1. Детство и юность наследника болгарских бунтарей

1. Детство и юность наследника болгарских бунтарей

Герой этой книги Христиан Раковский родился 1 августа 1873 г. в балканском городе Котел в Болгарии. Правда, тогда он не был ни Христианом, ни Раковским. Сына Георгия Станчева назвали Крыстю, и, стало быть, полное имя его было Крыстю Георгиев Станчев. Именно такой вариант имени был принят в семье, хотя в образовании полных имен болгар в XIX в. существовала путаница. Фамилию могли дать не только по фамилии, но и по имени отца, по имени деда и даже по их профессии или по месту жительства. Так что с равной возможностью новорожденный мог получить фамилию Георгиев, мог стать Тырговиевым или Земиевым (отец занимался торговлей и владел земельной собственностью) и даже Котлевым. Только намного позже в формирование имен официально была внесена упорядоченность, которая совпала с тем вариантом, который практиковался в семье Георгия Станчева и его родных.

Отец Крыстю владел значительным участком земли в равнинном крае Добрудже недалеко от г. Мангалия на берегу Черного моря. Благодатный климат города позже превратит Мангалию в курорт международного класса. Но Георгию, стремившемуся жить зажиточно, этого казалось мало. Он также занимался овцеводством, прирабатывал полуоптовой торговлей. Он принадлежал к большому котленскому роду, основателем которого был его отец Станчо Кынев Велев, которому удалось дать своим детям приличное по тем временам образование. Георгий, как образованный и прогрессивно мыслящий человек, почти свободно владел греческим, турецким и румынским языками. Языковые способности унаследовал от него Крыстю. Отец был сторонником либеральных взглядов и стремился привить сыну свободомыслие.

Мать Мария Крыстева Станчева (в девичестве Тырпанска), также уроженка города Котел, происходила из семьи, известной в Болгарии повсеместно. Она была племянницей Георгия Стойкова Раковского, одного из крупнейших деятелей национально-освободительного движения болгар против османского владычества. Сам К. Раковский в автобиографии много позже напишет: «Вся моя семья, как видно из словаря Брокгауза и Ефрона, с начала XVIII столетия занимает одно из первых мест в истории революционной борьбы Балкан». Раковский имел в виду не только Георгия Раковского, но и своего более отдаленного предка Георгия Мамарчева[18] и даже свою бабушку – Нанку Тырпанскую. Георгий Станчев и Мария Тырпанска состояли в родстве по боковой линии (дед Г. Станчева Георгий Гуштеров был женат на Тодорке Мамарчевой – родной тетке Г. Мамарчева), и на их брак понадобилось специальное разрешение Константинопольской патриархии.

Так Крыстю оказался географически связанным с двумя великолепными местами Балкан, а происхождением – с одним из основоположников национального Возрождения. Котел – город, хранящий поныне многие легенды и исторические традиции болгарского народа. На подступах к городу посетителей встречают три каменных стражника, а напротив них высечена на скале дата основания города – 1280 год (дата явно ошибочная, ибо в источниках основание Котела относят к XV в.). Лежащий в долине в центре Балканских гор, Котел был одним из центров национально-освободительного движения болгар против Османской империи во второй трети XIX в. (в городе находится богатый музей котленских возрожденцев). И сегодня в этом небольшом ныне городе сохранились в основном дома первой половины XIX в. из дерева и камня, образующие длинные ряды на узких, мощенных булыжником улочках. На первых этажах домов обычно располагались ремесленные лавки и ковровые мастерские, часть из которых сохранилась по наши дни.

Совершенно иным был уже в XIX в. второй городок, с которым связана была семья Станчевых, – Мангалия, расположенная на Черном море в центральной части Добруджи. Волею истории и тех, кто поворачивал ее руль, Мангалия входила в состав то Болгарии, то Румынии. Ныне она в Румынии, почти на самой болгарской границе. Славящаяся великолепными песчаными пляжами и термальными источниками, эта местность не имеет тех воинственно-революционных черт, которые присущи Котелу. Но и она пропитана историей – еще с древних времен, когда была колонией Рима. В то же время расположенная недалеко от крупного города Констанца, Мангалия тяготеет к нему своей хозяйственной жизнью и инфраструктурой.

