от частных лиц, очевидно, оговоривших некую автономию своих бывших коллекций и, во-вторых, по годам, а не по национальным школам (таким образом, в одном зале могли встретиться итальянцы, голландцы и французы и т. п.). Американская живопись, впрочем, совершенно отделена от европейской (а как раз она в немалой степени явилась ученицей англичан и отчасти французов), речь идет о старой живописи, прошлых двух столетий.

Мне показалось, что в этом музее уж слишком много английских портретистов (больше, нежели в известных музеях в самой Англии) - так, Гейнсборо своими дамами в длинных платьях, с длинными руками и удлиненными лицами определенно вызывает скуку, не говоря уже о менее даровитых мастерах.

В нижнем этаже мы побродили по египетскому и другим античным отделам - больше из уважения, чем интереса.

Ф. Ф. Талызин свел меня в музей естественной истории (что у Центрального парка, между Семьдесят седьмой и Восемьдесят первой стрит). Там интересно сделаны витрины, представляющие фауну и флору разных стран мира (в прошлом - поскольку она в наше время быстро меняется). Очень красивы, как живые, макеты животных на фоне соответствующего ландшафта. Мне кажется, для образования детей, для школы это замечательные учреждения - и как жаль, что у нас ничего подобного до сих пор не сделано. Я заметил, что нью-йоркские школьники группами постоянно заполняют залы музеев - не только данного, но и Метрополитен-музея, где им объясняют историю и содержание живописи.

Обратный путь мы летели на самолете американской компании - полупустом. Изящные стюардессы то и дело предлагали нам вино, кофе. Кухня от «Максима», пили шампанское. «Почему так мало пассажиров, всегда у вас так?» - спросили мы одну из стюардесс, оказавшуюся по национальности чешкой. «Нет, не пожелали лететь в самолете нашей компании в связи с катастрофой, происшедшей вчера, - вернули билеты». - «А сколько погибло?» - «Да около сотни с экипажем». Вскоре стали нам объяснять, как надевать на себя жилет на случай аварии над океаном, как вдувать в него воздух после выхода на крыло через особые люки, как, попав в воду, зажигать лампочку, приделанную к спасательной одежде (если это случится ночью, чтобы было видно, кого надо спасать), как, наконец, посыпать воду особым порошком перед пастью акулы, если таковая приплывет к вам, и т. д. и т. п. Успокоенные всем этим инструктажем, показанным частично на красивых фигурах, мы вскоре заснули, укутанные лишними пледами, и проснулись уже когда самолет подлетал к парижскому аэродрому Орли.

Второе путешествие в США в 1960 году также весною я совершил в обществе моих сотрудников - И. И. Сперанского, Н. Н. Кипшидзе и М. Б. Бавиной. Кстати, последняя - биохимик и секретарь партийной организации Института терапии неплохо оделась и имела неожиданно для нас вид вполне comme il faut. В Нью-Йорке нас встретил представитель Национального Института сердца из Бетесды (Вашингтон), куда мы и направились.

Уже совсем ночью прибыли мы в отель с важным швейцаром-негром. Другой такой же господин (негр) переправил на лифте наши чемоданы в номера, и мы уже знали, что надо дать ему по четверти доллара.

Наутро за нами приехали уже знакомые нам по их визиту в Москву коллеги из Института сердца, и - после кофе и кукурузных хлопьев в молоке - мы отправились в институт.

Это замечательное учреждение находится километрах в 30 от Вашингтона: группа прекрасных зданий в огромном парке, свободно расположившемся на холмах, изрезанных гладкими лентами дорог; все вокруг зеленело и цвело, и лишь сверкающая разными красками непрерывно движущаяся цепь автомобилей нарушала впечатление о девственной, естественной природе местности. Мы невольно сопоставили в этом наш институт, здание которого всунуто в кучу других домов в одном из переулков в центре Москвы - без сада (и из секционной которого выносят покойников на глазах сотен ничем не повинных жителей, тесно заселивших многочисленные квартиры вокруг).

На совместное заседание прибыли Уайт, профессор Эндрюс из Балтимора, а позже и другие - Райт из Нью-Йорка, Берч из Нью-Орлеана, Ирвинг Пейдж из Кливленда и знаменитый хирург Дебейки[256] из Хьюстона. Встречи были запланированы так, что утром заслушиваются некоторые специальные научные доклады сотрудников Института сердца, затем - осмотр соответствующих лабораторий, а после ланча - вечернее заседание, обсуждение тех или иных научных проблем.

Институт сердца - один из шести институтов, объединяющихся в Национальный институт здоровья, государственное учреждение, созданное для развития научной медицины в ее главнейших областях - кардиологии, онкологии, нейро-психических заболеваний, эндокринных заболеваний, ревматизма. В Бетесде - его основная база; кроме нее, на финансировании института находятся некоторые лаборатории виднейших ученых, работающих в различных других городах США - на базе клиник медицинских факультетов университетов или крупных больниц. Каждый институт, входящий в общий Институт здоровья, имеет свое клиническое отделение и многочисленные специальные научные лаборатории (там называют их лабораториями, хотя обычно они занимают по одной-две комнаты), оборудованные новыми приборами (часть которых создается с участием научных сотрудников института, в специальном конструкторско-техническом отделении, к работе которого привлечены физики, химики, инженеры, решившие работать в области медицинской аппаратуры, подчас имеющие двойное образование - техническое и медицинское).

В клинических палатах лежат не только больные (по специальному строгому отбору - согласно соответствующей проблеме, разрабатываемой институтом, или же с эксвизитными казуистическими заболеваниями, расшифровка природы которых может сулить раскрытие каких-либо общих закономерностей в патологии), но и здоровые - для контроля, за что (за производимые на них исследования и за потерю времени) таковые получают неплохой гонорар из бюджета института. Институт имеет в своем составе: а) медицинскую библиотеку и б) виварий. И то, и другое поражает масштабами и совершенством организации. В библиотеке (огромное современное здание) собрана вся мировая научная литература по медицине, имеется и русский отдел, расположенный в нескольких залах; вся она реферируется, переводится с оригинальных языков на английский; любые справки, выписки, фотоснимки пересылаются в любую страну мира.

Виварий - целый городок с кварталами обезьян, собак, кроликов, хомяков, крыс и т. п. Особенно замечательны стерильные условия, в которых живут чистые линии мелких лабораторных животных (для изучения роли наследственности, предрасположения к болезням в связи с особенностями питания и т. п.). Тот или иной важный опыт ставится на десятках обезьян, на сотнях кроликов, на тысячах мышей. Обслуживает эту громадную колонию животных специально обученный персонал, в состав которого входят врачи, ветеринары, гигиенисты, зоотехники.

Доклады, сделанные для нас американскими коллегами, как правило, отмечались конкретностью и лаконичностью. Все на рисунках и таблицах. Автор лишь их вкратце комментирует. Никакой болтовни, никаких общих фраз, вначале - только несколько литературных ссылок, причем совершенно точных, не диктуемых ни национально-патриотическими, ни какими-либо иными предвзятыми соображениями. В обсуждении - вопросы и ответы, краткие, деловые, даже сухие.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.