1. Политическая эволюция 1917 г

1. Политическая эволюция 1917 г

Вступление Румынии в Первую мировую войну в августе 1916 г. послужило поводом для расправы властей с руководителями социалистического движения. Одной из первых жертв стал Раковский, арестованный сразу после объявления войны. Правда, опасаясь излишних конфликтов, власти содержали его под домашним арестом в городе Яссы, пользуясь тем, что здесь находился русский гарнизон.

Но революционные события 1917 г. в России оказали глубокое влияние на положение в Румынии. В российской социалистической печати, в свою очередь, развернулась кампания в пользу его освобождения. В адрес Временного правительства России направлялись многочисленные письма и телеграммы с этим требованием. Это побудило министра иностранных дел П. Н. Милюкова обратиться к премьер-министру Румынии И. Брэтиану с соответствующей просьбой.[148] Брэтиану ответил отказом. Освобождению «помогли» русские войска, явочным порядком выпустившие Христиана из-под ареста как раз в тот день, когда в России впервые легально проводилось празднование 1 мая.

В этот же день Раковский произнес на митинге страстную речь в Яссах. Он говорил вначале на румынском, а затем на русском языке. Речь шла о задачах российской революции, ее значении для пролетариата Румынии. Он заявил, что народ не может больше доверять правителям, которые довели страну до национальной катастрофы.

Российский посол в Румынии Мосолов, пребывавший в Яссах, телеграфировал в Ставку 2 мая: «Вчера, 1 мая нового стиля, состоялся с ведома румынских властей большой митинг ясского русского гарнизона… Затем манифестанты при соблюдении полного порядка двинулись по улицам города с красными флагами и щитами с надписями на русском и румынском языках и с музыкой. Шедшие войска столпились на площади, куда привезли на автомобиле только что освобожденного нашими солдатами из-под ареста Раковского… С площади солдаты увезли Раковского по направлению к Унгенам».[149]

Тем же вечером Раковский отправился поездом в Одессу. Здесь он выступил с балкона здания, в котором разместился Центральный исполнительный комитет Советов Румынского фронта, Черноморского флота и Одесской области (Румчерод), вновь призвав активно бороться против войны.[150] Действовал он быстро и энергично. Отлично понимая, где решаются судьбы революционных событий в России, он тотчас же отправился в Петроград.

Хотя Раковский не только не входил еще в большевистскую партию, а по многим вопросам принципиально с ней расходился (главным несогласием было решительное отрицание революционного выхода из войны путем превращения «империалистической войны в гражданскую»), его активная антивоенная пропаганда скоро начала раздражать Временное правительство, которое стало угрожать Раковскому высылкой из страны. Даже старый друг Плеханов, ставший теперь заядлым патриотом, через свою газету «Единство» напоминал, что он иностранец и не должен злоупотреблять гостеприимством России.

Летом 1917 г. кампания против Раковского приняла широкие масштабы. Что было особенно опасно, в нее включился Владимир Львович Бурцев, стяжавший себе славу громкими разоблачениями, например связей провокатора Евно Азефа (руководителя боевой организации партии эсеров) с русской охранкой (Азеф был разоблачен еще в 1909 г.). Теперь Бурцев выступил со статьей, в которой на основании своего инстинкта охотника за провокаторами и политическими авантюристами утверждал, что Раковский работал против войны за немецкие деньги.[151] В. Г. Короленко счел своим долгом взять Раковского под защиту, заявив в печати, что он имеет основания считать себя обвиненным вместе с Раковским. «Если он – немецкий агент, то я – его укрыватель».[152]

Положение явно осложнило то обстоятельство, что, памятуя о своих предыдущих связях с лидером швейцарских социал-демократов Робертом Гриммом, продолжавшим руководить Циммервальдским движением, Раковский стал дружески с ним встречаться, когда тот в мае 1917 г. прибыл в Петроград с миссией мира. Между тем в печати появились непроверенные слухи, что Гримм имел тайные связи с германскими официальными органами, которые фактически подталкивали его к мысли о выводе России из мировой войны путем заключения сепаратного мирного договора.