Селение Геленджик, что возле Мангалии, было имением Георгия Станчева. Сюда часто приезжал Раковский в годы своих скитаний по Европе. Он управлял имением после смерти отца. Здесь, в доме Раковских, некоторое время жил Лев Троцкий, работавший корреспондентом газеты «Киевская мысль» во время Балканских войн, здесь молодая супруга Раковского Елизавета Рябова вела свой дневник. И сегодня дом Раковских в Геленджике сохранился, но, к сожалению, необитаем и стал убежищем для бездомных…

Разумеется, географическая среда и окружение оказывали на юного Крыстю немалое влияние, формируя и тягу к природе, к горным кручам и склонам, и любовь к морским просторам. Но несравненно большее воздействие оказывали семейные традиции, прежде всего связанные со знаменитым родственником по материнской линии.

Духовное наследие этого замечательного человека во многом предопределило то направление деятельности, по которому пошло развитие Крыстю уже в юношеском возрасте. Это влияние было настолько мощным, что, достигнув 14 лет, он с согласия родителей поменял фамилию, став Раковским. Революционер, публицист, государственный деятель Крыстю Станчев известен миру как Раковский, и с этой фамилией он уйдет из жизни в 1941 г.

Необходимо кратко рассказать о том человеке, фамилию которого Крыстю унаследовал.

Он родился в 1821 г. все в том же бунтарском городе Котеле. Однако изначально он был известен под другим именем – Сыби Стойков Попович. В юности, как и Крыстю, он также изменил свои имя и фамилию. История возникновения этой фамилии восходит к наименованию села Раково, откуда и происходил его род. Имя же стало памятью о его уже упоминавшемся родственнике – дяде, капитане Георгии Мамарчеве.

В 20-летнем возрасте Георгий Раковский включился в национально-освободительную борьбу, действуя за пределами болгарских земель – в Греции, а затем в Румынии. За участие в бунтах в 1841 и 1844 гг. он был осужден на смерть, однако смог бежать и даже добраться до Франции, где провел в Марселе полтора года. Возвратившись в Котел, этот неугомонный юноша сразу возглавил выступления местных ремесленников против так называемых чорбаджиев – болгарских богатеев, сотрудничавших с турками. Он был арестован и три года провел в заключении в Константинополе.

Выйдя на свободу уже зрелым политиком, он сосредоточился на пропаганде борьбы за государственную независимость Болгарии. Когда началась Русско-турецкая война 1853–1856 гг., он образовал в Константинополе тайное общество с целью помощи российским войскам и даже смог поступить переводчиком в турецкую армию, чтобы вести против нее шпионско-диверсионную работу. С этого времени он, подобно многим соотечественникам, с надеждой смотрел на императорскую Россию, будучи уверенным, что «дядо Иван» («дедушка Иван») в конечном итоге придет на помощь балканским братьям. Вновь он был схвачен и вновь смог убежать – турецкие стражи порядка были ленивы и глупы, при определенной хитрости и ловкости, которыми Георгий уже овладел, их не так уж трудно было обвести вокруг пальца.

В 1854 г. он образовал вооруженный отряд (чету) и пытался связаться с русскими войсками в горах Балканского хребта. Из этой затеи ничего не вышло, и Раковский возвратился в родной Котел, где занялся литературным творчеством, написав поэму «Лесной странник».

Отправившись затем в Бухарест и воспользовавшись тем, что Румыния стала к этому времени автономным княжеством, хотя и оставалась вассалом Османской империи, Раковский стал издавать здесь болгарские газеты. Он продолжал эту работу и в следующие годы в Белграде, где начала выходить его газета «Дунавски лебед». Именно в Белграде в 1861 г. Раковский написал два принципиальных для болгарской истории документа: «План освобождения Болгарии» и «Устав временного болгарского начальства в Белграде». В них он в качестве основной задачи сформулировал идею создания на территории Сербии болгарской армии под единым командованием. Ее вторжение на болгарскую территорию, по замыслу Георгия, должно было стать стимулом всеобщего восстания.

Стремясь воплотить в жизнь эти идеи, он в 1862 г. сформировал в Белграде болгарский легион и стал его командиром. Но правительство Сербии, у которого во время Русско-турецкой войны обострились отношения с Турцией, вскоре их нормализовало, а легион распустило. Оказалось, что план создания национальной армии на иностранной территории чреват зависимостью болгарских патриотов от политики соседей. Но вне помощи соседних держав план освобождения Болгарии представлялся Раковскому невыполнимым. Эти противоречия примирить было трудно, хотя Раковский всячески к этому стремился. Он прилагал огромные усилия к созданию Балканского союза, в котором в качестве равноправной части фигурировал бы болгарский народ во главе со своим представительством.

