Патриарх Филарет и его деятельность
Патриарх Филарет и его деятельность
Торжественная и трогательная встреча ожидала Филарета под Москвою. 13 июня прибыл он в село Хорошево, в десяти верстах от столицы. Тут его встретил с духовенством и боярами митрополит Крутицкий, заменявший тогда патриарха.
На следующий день на всем пути до Москвы не прерывались почетные встречи. Царь, окруженный боярами и толпами народа, выехал за Тверские ворота, верст за пять от Москвы, и ждал отца на речке Пресне; девять лет он был в разлуке с отцом, и понятно, с каким нетерпением хотел его увидеть… Наконец они встретились. Оба поклонились друг другу в ноги: Филарет преклонился пред царем, а царь – пред отцом. Несколько времени они пробыли так и не могли слова вымолвить; радостные слезы лились из глаз их. Народ, по свидетельству современника, с необычайным восторгом встречал знаменитого страдальца и старого своего любимца «Никитича». Все от мала до велика, забыв усталость и дневной жар, спешили поглядеть на него и, казалось, не могли наглядеться.
При звоне всех московских колоколов вступил в Москву Филарет. Царь пеший шел перед колымагой, в которой везли его отца; за нею следовали бояре и бесчисленное множество народа.
Патриарх Филарет
Филарета давно уже ожидал патриарший престол в Москве. В это время здесь гостил иерусалимский патриарх Феофан. Он вместе со всем «освященным собором» русского духовенства упросил Филарета принять «вдовствующий» святительский престол, и 24 июня он был возведен на степень патриарха всероссийского.
С этой поры, по словам летописца, «держава отечественная, паки при летней теплоте и светлости усмехнувшися, процвете».
С приездом Филарета дела изменились: всюду заметна стала властная рука твердого и опытного правителя. Юный царь отличался многими прекрасными свойствами. «Был он добр, – говорит одно сказание, – тих, кроток, смирен и благоуветлив, всех миловал и щедрил, во всем был подобен прежнему благоверному царю и дяде своему Феодору Ивановичу»; да, на беду, далеко не таковы были люди, окружавшие его в первые годы правления; думали они больше о своих выгодах, а не о пользе разоренной и обнищалой страны… Филарет, как отец царя, еще юного и неопытного, стал его главным руководителем; без него Михаил ни одного важного дела не решал; Филарет титуловался, как и царь, «государем». Во всех грамотах и указах того времени значилось: «Государь царь и великий князь Михаил Феодорович всея России и великий государь святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всея России указали». Таким образом, в России является как бы двоевластие; но на деле его не было, потому что царь во всем следовал указанию своего отца, пред всяким делом испрашивал у родителя совета и благословения. Нередко Михаил Феодорович, отправляясь со своею матерью в благочестивые путешествия по монастырям, все государственные дела отдавал вполне в руки своего отца. В церковных делах Филарет был всегда полновластным властителем – в эти дела царь вовсе не вступался. Иноземные послы должны были представляться и патриарху как государю. Властолюбивый и умный Филарет во все вникал, всюду распоряжался, недаром летописец назвал его «государственнейшим патриархом».
Дела всякого было много. Филарет начал с того, что лишил Салтыковых их значения. Почти повсюду на важные места были назначены новые должностные лица. Правительство под руководством патриарха принимает целый ряд мер, чтобы пресечь всякие злоупотребления и неправды, установить порядок в управлении, успокоить государство и мало-помалу облегчить народ от тягостей.
Прежде всего надо было позаботиться о расстроенном государственном хозяйстве, установить правильный сбор податей и разных пошлин. Собирать их было крайне трудно: многие города и села, как сказано уже, представляли груды развалин; уцелевшие жители разбежались; посадские люди, чтобы избавиться от платежа податей, кидали свои дворы и жили у своих родичей или друзей. Тяглые люди, крестьяне, закладывались за бояр, т. е. шли к ним в холопы, записывались за монастырями и таким образом уходили от тяжелых налогов и повинностей. Со всех сторон по-прежнему шли в Москву жалобы на разорение, нищету, просьбы о помощи, о всяких льготах. То и дело приходили неутешительные вести, что с той и другой волости взять нечего, земля пуста стоит, крестьяне «разбрелись розно», т. е. разошлись в разные стороны. Надо было их сыскивать и водворять на прежних местах. Шли также отовсюду жалобы на обиды и насилия воевод и приказных людей.