Правда, поначалу Раковского, как и Гримма, тепло встречали в умеренных социалистических кругах. Меньшевистская «Рабочая газета» сообщала, что Раковский прибыл в Петроград из Одессы 4 мая вскоре после освобождения из румынской тюрьмы, что в тот же день он посетил Исполком Петроградского Совета, где в ответ на заявление председательствовавшего К. А. Гвоздева о том, что его приветствуют как вождя румынской социал-демократии, сказал, что просит «смотреть на него не как на иностранца, а как на рядового русской революции».[153]

9 мая он вместе с Гриммом, Мартовым, Аксельродом, Церетели и другими видными меньшевиками участвовал в совещании делегатов Всероссийской конференции РСДРП. Раковский, как и Гримм, был даже избран почетным председателем совещания.[154]

Вскоре, однако, Раковский вынужден был от Гримма отмежеваться. Совместно с П. Б. Аксельродом, А. Балабановой (задолго до этого эмигрировавшей из России и вступившей в Социалистическую партию Италии, а теперь вернувшейся на родину для участия в революции), Л. Мартовым и польским циммервальдовцем П. Лапинским он принял участие в расследовании обвинений, предъявленных Гримму представителями Временного правительства. 2 июня Временное правительство опубликовало решение, предлагавшее Гримму покинуть страну в связи с обвинениями в попытках прозондировать возможность реализации намерений правительства Германии заключить сепаратный мир с Россией.[155]

Комиссия, в которую входил Раковский, 18 июня опубликовала заключение, в котором признала, что инициатива Гримма по «выяснению намерений германского правительства» представляла собой шаг, недопустимый для интернационалиста, в особенности для председателя Интернациональной социалистической комиссии, каковым Гримм являлся. В то же время выражалась уверенность, что Гримм не руководствовался своекорыстными побуждениями и не брал на себя роль агента германской дипломатии. Что же касается высылки Гримма, то Раковский и его коллеги сочли, что этот акт является «принципиально недопустимым для правительства Русской революции и представляет опасный прецедент».[156]

Сказанное свидетельствует, что, несмотря на известную дистанцию, которую прошел Раковский по пути к большевизму, он все еще не завершил этот путь, сохраняя близость к меньшевикам. Еще до истории с Гриммом, в конце мая, он принял участие в совещании циммервальдовцев, на котором было принято решение со звать III Циммервальдскую конференцию в сентябре 1917 г. в Стокгольме. Здесь же, на совещании, Раковский аргументированно спорил с Лениным по вопросу о вооруженном восстании, так как полагал, что власть может перейти в руки Советов легальным путем. Позже он вспоминал: «Я разделял недоверие западных социалистов, даже самого левого оттенка, о возможности построения социализма в России. Под влиянием всей прошлой социал-демократической литературы мы ждали от России только буржуазно-демократической революции».[157]

Зная, что Раковский не примыкал еще ни к одной политической партии России, но имел весомый авторитет среди русской социал-демократии, Временное правительство пыталось вначале через П. Н. Милюкова, а затем, после его отставки в апреле, через И. Г. Церетели склонить его на свою сторону. Но Раковский не пошел на сближение с Временным правительством, полагая, что оно направляет революцию по ошибочному пути. Не разделял он пока и позиций большевиков. Ситуация в стране между февралем и октябрем 1917 г. была чрезвычайно сложной. Для Христиана Раковского 1917 год был временем поисков и ошибок. В начале своего пребывания в Петрограде он был явно ближе к меньшевикам, нежели к большевикам, во всяком случае к левому течению в меньшевизме.

Об этом весьма четко свидетельствуют две брошюры, которые Раковский опубликовал в петроградском издательстве «Труд».[158] В первой шла речь о социал-патриотизме и борьбе с ним, циммервальдском движении. Завершалась брошюра словами: «Война с ее отрицательными результатами еще более убедит рабочих и разделяющих их участь другие слои в том, что уничтожение капитализма и замена его социалистическим строем есть спасение всего человечества».[159] Во второй брошюре, более резкой, речь шла о том, что «война убьет революцию или революция должна найти средство, чтобы покончить с войной».[160] Пока, однако, речь шла не более чем о пропагандистских лозунгах.