Вновь обосновавшись в 1863 г. в Бухаресте, Георгий издавал здесь новые газеты, вел переговоры с деятелями Греции, Румынии, Черногории, которые успехом не увенчались и показали почти полную невозможность использовать незаангажированную внешнюю помощь в национальном освобождении Болгарии. Убедившись в этом, он в 1866 г. образовал своего рода эмигрантское правительство в лице Верховного народного болгарского начальства с задачей организовывать четы и в плановом, последовательном порядке направлять их в Болгарию для вооруженной борьбы против турок. Раковский верил, что при помощи таких отрядов можно будет поднять народ на всеобщую борьбу.

Действительно, в 1867 г. удалось сформировать и отправить на болгарскую территорию две четы во главе с воеводами Панайотом Хитовым и Филипом Тотю, действия которых стали началом вооруженной борьбы за национальное освобождение, увенчавшейся героическим Апрельским восстанием 1876 г., окончившимся поражением и кровавой резней.

Однако Георгий Раковский не мог быть свидетелем этих исторических событий – он скончался в тот год, когда в Болгарию отправились первые четы.

Свободолюбивый дух предка буквально озарял жизнь не только Крыстю, но и его сестер Марии и Анны, которые во многом стремились подражать брату. Им хорошо было известно и об участии в национально-освободительной борьбе Георгия Мамарчева и других членов этой вольнолюбивой семьи.

Уже в ранней юности у Крыстю пробудилась симпатия к России, причем не только в силу революционной деятельности его предков, связанной с могущественной северной державой. Малым ребенком он был свидетелем Русско-турецкой войны 1877–1878 гг., которая действительно принесла основной части Болгарии национальное освобождение. Вот что писал сам Раковский через много лет в краткой автобиографии: «Мне тогда было не больше пяти лет, но в моей памяти через много лет сохранился смутный образ русских солдат, которые проходили тогда через Балканы. Наш дом был одним из лучших в городе и стал поэтому квартирой высшего офицерского состава. Встречал я и генерала Тотлебена, организатора осады Плевны; встречал и провожал князя Вяземского, одного из начальников дивизии Болгарского ополчения, который, будучи ранен, пролежал в нашем доме более сорока дней».[19]

Русско-турецкая война 1877–1878 гг. внесла в судьбу семьи Станчевых большие изменения. В соответствии с Берлинским трактатом 1878 г. северная часть Добруджи, исконно болгарской земли, отошла к Румынии. Мангалия оказалась в этой части, хотя всегда считалась относящейся к Южной Добрудже. В 1881 г. семья вынуждена была переехать в Румынию, что дало возможность сохранить собственность в Мангалии.[20] Станчевы стали подданными румынского короля, хотя им удалось сохранить дом и имущество в Котеле.[21] К сожалению, сам дом семьи Станчевых до сегодняшнего дня не сохранился. Он сгорел во время пожара в 1894 г. Сегодня рядом с этим местом расположилась городская мэрия. Мемориальная доска на стене другого дома, на которой написано, что здесь жила семья Станчевых, содержит, увы, ошибочную информацию.

Существование недвижимой собственности в Котеле позволило Крыстю проводить основное время в родной стране. Начальное образование он получил в родном городе, затем учился в Варне, где жила старшая сестра Мария, вышедшая замуж.

Племянница Раковского Койка Тинева (дочь Марии) позже вспоминала, что первоначально бунтарство Раковского вылилось в оппозицию реакционному учительству. Его протест был детским и эмоциональным: Раковский плюнул вслед проходившему мимо наиболее, по его мнению, реакционному учителю. Кто-то из учеников донес на него. Оскорбленный учитель на следующий день, войдя в класс, заявил: «Крыстю Георгиев (Георгиев по отцу Георгию Станчеву. – Авт.), свинья, выйди из класса!»[22] Так, по воспоминаниям Тиневой, было «санкционировано» исключение Раковского из варненской гимназии.