Первою заботою государя патриарха было достоверно узнать настоящее положение Русской земли. Для этого решили сделать общую перепись государству, чтобы по имуществу и заработку распределить и платежи даней и пошлин. Уже раньше пробовали сделать перепись; но, на беду, по словам грамоты, «дозорщики дозирали и писали за иными по дружбе легко, а за другими по недружбе тяжело, и оттого Московского государства всяким людям была скорбь конечная». Решено было послать новых «дозорщиков» и «писцов» со строгим наказом, чтоб они «описали и дозрили все вправду, без посулов», «остановили переходы крестьян от одного владельца к другому, сыскивали бы про всякие обиды и разорения; чтобы всякие нужды, притеснения и всякие недостатки были ведомы и государь бы с патриархом начали промышлять, чтобы во всем поправить, как лучше». Эта мера, конечно, была очень разумна; но, на беду, трудно было найти таких дозорщиков и писцов, которые делали бы дело по совести. Несмотря на то что они крест целовали поступать по правде, делать опись государства так, чтобы сильные и богатые не сбавляли с себя государственных тягостей, а на мелких и убогих людей не накладывали лишних; но, к несчастию, нашлось между писцами и дозорщиками много таких, которые с богатых брали взятки и писали не по правде. Хотя правительство приняло меры, чтобы исправить это зло, но все-таки жалобы на неправильность раскладки податей и повинностей долго и после того не прекращались…
Обратило внимание правительство также на притеснения и неправды воевод и приказных людей. Царская грамота строго запрещает им брать посулы и поминки с посадских и крестьян, не дозволяет им гонять людей на свои работы. За нарушение этого наказа назначена двойная пеня против несправедливо взятого. Иным городам и уездам дано старое право самим выбирать себе старост, которые заменяли воевод; но и свои выборные власти действовали иногда так сурово и несправедливо, как и наезжие из Москвы приказные люди. Нравственный упадок сказывался сильно во всех делах; трудно было найти честных и бескорыстных людей…
Велено было также во всех городах выбирать губных старост (судей), которые должны были ведать «губные дела» (воровство, разбои и убийства). Избирать их указано из дворян добрых, по спискам лучших людей, которые были бы «душою прямы, имением пожиточны и грамоте умели бы». Раньше, в случае важных уголовных (губных) дел, посылались из Москвы сыщики, но они часто творили много насилий народу…
Пополнение казны особенно заботило патриарха и царя: постановили, чтобы служилые люди и все жившие в посадах несли тягло (т. е. подвергались бы всем повинностям) наравне с посадскими людьми. Установлены были таможенные и кабацкие головы для сбора доходов с таможенных и питейных заведений; на помощь им выбирались из местных жителей целовальники (т. е. присягавшие, целовавшие крест в том, что будут действовать честно, соблюдать выгоды казны). Разные налоги и пошлины были увеличены; купцы и промышленники должны были сверх таможенных пошлин платить казне в городах полавочное (за лавку и склад товаров), на дорогах и перевозах – мыто (пошлины). Даже многие самые обычные занятия обложены были пошлинами, например, водопой скотины, мытье белья на реке и пр. Из местных жителей выбирались целовальники; им давался ящик за казенной печатью, куда и собирались деньги.
Михаил Федорович. Миниатюра из «Царского титулярника». 1672 г.
Все эти поборы, конечно, тяготили бедный люд; но иначе государству трудно было оправиться и приготовиться к встрече новых бед и опасностей. Богатая Сибирь в эту тяжелую пору часто выручала правительство из затруднений: оттуда шел богатейший пушной товар, который главным образом проходил через руки правительства, торговавшего мехами. Драгоценные собольи меха давали царю возможность, несмотря на все безденежье, делать щедрые подарки иноземным послам и государям: подарки в десять, двадцать сороков соболей стоили не одну тысячу рублей.
Сибирь понемногу заселялась вольными, гулящими людьми, им отводили земли, давали деньги на подмогу и льготы на несколько лет.