Но сама радикализация масс, электризация толп, насыщаемых инстинктом разрушения, разогретых спиртным, митинговавших и просто бесчинствовавших на улицах, все более удачно и своекорыстно использовалась большевиками. Раковский все отчетливее видел в большевистских демагогах реальную силу, становящуюся во главе масс. К тому же выпады правой части политического спектра против него как германского агента, решительная антивоенная ориентация Раковского все более толкали его в объятия большевиков.

Взгляды Раковского летом и осенью 1917 г. все более радикализировались.

После июльской демонстрации 1917 г., которая сопровождалась попытками части большевиков овладеть властью, Временное правительство начало охоту за большевистскими лидерами. Ряд из них оказались в заключении. Ленин и Зиновьев бежали из столицы. Христиан был вынужден скрываться; полиция пыталась напасть на его след с целью ареста и высылки из страны.[161]

Июльские события, полицейские преследования, резкое усиление правых сил в значительной степени предопределили дальнейшее изменение отношения Раковского к большевикам. Когда во время выступления генерала Л. Г. Корнилова был издан приказ генерала Лукомского от 24 августа об аресте Христиана,[162] рабочие-большевики Сестрорецкого патронного завода помогли ему укрыться. Его переправили в Кронштадт, а затем он выехал в Стокгольм.

Здесь Раковского застал Октябрьский переворот. Он все еще примыкал к той части левого течения в международном социалистическом движении, которая, с надеждами наблюдая за событиями в России, надеялась на установление в стране многопартийной власти тех сил, которые связывали свои надежды с идеями социализма.

Он поддерживал контакт с находившимся в том же городе в качестве зарубежного представителя меньшевиков П. Б. Аксельродом. Мартов в письме Аксельроду от 19 ноября, информируя о происходивших в России событиях, просил ознакомить с его письмом Раковского, который, «вероятно, и сам чувствует, как авантюристически б[ольшеви]ки повели дело мира».[163]

Вместе с тем сами меньшевистские лидеры ясно сознавали, что Раковский стал тяготеть к большевикам. На чрезвычайном съезде РСДРП (объединенной), как тогда называлась меньшевистская партия, 2 декабря 1917 г. делегат И. С. Астров с горечью отмечал, что деятели Интернационала «воспринимают большевистское восстание не так, как воспринимаем его мы». В доказательство он приводил письма А. Балабановой, Х. Раковского, К. Цеткин.[164]

18 ноября Раковский направил письмо «Социалистическому правительству Российской республики», в котором выражал надежду, что новая власть поможет румынскому народу избавиться от тяготеющего над ним гнета, окажет ему содействие «в деле восстановления свободы слова и собраний и созыве Учредительного собрания на основе всеобщего избирательного права».[165]

Это письмо свидетельствовало о признании правительства Ленина и намерении сотрудничать с ним, о надежде на вмешательство новых российских властей в румынские дела. Письмо произвело крайне негативное впечатление на тех меньшевиков, которые все еще считали Раковского своим единомышленником. Мартов писал Аксельроду 1 декабря: «Скажите при случае Раковскому, что его письмо к ленинск[ому] пр[авительству] произвело здесь неблагоприятное впечатление. Мы все смеемся, когда читаем, что он предлагает ленинцам добиться от Румынии свободы печати и созыва Учр[едительного] Собр[ания]. Il est bien qualifie pour cella,[166] наш милый Троцкий, разгоняющий здесь Учред[ительное] Собрание и закрывший по всей России добрую сотню социалистических газет».[167]

Вслед за этим Раковский обратился в редакции петроградских газет с письмом, в котором сообщил, что присоединяется к большевикам. Прибыв в конце декабря 1917 г. в российскую столицу, он предложил Ленину свои услуги, правда сохраняя еще отношения с меньшевиками-интернационалистами, в частности с Мартовым, о чем последний информировал Аксельрода.[168]

Так в основном завершился переход Христиана Раковского с позиций социалистического центриста на позиции большевика-экстремиста, хотя его социалистическое прошлое в следующие годы продолжало давать себя знать и в конце концов предопределило его судьбу в тоталитарной державе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.