Однако все было не так просто. По всей видимости, его действия уже в 14 лет имели некую политическую окраску. Именно в этом возрасте он берет фамилию своего родственника. Именно теперь он и стал подписываться как Крыстя Ряковский. Негодование не было единоличным психологическим срывом подростка, поскольку параллельно (в 1887 г.) в варненской гимназии вспыхнул самый настоящий ученический бунт. Известно, что эта гимназия давала хорошее общее образование, но ученики ее отличались бурным нравом, склонностью к политическому радикализму – анархистского, социалистического и иного толка. Раковский был среди тех, кто организовал акцию протеста, как «поджигатель» был арестован и лишь после этого исключен из учебного заведения.

Год он провел в родительском доме в Котеле, читая без разбору все, что было в отцовской библиотеке, и то, что приносили друзья.

Получив разрешение продолжать образование, он едет в Габрово, где в 1888 г. поступает в Априловскую гимназию – одно из самых престижных средних учебных заведений страны, основанное еще в 1835 г. выдающимся национальным просветителем Василом Априловым. Это было то, что нужно. Априловская гимназия была известна своей либеральной атмосферой. Там у Раковского сразу же появляются друзья, и не просто друзья, а единомышленники. Все это юноши с такой же бурлящей кровью, что и у него, романтики, жаждущие действия, хотя многое из того, что они делали, для них еще было наполовину игрой. Именно там, в Габрово, впервые приобщается Раковский к социал-демократической деятельности, там впервые знакомится с марксизмом и принимает некоторые его идеи.

То, что именно в эти годы учение Маркса начинает пропагандироваться на болгарской почве, объясняется разными причинами, причем как экономическими, так и духовно-политическими. Страна готовится к мощному рывку, который станет основой модернизационных процессов на Балканах в конце XIX – первой четверти ХХ в. Пока же исподволь, почти незаметно, возникали новые промышленные предприятия. Экономический рост Болгарии открывал ее не только для более свободного проникновения западных товаров и технологий, но и для западноевропейских идей. В то же время причиной активизации марксистских взглядов в Болгарии стало влияние российской политической оппозиции и возвращение на родину болгар, являвшихся сторонниками социал-демократических взглядов. Достаточно назвать имя Димитра Благоева – основателя первой марксистской группы в России, высланного из страны в марте 1885 г.

Ученики габровской гимназии улавливали новые веяния и довольно скоро начали активно действовать. С 1886 г. в Болгарии выходила газета «Росица», которую издавал преподаватель габровской гимназии Евтим Дабев. В этой газете была опубликована первая работа Маркса, переведенная на болгарский язык, – «Наемный труд и капитал». Именно вокруг Е. Дабева объединилась группа молодежи, преимущественно из Априловской гимназии. Наиболее заметными фигурами этого кружка стали Слави Балабанов, Стоян Ноков и Крыстю Раковский. К. Раковского и С. Балабанова связывали тесные дружеские отношения, о чем позже вспоминал Г. Бакалов.[23] Вместе они сумели выпустить несколько номеров подпольной ученической газеты «Огледало» («Зеркало»), в которой К. Станчев впервые начал подписывать свои статьи фамилией Раковский.

Более того, эта небольшая группа ухитрилась издать в болгарской провинции в переводе книгу Ф. Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке»,[24] для чего все члены группы специально сдали по сорок левов. Группу не миновало увлечение анархизмом, поскольку Раковский и Балабанов переводили и анархо-социалистические брошюры, а год спустя С. Балабанов и Г. Бакалов, находясь в городе Стара-Загора, даже опубликовали анархистский манифест князя Кропоткина. Впрочем, даже тех незначительных знаний и нестойких убеждений, которые сформировались у Раковского в Габрово, оказалось достаточно, чтобы его исключили из гимназии.

Однако на этот раз исключение оказалось совершенно иным, качественно отличным от исключения 1887 г. Можно сказать, что эти два события отличались друг от друга, как детство отличается от юности. Детской наивности и неосознанной импульсивности поступков в поведении К. Раковского уже не было. Напротив, он прекрасно осознавал что делает и к каким последствиям это может привести.

