А разве государство может вмешиваться в эти чисто личные вопросы жизни, тем более - чувство?

А разве государство может вмешиваться в эти чисто личные вопросы жизни, тем более - чувство?

Приятно было посещение семьи племянника М. Кашена доктора Кашена, отоларинголога. Он нас покатал на своей машине по городу, потом повез на ужин к себе. Его милая жена говорит по-русски. У них двухкомнатная квартира на пятом этаже, но в первом этаже, кроме того - лечебница, две-три комнаты, в которых доктор ведет свой частный прием. Интересно, что частная практика в Париже считается делом общественно полезным, настолько, что врачи, ведущие практику, освобождаются от части муниципальных расходов (оплачивают, например, квартиры дешевле); уважение к врачам проявляется и в том, что, например, с них не взимается штрафа при нарушении правил уличного движения (на автомашине) и т. п.

Были мы и у профессора Клотца, эндокринолога, на отличном обеде с лангустой, дымящимся - запеченным - пломбиром и т. п. Тогда, в Париже, я впервые изучил европейский стиль обеда - в 7-8 часов вечера - в смысле чередования блюд и соответствующих им вин, вкуса сыров и т. п.

Поразили меня некоторые контрасты. Я не говорю о том обычном для капиталистического мира контрасте между блеском богатых витрин или особняков и скромными лавчонками и жилищами окраин или между фешенебельными автомобилями, на которых важный, точно сенатор, шофер мчит эффектную даму, и пешеходами - рабочими в темных старых блузах и однообразных беретах. Более новым был для меня контраст между запахом чеснока и чудных французских духов, исходящими от одних и тех же женщин. Или между изящными туфельками одних и грубыми деревенскими сабо других - хотя носители и тех, и других, казалось, принадлежали одному общественному слою.

Как-то вечером в обществе Franзe - Russe[237] наши друзья угощали нас в старинной средневековой харчевне, рядом со мной сидела красивая девушка. Она недавно кончила курс (гинеколог), но вместе с тем по воскресеньям она отправлялась на какой-то остров, где раздевается, она нудистка, и в обществе голых женщин и мужчин проводит день. Я говорю: зачем вы это делаете? Она отвечает: из протеста против сложившейся мещанской морали. «Но ведь это все же как-то неловко», - замечаю я. «Мне ловко, - парирует она, - когда я смотрю на других своих товарищей по такому времяпрепровождению, у меня не возникает никаких особых эмоций, все это чепуха. Вы же сами врач, можете спокойно исследовать разных там голых, красивых и некрасивых». «Но вот вы красивы, - говорю я, - на вас, вероятно, нельзя смотреть с равнодушием, когда вы раздеты». «А когда я одета? - улыбается она. - К тому же пусть смотрят и любуются, мне это скорее приятно. Вам же приятно, когда нравится ваша лекция? Красивая женщина, в принципе, должна принадлежать всем мужчинам, - добавляет она. - Что было бы, если бы у Венеры был муж, всегда один и тот же? А принадлежать всем значит не принадлежать никому». А ведь эта молодая особа имеет прогрессивные политические взгляды, готовит диссертацию! Забыл спросить, замужем ли она, но, судя по всему, это неважно.

Мне кажется, что в творчестве Родена, музей которого в особняке Вирона я дважды посетил, запечатлены также обуреваемые современное культурное общество противоречия: тут и эллинский культ обнажения, и красота телесных форм, и символика земного и духовного, и единство души и плоти, конкретного и отвлеченного, мечты и действительность. Какие-то порывы в неизвестность, в тайники самого себя и в таинственное начало мира. Впрочем, мне, с моим российским характером, Роден показался несколько манерным, а «где тонко, там и рвется». Во всяком случае, при желании легко над его вещами если не поиздеваться, то поиронизировать.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.