«Вы не имеете права увлекать ваших родственников в пропасть…»
«Вы не имеете права увлекать ваших родственников в пропасть…»
В этот момент на сцене великокняжеской оппозиции появляется еще одно лицо – великий князь Александр Михайлович, который нанес новый визит императорской чете, пытаясь уговорить ее пойти на уступки.
4 февраля он наконец окончил письмо, которое начал писать еще 25 декабря. Тем не менее не выслал его. В конце первой декады февраля 1917 г. великий князь Александр Михайлович сам прибыл в Петроград. Хотя неоднократно просил сделать это вдовствующую императрицу Марию Федоровну. «Сандро мучает меня и постоянно говорит о необходимости моей поездки в Петербург. Но я не хочу ехать туда, так как не думаю, что я что-то смогу там сделать. Как все это мучительно!»[622] Проезжая через Царское Село, Александр Михайлович просил императрицу принять его. Однако из-за заседания на конференции великий князь не смог приехать на прием, тогда через великую княгиню Ольгу Николаевну он стал добиваться переноса встречи на другой день.
В ожидании ответа Александр Михайлович встречался с Михаилом Александровичем, который предложил ему «переговорить с его царственным братом, после того как удастся увидеть Аликс»[623]. Встречался он и с М.В. Родзянко, который «явился к нему с ворохом новостей, теорий и антидинастических планов»[624].
Великому князю в приеме отказали. Более того, его брат Георгий Михайлович передал ему, что Александра Федоровна из-за болезни не сможет его принять и что он может уезжать обратно в Киев. Однако, Александр Михайлович был настойчив. Он написал Александре Федоровне письмо, в «котором убеждал ее принять его и уверял, что гораздо важнее ей видеть его, чем ему возвращаться в Киев»[625]. Согласно воспоминаниям А.А. Вырубовой, «Государыня, которой хватало мужества, чтобы игнорировать любую грозящую опасность, решила принять его и раз навсегда дать ему высказаться»[626]. Александр Михайлович получил приглашение на завтрак и на прием императрицы после него. «Эти завтраки! – писал он в своих воспоминаниях. – Казалось, половина лет моей жизни была потеряна на завтраки в Царском Селе»[627]. Однако великий князь был несколько разочарован, так как в письме к Александре Федоровне просил «видеть ее совершенно одну, чтобы говорить с глазу на глаз»[628]. Между тем при их разговоре присутствовал сам Николай II. Беседа продолжалась полтора часа, на все мысли, высказанные Александром Михайловичем, Александра Федоровна отвечала возражениями, с его точки зрения не выдерживающими ни малейшей критики.
Во время встречи великий князь «громко» зачитал письмо, оконченное еще 4 февраля, которое он хотел послать Николаю II, но передал ему лично при встрече, «после прочтения дополнял все мои положения долгими доказательствами, уверял, что мое письмо отражает настроение громадного большинства»[629]. Анализ первой части этого послания, написанного вскоре после убийства Г.Е. Распутина, был приведен в предыдущей главе. Январская часть письма написана в два приема – 1 и 25 января[630]. Сначала автор размышлял о состоявшихся к тому времени назначениях и причинах выбора таких кандидатур. Он писал, что не может понять, с чем Николай II и его советники борются и чего добиваются. «Можно подумать, что какая-то невидимая рука направляет всю политику так, чтобы победа стала немыслимой»[631]. В заключении этой части он указывал, что успокоить страну может лишь «правительство доверия» и «широкая свобода общественным силам, при строгом контроле, конечно»[632]. Такие формулировки практически полностью повторяли формулировки Прогрессивного блока.
Второй январский отрывок было связан с тем, что «недовольство росло с большой быстротой, чем дальше, тем шире становилась пропасть» между царем и его народом, то есть, с точки зрения великого князя, теми, кто понимал народные нужды. В пользу перемен он приводил внешнеполитические аргументы: пример управления в союзных странах и дружественное отношение с бывшими противниками России – Англией и Японией. Наконец, великий князь подкрепил свое мнение адресом новгородского дворянства. В заключение он пришел к выводу, что «правительство есть сегодня тот орган, который подготовляет революцию»[633].