Очень показательно письмо Раковского к родителям по поводу его исключения в 1890 г. из габровской гимназии. Оно четко иллюстрирует направленность эмоционального и политического становления личности автора. Раковский точно знал теперь, что его деятельность не может быть одобрена реакционным руководством гимназии. Однако он считал себя правым даже после окончательного исключения, уже без права восстановления в каком бы то ни было болгарском учебном заведении. Он пишет родителям, чтобы объяснить свою позицию и доказать, что имеет право на их прощение и уважение: «Я исключен из всех училищ княжества Болгарии… но это ничего не стоит. Я уже не мог учиться в Болгарии… я не виновен. Я не виновен, говорю вам, – исключен, как и другие до меня, и как те, кто будет исключен после».[25] Цитата, приведенная Л. Чакаловой, показывает Раковского только как извиняющегося мальчика. В архиве мы нашли это письмо, которое представляет совсем другую сущность Раковского. Он писал: «У Болгарии и его правительства я не буду просить извинения и этим горжусь, т[ак] к[ак] я не виновен… Оценки мои хорошие, но они не значат ничего: я уже не могу и не хочу учиться в Болгарии… меня исключили, как и многих других до меня только из-за капризов директора… Я нравственен и это говорю с гордостью, т[ак] к[ак] настоящая нравственность состоит не в том, чтобы быть покорным рабом учителей и всех, кому захочется… Я человек! И я горжусь этим, и мое будущее это покажет!»[26] Это письмо достаточно ярко свидетельствует о зрелости 17-летнего юноши.

Не получив официального среднего образования, он осенью 1890 г. отправился в Швейцарию, рассчитывая, что его знаний будет достаточно, чтобы выдержать вступительные экзамены на медицинский факультет Женевского университета. Стремление стать врачом определялось не только желанием оказывать непосредственную помощь людям. Медицина рассматривалась радикальной молодежью и как средство самовоспитания, преодоления трудностей, и как своего рода социальная дисциплина, призванная умственно и нравственно закалить человека, привить ему навык общественной деятельности и даже навыки самопожертвования.

Однако все эти рационалистические суждения сочетались у юноши с полудетскими сентиментальными чувствами, с тоской по родной земле, по родным и близким, с тревогами и опасениями за будущее, которые возникли сразу после того, как он погрузился на пароход, направлявшийся по Дунаю в Вену. В наспех написанной на пароходе карандашной заметке можно прочитать: «Там, где я родился, вырос, там, где мне знакомы самый маленький родник и самое скромное местечко, – там мое отечество. Душа моя полна воспоминаний, глаза готовы наполниться слезами, когда я думаю об отечестве, о людях, о моей матери, о моем отце, братьях и сестрах. Хотел бы завтра оказаться там, где я вырос, среди этих милых и знакомых мне людей, побродить по всем этим местам – свидетелям моих невинных детских игр».[27]

Той же осенью Крыстю Раковский стал студентом Женевского университета. Однако почти сразу он почувствовал, что широко задуманные медицинские планы его не очень-то интересуют. Позже он признавался, что все три года пребывания в Женеве оставался равнодушным к медицине.[28] Представляется, что он был к себе несправедливо самокритичен. Как окажется в будущем, полученное им медицинское образование было разносторонним и глубоким, дало возможность вести врачебную практику и не раз через много лет определяло характер занятий, в чем мы будем иметь возможность убедиться.

Но у него в самом деле одновременно возникли совершенно новые интересы и заботы. Почти сразу Крыстю познакомился с русскими революционными эмигрантами-марксистами, членами группы «Освобождение труда» Г. В. Плехановым, В. И. Засулич, П. Б. Аксельродом. Их мощное влияние определило мировоззрение Раковского на многие годы. Он стал социал-демократом, последователем Маркса.

Впрочем, обращение к плехановской теме неизбежно приводит нас к размышлениям о культурных основах политических взглядов самого К. Раковского, то есть к той сложной проблеме, в которой должно фигурировать как культурное поле России, так и цивилизационный потенциал стран Западной Европы – те моменты, с которыми он оказался связанным всей своей плотью и кровью, всеми мыслимыми узами, неизбежными для любящего, чувствующего, думающего человека, неуклонно занимающегося самообразованием.

Россия в жизни Крыстю Раковского сыграла особую роль. Упомянутые встречи в раннем детстве, книги, которые указали направление, в котором впоследствии реализовывало себя неясное брожение его юности, любимая женщина – Елизавета Рябова, ненадолго, но ярко озарившая его жизнь (о ней мы расскажем), – все это была Россия.

