Современные технологии и семейные реликвии

Современные технологии и семейные реликвии

Если собрать на едином интернет-ресурсе разнообразные семейные воспоминания о солдатах Великой Отечественной, может получиться очень своеобразный и яркий рассказ о войне. Не менее важна и своевременна попытка собрать и сохранить в электронном виде фотографии фронтовиков. Этим пожелтевшим, иногда уже ветхим семейным реликвиям, хранящимся во многих домашних фотоальбомах, можно и нужно дать новую жизнь с помощью интернет-технологий, сделав их вечными и нетленными.

У нас в семье тоже хранится несколько фотографий военной поры, на которых запечатлен мой отец – Михаил Емельянович Миронов. К этим реликвиям у меня с раннего детства благоговейное отношение. Такое же, как к отцовским фронтовым наградам. Отец – простой деревенский парень, выходец из большой крестьянской семьи (восьмой ребенок в семье!), был призван в армию в 1940 году. Начал войну рядовым, позже получил звание сержанта. Воевал на Ленинградском фронте. Защищал блокадный Ленинград.

Мне, как любому мальчишке, конечно, страшно хотелось, чтобы мой батя был самым лучшим, самым доблестным, самым боевым. Не раз приставал к нему с расспросами о фронтовых делах. Но отец все отнекивался. Не любил он вспоминать о войне: видимо, очень уж много в этих воспоминаниях было трагического и горького. Всякий раз он уводил разговор в сторону. Но однажды мне удалось-таки выбрать момент, когда отец был в хорошем расположении духа. И он поведал об одном боевом эпизоде, за который его наградили медалью «За отвагу». Дело было, судя по всему, где-то в районе Пулковских высот. Часть, в которой воевал отец, занимала позиции на склоне одного из холмов. Позиции были не очень удачными, ибо с них плохо просматривалось расположение вражеских войск. Поэтому пришлось на высотке, что находилась уже, по сути, вплотную к гитлеровским укреплениям, скрытно оборудовать выносной наблюдательный пункт. Туда протянули телефонный провод, и бойцы, сменяя друг друга, сидели в дозоре. Зима, мороз. Дежурить в снежном окопе надо было сутки. Шевелиться особо нельзя, курить – нельзя, а более всего – нельзя дремать. В любой момент можно было ждать вражеской атаки. В одну из зимних ночей настал черед сержанта Михаила Миронова. Сутки дежурства подходили к концу, начинало темнеть, оставалось дожидаться смены какие-то пару часов. И вдруг он увидел: в полутьме идет цепь немцев, одетых в маскхалаты: лыжники, разведка! Взял трубку, крутанул аппарат и, боясь выдать себя, негромко доложил: «Немцы идут». А с того конца орут в трубку: «Чего шепчешь? Громче говори!» Какой там громче! Тени вражеских лыжников проскальзывали буквально перед носом.

Помню: отец рассказывал обо всем этом с эдаким юморком, шутками-прибаутками. А я восхищенно глядел на него во все глаза и, затаив дыхание, слушал про то, как его доклад все-таки был понят и принят, как взметнулась красная ракета, как наши пошли в контратаку, как отбросили наступающих фашистов, как волна атакующих бойцов подхватила отца, и он оказался в передовой цепи…

Сколько раз потом эта история была уже мною с гордостью пересказана друзьям по школе. Сколько раз, уже позже, когда появились на свет мои дети – Ярослав и Ирина – я рассказывал ее им. Теперь уже рассказываю внукам. Понятно, что в масштабах грандиозной народной войны это был лишь маленький, крохотный эпизод, но для Мироновых это семейное предание, семейная легенда, которая, как мне хочется верить, будет передаваться из поколения в поколение.

После войны отец остался на сверхсрочную службу которую проходил в г. Пушкине под Ленинградом, в Пушкинском военном училище. Мы жили в бывших офицерских казармах: подъезд выходил на улицу, а окна – на училище. Отец никогда не рвался за чинами и должностями, вообще был, как большинство фронтовиков, весьма скромным и непритязательным человеком. Но в то же время он был личностью с прочным внутренним стержнем, с закаленными на фронте взглядами и убеждениями. Терпеть не мог никакой несправедливости, не выносил лжи и фальши. Мне памятно, к примеру, что когда по телевизору демонстрировался какой-нибудь фильм, где военные события изображались слишком уж парадно, лакировочно, он вставал и жестко говорил: «Не надо смотреть неправду!» Телевизор при этом безоговорочно выключался.

Фронтовики – это все-таки люди особого замеса. Они глядели в глаза смерти, видели и пережили такое, что не дай бог никому более пережить. Еще одно наше семейное предание было услышано мной не от отца, а от его сестер и моих тетушек (ныне уже, увы. покойных). Перед войной тетя Маша и тетя Фруза перебрались с родной Смоленщины в Ленинград и жили на улице Маяковского в типичной для той поры большой коммунальной квартире. В первую холодную военную зиму они, как и многие блокадники, были на грани голодной смерти. Отец знал о бедственном положении сестер, рвался помочь. Как-то удалось уговорить командиров, и его отпустили на побывку в блокадный город. Когда добрался до места, Маша и Фруза уже ничком лежали на кроватях, практически не в силах шевелиться от крайнего истощения. Отец принес хлеб и тушенку. сэкономленные из своего фронтового пайка. Поставил на огонь котелок с водой, вскипятил ее, накрошил туда хлеба, добавил немножко тушенки и дал чуть-чуть похлебать. Сестры умоляли дать побольше, но отец жестко пресек: «Если наброситесь сразу на еду – умрете». Когда настала пора уходить, строго наказал: «Два дня есть только баланду!» Измученные голодом женщины, увы, не смогли полностью соблюсти запрет, наелись-таки хлеба и тушенки, и им было очень плохо. Но тем, что отец все-таки продержал сестер какое-то время на жидкой пище, он, в сущности, их спас. Они пережили и эту зиму, и всю блокаду.

Сейчас, когда я вспоминаю об отце, жизнь которого оборвалась в 1979 году, досадую на себя, что мог бы быть более настойчивым и побольше узнать и о его боевой молодости, и о его фронтовых товарищах. Очень печально также, что сохранилась всего одна фотография, где я сам запечатлен рядом с ним. На ней мне всего-то четыре годика. Потом все как-то не складывалось. Тем дороже сегодня буквально каждая мелочь, каждая подробность, каждая черточка. Навсегда врезалось в память, что любимой отцовской песней была песня «Пора в путь-дорогу» из кинофильма «Небесный тихоход». Она стала и моей любимой. Я и сейчас ее нередко напеваю для души, а как-то даже пришлось и публично исполнить по просьбе одной радиостанции. Мой отец был на войне простым сержантом. Но это невысокое по армейским меркам звание было и остается для меня чем-то очень важным и знаковым. Во всяком случае, когда позже, во время службы в ВДВ, мне присвоили звание «сержант», я вспомнил, что «дорос» до батиного звания.

Что такое память о Великой Победе для всех нас? Это, конечно, в первую очередь память о великих сражениях и великих подвигах, о богатырском народном порыве, о величии духа, проявленном нацией в борьбе с врагом. Но есть и другое измерение – житейское. Это семейная память о наших родных и близких, жизнь которых опалил огненный смерч войны. Это фотоснимки рядовых участников войны и воспоминания о них, свидетельствующие о каких-то, быть может, совсем не великих, не грандиозных фактах и деталях, которые, тем не менее, очень дороги нам. Мы должны очень бережно относиться к этому пласту исторической памяти. Без него летопись Великой Победы будет неполной.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.