Контент-анализ{9} позволяет говорить о том, что основным мотивом обращений Александра Михайловича служила его тревога по поводу взаимоотношений царя и правительства, с одной стороны, и народа и России – с другой. Дальнейшее сохранение подобного положения грозило революцией, а это угрожало и самому существованию великокняжеской фамилии, и Александру Михайловичу лично.
Во время их разговора император был совершенно пассивен, лишь изредка вставлял свои возражения, но «без убеждения…Ники был третьим лицом, в присутствии которого обсуждались действия, он больше занимался своей черкеской, поправлял полы, слушал»[634]. Но это не помешало Александру Михайловичу сказать, что «вмешательство императрицы в дела управления приносит престижу Ники и народному представлению о Самодержце вред». Далее он продолжал, что «каким бы ни был врагом парламентских форм правления в России, он был бы убежден, что если бы Государь в этот опаснейший момент образовал правительство, приемлемое для Государственной думы, то этот поступок уменьшил бы ответственность Ники и облегчил его задачу». Закончил он разговор следующими словами: «Я вижу, что вы готовы погибнуть вместе со своим мужем, но не забывайте о нас! Разве мы должны страдать за ваше слепое безрассудство? Вы не имеете права увлекать за собою ваших родственников в пропасть»[635]. Примечательно, что позиция великого князя, во всяком случае по отношению к Александре Федоровне, полностью совпадала с позицией вдовствующей императрицы и, видимо, была с ней согласована. «Если бы только Господь открыл глаза моему Ники и он бы перестал следовать ее ужасным советам. Какое отчаяние! Все это приведет нас к несчастью»[636] (подчеркнуто в тексте оригинала. – Е.П., К.Б.), – писала вдовствующая императрица.
Вспоминая об этом визите, А.А. Вырубова писала: «Нового великий князь ничего не сказал, но потребовал увольнения А.Д. Протопопова, ответственного министерства и устранения государыни от управления государством»[637]. Парадоксально, что при этом великий князь и императрица сошлись во мнениях относительно двух вопросов, поднятых самим А.Д. Протопоповым: необходимости отчуждения земель помещиков в пользу крестьян и предоставления равноправия евреям[638]. По этим вопросам возражал как раз сам Николай II, который утверждал, что «пока немцы на русской земле, он никаких реформ проводить не будет»[639]. Таким образом, основные разногласия происходили из-за личностей, находившихся у власти, а не из-за программных вопросов.
Разговор носил эмоциональный характер. Согласно Александру Михайловичу, он зачитывал письмо «громко»; по его воспоминаниям, императрица «вдруг возвысила голос. Я последовал ее примеру. Мне показалось, что я должен изменить свою манеру говорить». Этой манерой оказалось «кричать… в страшном гневе»[640].
Александр Михайлович вспоминал, что после холодного прощания с Александрой Федоровной он и Николай II вышли в другую комнату, где разговор продолжался еще двадцать минут[641].
«Великий князь ушел чернее ночи, – писала А.А. Вырубова, – и вместо того чтобы уехать из дворца, отправился в большую библиотеку, потребовал себе перо и чернила и сел писать письмо. Окончив, он передал письмо на имя великого князя Михаила Александровича и отбыл»[642]. По другой версии воспоминаний А.А. Вырубовой, едва великий князь начал свое послание, как «заметил почтительно стоящего в комнате адъютанта (Линевича, который присутствовал на завтраке и по собственной инициативе остался рядом со спальней императрицы, якобы из-за того, что Александр Михайлович имел очень вспыльчивый характер. – Е.П., К.Б.). На требование великого князя покинуть библиотеку он ответил: “Нет, Ваше Высочество, я сегодня дежурный и пока Ваше Высочество здесь, не могу уйти”. Александр Михайлович в бешенстве вскочил и покинул дворец»[643].
Независимо от того, какая из версий больше соответствует действительности, на следующий день оба великих князя – Александр Михайлович и Михаил Александрович – снова говорили с государем. Замысел данной встречи возник еще до свидания Александра Михайловича с императрицей и Николаем II. Причем инициатором второго визита являлся брат царя, который предложил переговорить им обоим с Николаем II после разговора с императрицей.