Вопрос о том, к какой философской и социально-политической культуре был более близок молодой Раковский – к восточной, представляемой во многом Россией, или к западной – европейской, очень сложен. Видимо, однозначного ответа на него нет, сама личность Раковского очень двойственна, и очень многогранны условия, в которых она формировалась. Многолетние демократические устои и традиции западноевропейского общества столкнулись в его душе с восточными чертами, определяемыми цивилизационным полем нежно любимой балканской родины, политической культурой Восточной Европы, так рельефно выраженной в духовном развитии России. «Русский народ по своей душевной структуре народ восточный, – писал Н. А. Бердяев. – Россия – христианский Восток, который в течение двух столетий подвергался сильному влиянию Запада и в своем верхнем культурном слое ассимилировал все западные идеи».[29] Но просвещенный и прогрессивный круг русской интеллигенции был лишь тонкой прослойкой, скрывающей огромный пласт неподвластных западноевропейскому влиянию народных страстей и стремлений. Бердяев пишет: «Влияние Запада в течение двух столетий не овладело русским народом».[30]

Болгарская социал-демократия, так же как и русская, не могла не быть расколота подобной духовной борьбой Востока и Запада. В этих условиях К. Раковский и его единомышленники (такие же приверженцы плехановского круга) приняли и стали пропагандировать западноевропейский путь развития социал-демократического движения. В результате их позиция гармонировала с целями и деятельностью II Интернационала. В то же время Д. Благоев и его радикальное окружение, подобно Ленину и большевикам, стали выразителями скорее восточного типа политической культуры.

Духовная дилемма Восток – Запад, видимо, стояла перед Раковским до конца его дней: правые – левые, Жорес и Гед, Сакызов и Благоев, Плеханов и Ленин. Он мечется, не зная, на что решиться, оставляя болгарских «тесных» социалистов (ортодоксов) и возвращаясь к ним, выбирая центристскую тактику и отказываясь от нее, приближаясь к большевикам и становясь членом оппозиции. Именно поэтому, рассматривая место Раковского в социал-демократическом движении Балкан, необходимо учитывать, что двойственность его поступков во многом зависела от двойственности его натуры,[31] от борьбы в нем самом врожденной восточноевропейской ментальности с западноевропейским воспитанием и идеологией. Однако четко определить свое место и роль в сложных взаимоотношениях мировой социал-демократии Раковский сможет значительно позднее, а пока что ему надо было найти свой путь, потребность в котором он ощущал все острее.

В результате его главные интересы, бесспорно, сосредоточиваются вне стен университета. Юный Раковский быстро сошелся с русскими студентами, учившимися в Женеве. Он познакомился с Розой Люксембург, которая, несмотря на молодость (в 1890 г. ей исполнилось 19 лет), считалась одной из образованнейших марксисток и активной деятельницей германской, русской и польской социал-демократии. Как видим, для марксистского образования многих лет не требовалось!.. Вместе с ней Крыстю руководил социалистическими кружками, участвовал в подготовке Первого международного конгресса студентов-социалистов, состоявшегося зимой 1891/92 г. в Бельгии. Правда, отсутствие средств не позволило ему отправиться на этот форум, но зато во втором конгрессе, происходившем в Женеве в 1893 г., он не только принял участие, но по сути дела являлся главным его организатором.[32]

Постепенно усиливалось и личное сближение с членами плехановской группы. Раковский радовался каждой встрече с самим Плехановым, с Засулич, а затем и появившимся в Женеве будущим лидером русских меньшевиков Юлием Осиповичем Мартовым. Русские марксисты отвечали взаимностью. Крыстю был частым гостем в семье Георгия Валентиновича, где его приязненно принимали. Будучи человеком сурового нрава, не стеснявшийся резать правду-матку, как он ее понимал, в глаза собеседнику, подчас в безупречной, издевательски-вежливой форме, Плеханов относился к Крыстю как к сыну, проявляя несвойственные ему сентиментальные чувства. В одном из писем Раковскому патриарх русского социализма писал: «Мне страшно хочется Вас видеть. Это у меня одна из сильнейших нравственных потребностей».[33] Со своей стороны, Вера Ивановна Засулич не раз говорила, что все члены группы «Освобождение труда» с живой симпатией относились к молодому Раковскому, отмечала его полемический талант, «непримиримость в дискуссиях», политическую и личную смелость.[34]

В Женеве Раковский стал одним из главных организаторов собраний, на которых читались доклады по социологии, истории и теории социализма, где часто выступал Плеханов. Благодаря своему общительному характеру, умению привлечь к себе внимание остроумием, эрудицией и знанием языков Раковский смог установить связи с деятелями рабочего движения не только Швейцарии, но также Франции, Польши, Германии.

Происходили бурные столкновения со студентами других политических убеждений, особенно с теми, кто придерживался либеральных взглядов и на кого в следующем десятилетии будет опираться при своем формировании российская Партия конституционалистов-демократов (кадетов). Далеко не всегда это были только идейные дебаты. Нередко дело доходило до физических потасовок.

Стоян Ноков, друг Раковского по студенческим годам в Женеве, вспоминает: «Раковский был очень деятельным человеком. Он выступал очень хорошо. Выступал везде. Вспоминаю один такой случай. Мы, студенты, собрались обсудить изменения конституции, т[ак] к[ак] Фердинанд (князь Болгарии, глава государства. – Авт.) хотел укрепить свою власть. Это собрание было организовано болгарскими шовинистами, которые собирались возвратиться в Болгарию и занять высокие государственные посты. Выступил Раковский. Когда он держал речь, один из участников назвал его подлецом. После собрания я, Раковский, Балабанов и Бакалов вышли, но Раковский вернулся… ударив обидчика по лицу: „Вот тебе за подлеца!“ Собравшиеся шовинисты начали выплескивать из стаканов вино и воду, облив Раковского с ног до головы. Он вышел из здания весь облитый… Раковский был смелым чело веком!»[35]

Один из оппонентов Крыстю как-то даже пожаловался в полицию, что тот будто бы собирался его убить, и Раковский был арестован. Тут уж вмешалась русская студенческая колония, которая при различии взглядов не терпела несправедливости, тем более полицейского вмешательства. Было дано множество показаний в невиновности Крыстю, и он был освобожден.[36]

Юноша имел возможность и любил разъезжать. Он неоднократно посещал Париж, Берлин и другие столичные города и в результате своих контактов стал пользоваться доверием французских и немецких социалистов. Плеханов рекомендовал Раковского германскому социал-демократическому лидеру Вильгельму Либкнехту, руководителю французских социалистов Жюлю Геду, советовал доверять ему, использовать для работы среди русских эмигрантов. В октябре 1892 г. Георгий Валентинович писал Геду: «Рекомендую Вам одного из наших почитателей – Раковского, молодого болгарина, действительно замечательного своим талантом и своей преданностью делу социализма… Так как Раковский не знает Парижа, а он хотел бы составить определенное представление о положении французской Рабочей партии, то, надеюсь, Вы не откажете дать ему необходимые сведения».[37]

Но основная работа Крыстю была связана с родной страной. Он перевел на болгарский язык книгу Г. Девиля «Эволюция капитала» (она давала краткое изложение экономической теории Маркса), написав к ней предисловие, в котором попытался проанализировать экономическое положение Болгарии. Вместе с другими болгарскими студентами (особенно тесно он сотрудничал со Слави Балабановым) он помогал редактировать выходившие в Софии и других городах социалистические газеты и журналы «Ден», «Работник», «Другар», писал для них под псевдонимами статьи и обзоры западной литературы.

В 1893 г. Крыстю был делегатом от Болгарии на Международном социалистическом конгрессе в Цюрихе. Поощряемый Плехановым и Засулич, он попытался установить личную переписку с Ф. Энгельсом. Эта затея, впрочем, оказалась не очень удачной. Письма Раковского Энгельсу до нас не дошли. Сохранилось, однако, одно ответное письмо (видимо, единственное). 13 апреля 1893 г. Энгельс писал, что ввиду большой занятости не может удовлетворить просьбу Раковского написать несколько слов для болгарских социалистов. Звучало это странно, ибо «несколько слов» Раковскому он все же позволил себе написать. Довольно высокомерно в ответе далее говорилось: «Прошу Вас будьте так добры передать болгарским товарищам мои извинения и мое сожаление по поводу того, что не могу оказать им этой услуги и что при других условиях я бы с удовольствием написал что-нибудь специальное для болгар, как самых молодых последователей социализма».[38]

Осенью 1893 г. Раковский, сдав в Женеве экзамен на степень бакалавра, переехал в Берлин и поступил на медицинский факультет, начав также работу в анатомическом институте при университете, которым руководил выдающийся ученый профессор Генрих Вальдейер. Одновременно Крыстю стал сотрудничать в газете германских социал-демократов «Форвертс» («Вперед»), опубликовал здесь несколько статей о положении на Балканах. Тесные связи он установил с русской колонией в Берлине, в которой происходили ожесточенные споры между народниками и марксистами. Это было время расцвета так называемого легального марксизма, который сыграл немалую роль в преодолении идеологии народников и в развитии русского либерализма (именно из среды легальных марксистов вышли многие руководители будущей партии кадетов). Возможно, более длительное общение с этой группой привело бы к тому, что Раковский, у которого все более вырабатывались умеренные взгляды, отошел бы от социалистических идей и стал бы левым либералом-парламентарием. Но судьба сложилась иначе.