Сведения о встрече содержатся лишь в воспоминаниях Александра Михайловича, но в них он написал, что «не проронил… ни слова»[644]. По его мнению, великие князья встречались с царем, лишь «понапрасну теряя время»[645].
После этого визита Александр Михайлович виделся с Кириллом Владимировичем и его супругой Викторией, которые разделяли точку зрения великого князя.
В письме Александра Михайловича брату Николаю Михайловичу от 14 февраля 1917 г. (своеобразном отчете о пребывании в Петрограде), написанном им в поезде было указано, что «Миша [великий князь Михаил Александрович. – Е.П., К.Б.] тоже не видит никакого выхода, кроме ее [императрицы Александры Федоровны. – Е.П., К.Б.] высылки в Ливадию. Но вопрос – как это сделать, Он [Николай II. – Е.П., К.Б.] никогда на это не даст согласия, да и она не поедет. Буду уговаривать мама [Марию Федоровну. – Е.П., К.Б.] ехать в Ставку»[646].
В этой связи следует вспомнить, что до визита в Петроград к Александру Михайловичу явился «богатый киевлянин, известный дотоле лишь в качестве балетомана [М.И. Терещенко. – Е.П., К.Б.], и рассказывал что-то невразумительное на тему о дворцовом перевороте. Я ответил ему, что он со своими излияниями обратился не по адресу, так как великий князь, верный присяге, не может слушать подобные разговоры»[647].
Таким образом, либо Александр Михайлович не считал возможным беседовать на данную тему с людьми за пределами круга великокняжеской семьи, либо он резко изменил свое мнение после встреч в Царском Селе, поскольку теперь против переворота не возражал.
Он также написал императрице Александре Федоровне о своем глубоком огорчении, что его разговор не привел положительно ни к чему, и о том, что все им сказанное было не его личное мнение, а мнение народного большинства, и он хотел просить ее убедить Николая взять единственно возможный правильный курс, но его голоса она не услышала[648].
Между тем сам Александр Михайлович пришел к новым решениям. После неудачного исхода встречи великий князь направился обратно в Киев, заехав по дороге к Феликсу Юсупову в имение Ракитное, где тот отбывал ссылку. Что это были за решения, следует из письма Ф. Юсупова Николаю Михайловичу, написанного ему на следующий день после встречи с великим князем: «Я думаю, теперь он [великий князь Александр Михайлович. – Е.П., К.Б.] убедился, что одними разговорами делу помочь нельзя. С сумасшедшими рассуждать невозможно…Г[осударь], кажется, скоро едет в Ставку, нужно было бы, чтобы императрица Мария Федоровна этим воспользовалась и с людьми, которые могут ей помочь и поддержать ее, отправилась бы туда и вместе с Алексеевым и Гурко прямо потребовала бы, чтобы арестовали Протопопова, Щегловитова, Аню [А.А. Вырубову. – Е.П., К.Б.] и Александру Федоровну отправили бы в Ливадию. Только такая мера может еще спасти, если только уже не поздно»[649]. Поистине идея, что мать царя приедет в Ставку для ареста министров, может прийти в голову лишь в состоянии полного бессилия и отчаяния! Но великому князю Николаю Михайловичу, должно быть, было лестно читать эти строки, так как аналогичные мысли он уже высказывал в письме к матери императора от 12–19 ноября 1916 г.
Характерно, что и Ф.Ф. Юсупов, и великий князь Александр Михайлович написали своеобразные письма-отчеты великому князю Николаю Михайловичу. Вероятно, они оба чувствовали потребность поделиться своими размышлениями с единомышленником, с человеком, который первым из великих князей говорил с императором о необходимости устранения императрицы из политики. Оба писали о необходимости решительных действий. Между тем в дневнике самого Николая Михайловича нет никаких откликов на эти предложения. Зато его восхитило самообладание Ф.Ф. Юсупова при его допросе следователями, которые приезжали к нему в тот же день, что и Александр Михайлович. По всей видимости, Николай Михайлович ничего не отметил в своем дневнике о плане нового заговора, поскольку это для него не являлось новостью. Так, в письме Ф. Массону от 7 февраля, то есть за неделю до получения известий из Ракитного, он писал, что «есть еще в России группа патриотов, которые будут готовы повторить ту процедуру, которая столь блестяще была исполнена с Распутиным»[650].