Пребывание в Берлине оказалось недолгим. Германским властям не понравилась активность Раковского. Сам он вспоминал, что входил в подпольный студенческий социал-демократический кружок, поддерживал связь между Г. Плехановым и В. Либкнехтом, между Плехановым и Засулич, с одной стороны, и русскими легальными марксистами – с другой. Через шесть месяцев он был задержан полицией и выслан из страны «за деятельное участие в стремлениях международной разрушительной партии», как говорилось в решении полиции.[39]

После этого начались скитания по Западной Европе. Летний семестр 1894 г. Раковский провел на медицинском факультете в Цюрихе, а зимой отправился во Францию, где продолжал медицинское образование в Нанси, одновременно ведя переписку с российскими марксистами. Благо сравнительно щедрые отцовские воспомоществования позволяли жить, строить планы, перемещаться более или менее свободно.

Последний год студенческой жизни Раковский провел в городе Монпелье, где еще более сблизился с французскими социалистами, сотрудничая в их газетах и журналах.[40] Свое медицинское образование он завершил докторской диссертацией «Причины преступности и вырождения», в которой попытался вскрыть социальные корни преступности, причем шел вразрез и резко дискутировал с господствовавшими в то время теориями преступности, обусловленной, по мнению многих авторов, прежде всего наследственностью.

Автор выражал несогласие с рядом медиков и юристов, писавших по этому вопросу, в частности относительно того, является ли преступность врожденной, или же в действиях и поступках человека многое значит свободная воля. Человечество может и должно бороться с преступностью, и самое лучшее средство для этой борьбы – преодоление пороков, невежества, бедности, милосердное, благожелательное отношение ко всем людям в соответствии с великими заповедями Христа, полагал автор. В диссертации была предпринята попытка опровергнуть прежде всего теорию Чезаре Ламброзо, достопочтенного итальянского психиатра и криминалиста, взгляды которого Раковский определял как идеалистические и потому не носящие научного характера.

Несмотря на такое пренебрежительное отношение к авторитетам, ученые Монпелье проявили не просто великодушие, а широту взглядов. По свидетельству современников, защита прошла блестяще. Богатый фактический материал, его серьезная обработка, диаграммы, интересное изложение – все это вызвало восхищение членов академического совета, единодушно проголосовавших за присуждение Раковскому докторской степени в области медицины. Его книгу по теме диссертации сразу напечатали на французском языке, через три года – на болгарском, а позже – и на русском. Диссертация, вспоминал Раковский, «вызвала очень большой шум среди профессоров, студентов, а потом в печати».[41]

Скажем откровенно, ныне чтение работы Раковского не особенно впечатляет. Представляется, что она не очень-то доказательна, грешит общими местами, цитированием трудов оппонентов и далеко не всегда убедительным опровержением их взглядов. Но видимо, и диссертационные работы других авторов не были столь уж блестящими, если ученые-медики Монпелье выразили восхищение диссертацией, а издатели сразу приняли ее к опубликованию.

Окончание студенческой жизни Раковского совпало с событиями, взволновавшими Европу, – восстаниями в Армении и на острове Крит. В связи с ними Раковский написал несколько статей, в которых обратил внимание французских социалистов на необходимость выступить в защиту армян, критян, а вкупе с ними и македонских болгар, ведших мужественную борьбу против турецкого деспотизма.

Он уже тогда подметил, что недостаточное внимание к Восточному вопросу, к зловещей роли, которую играет мусульманский фанатизм, являвшийся опорой реакционнейших режимов, является одной из слабых черт международной социал-демократии. Этому вопросу Раковский посвятил и доклад, прочитанный от имени Болгарской социал-демократической партии на Лондонском международном социалистическом конгрессе 1896 г. и опубликованный затем Карлом Каутским в германском теоретическом социал-демократическом журнале «Нойе цайт».[42]

Так к середине 90-х годов Крыстю Раковский стал не только специалистом-медиком, но и зрелым социалистом, убежденным сторонником теории Маркса, квалифицированным публицистом и оратором, сравнительно широко известным в кругах европейских социалистов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.