План высылки Александры Федоровны в Ливадию, как и все предыдущие, потерпел провал. Несмотря на призывы Александра Михайловича вдовствующая императрица Мария Федоровна не поехала в Ставку, а лишь отправила 17 февраля своему сыну Николаю II письмо: «…уверена, что ты сам чувствуешь, что твой резкий ответ семейству глубоко их оскорбил, бросив им ужасное и совершенно незаслуженное обвинение»[651]. В письме также была выражена надежда на смягчение участи Дмитрия Павловича.
Не привело к результату и направленное к ней 19 февраля послание Николая Михайловича, в котором он излагал тот же план удаления Александры Федоровны и призывал ее «действовать не теряя времени и посвятить себя этому святому долгу» (подчеркнуто в тексте оригинала. – Е.П., К.Б.) [652].
Февральские письма и встречи великих князей с Николаем II, во время которых была предпринята попытка оказать давление на Александру Федоровну, не привели ни к чему. В этот период супруги чувствовали себя как никогда сплоченными. Видимо, сказалось убийство Г.Е. Распутина, следствием которого была утрата пусть небольшого, но существовавшего былого доверия царя великим князьям.
Впрочем, самые последние попытки давления на императора накануне Февральской революции все же были оказаны великими князьями через того же чиновника А.А. Клопова и председателя Государственной думы М.В. Родзянко.
Последнее письмо А.А. Клопова императору было написано 13 февраля, то есть за день до открытия Государственной думы. В нем он еще раз призывал царя объединиться с Государственной думой и отказаться от кучки ненавистных министров. «Только путем единения с Государственной думой Вы войдете в единение со всей Россией, Вы станете действительным ее вождем и тогда обеспечена победа и будущее России и Вашей династии… Идите с Думой, а не против нее. Идите в Думу и объявите, что Вы с ней и в знак доверия стране даете ей то правительство, которому она верит, которое будет ответственно перед царем и народом. Это будет слияние Ваше с народом». А.А. Клопов уговаривал Николая II дать ответственное министерство именем Христа и Прощенным воскресеньем[653]. Еще ранее царский корреспондент писал великому князю Михаилу Александровичу: «Я мало, очень мало верю в свою миссию»[654]. Его миссия, а вместе с ней и миссия самого Михаила Александровича, не достигла успеха.
Примечательно, что переписка А.А. Клопова и великого князя носила настолько оппозиционный характер, что А.Д. Протопопов в показаниях Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства указывал, что отослал царю письмо Клопова к великому князю Михаилу Александровичу по поводу назначенной царем Клопову аудиенции. Оппозиционное настроение письма заставило его опасаться, не произведет ли он покушения на царя. Царь ответил А.Д. Протопопову: «Клопов – старичок давно мне известный». Письмо Клопова к великому князю царь оставил у себя»[655].
Таким образом, последний демарш великокняжеской оппозиции окончился безрезультатно. Мнение Николая II о невозможности создания ответственного министерства не было изменено ни на йоту. Сквозной идеей писем, как и лейтмотивом встреч великих князей Михаила Александровича и Александра Михайловича, а также докладов М.В. Родзянко, была не столько необходимость дать ответственное министерство, сколько возможность перекладывания ответственности в связи с этим с императора на правительство. Они надеялись, что Николай II пойдет на это, зная его отношение к власти как к выполнению своего тяжкого, но данного Богом долга. Но их попытки не принесли никаких результатов. Интересно отметить, что, зная жертвенную натуру государя, они могли предложить императору другую аргументацию. Николай II никак не прореагировал на действия своих родственников еще и потому, что, видимо, понимал: они выражают уже не столько свои интересы, сколько являются проводниками идей и взглядов лиц, стремящихся к власти.
В тот же период давление на императора оказал и новый премьер – князь Н.Д. Голицын, которому Николай II пообещал подписать указ о создании ответственного министерства, однако в день подписания уехал в Ставку, так и не вернув документа премьер-министру. Но даже если бы этот проект и был реализован, то шансов спасти монархию у него уже, по всей видимости, не было. Через несколько дней началась Февральская революция.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.