Приволжский край был тоже важен для казны: по Волге шла торговля с Востоком, особенно с Персией. Этот путь сулил в будущем большие выгоды – вот почему московское правительство так ревниво оберегало его от западных торговцев. Шелк, дорогие ткани, ковры и другие ценные товары шли из Персии в Москву по этому пути; город Астрахань, благодаря этой торговле, год от году рос и богател. Кроме персов, здесь торговали бухарцы; но турок сюда не пускали. Торговля велась тут большею частью меновая. На беду, Поволжье при Михаиле Феодоровиче было еще мало заселено, и путь по реке был опасен: в ущельях гор, в лесах по правому берегу гнездились воровские ватаги казаков, нападавшие на плывущие суда при всяком удобном случае. Купцам приходилось возить свои товары большими караванами, целыми вереницами судов, под прикрытием вооруженных отрядов. На всем нижнем течении Волги до Астрахани было только три города: Самара, Саратов и Царицын, да и те были скорее сторожевыми острожками (небольшими крепостями), чем городами; населяли их по большей части стрельцы. Оседлых земледельцев в этом краю не было; по временам только кое-где по берегам селились рыбаки, которых привлекало сюда изобилие рыбы.
Чтобы собраться с силами, московское правительство старалось ладить со всеми соседями. Прежде всего Филарет, чтобы избавить южную украину от нового разорения, задабривает «поминками» крымского хана, который снова грозил набегом. Русским послам велено было говорить с крымцами «гладко и пословно, а не торопко, и где надобно жестко молвить, то покрыть гладостью, чтобы в раздор не войти». С ногаями тоже удалось уладить дело, даже прибрать их к рукам, русских пленников от ногайцев вывели тысяч с пятнадцать. Со Швецией сначала шли долгие споры о новых границах; но дело кончилось благополучно. Густав Адольф, занятый делами на Западе, искренне желал мира с Москвой и союза против Польши. Это было очень по сердцу царю и патриарху, и они выказывали полную дружбу Швеции, – даже позволили шведам закупать в России беспошлинно хлеб, крупу, селитру и другие запасы для войны, которую вел король в Германии. Со всеми соседями Москва старалась ладить, дружелюбно сносилась также с Турцией и Персией.
К одному только соседу не угасала непримиримая вражда – это к Польше!..
Сношения с Западом в это время еще более усилились. Снова явился в Москву Дж. Мерик с тою же просьбой о свободном пути по Волге для беспошлинной торговли с Персией. Принят он был очень радушно, но просьбу его вторично передали на усмотрение русских торговых людей, и дело опять не сладилось. Долг Англии в 20 тысяч отдали; дружеские отношения к ней остались прежние. Отделались от англичан – явились французы, затем голландцы, датчане, – все с тою же просьбою. Туги, неподатливы были русские в эту пору, но все же иноземцам удавалось добиваться кое-каких торговых выгод; свободного же пути в Персию никому не было дано.
Обмен посольствами и довольно частые сношения с Западом все более и более давали русским почувствовать свою отсталость, особенно в разных фабричных производствах и мастерствах. Сближение русских с Западом усиливалось…
Филарет думал было породниться с кем-либо из западных государей, хотел женить сына на польской королевне, но дело не сладилось; не удалось также сватовство и на датской принцессе.
Еще раньше, в 1616 г., когда царю наступил двадцатый год, решено было женить его. По обычаю, собрано было в Москву множество девиц – дочерей дворян и детей боярских. Выбор царя пал на Марию Хлопову, дочь дворянина. Она была уже взята «наверх» (т. е. во дворец, в царский терем), уже ей стали оказывать царские почести, поминать имя ее в церквах; отец и дядя ее были призваны во дворец, но дело кончилось для них всех печально. Они не сумели угодить сильным Салтыковым, а те воспользовались незначительной болезнью царской невесты, пустили молву, что она больна неизлечимо, и успели сильно вооружить против нее мать царя. Собран был Боярский собор, чтобы обсудить дело. Напрасно Хлопов здесь бил челом, просил «не отсылать царской невесты сверху», заверял, что болезнь ее пустая, произошла от «сладких ядей» (лакомств) и уже проходит. Бояре в угоду Марфе и Салтыковым приговорили, что Хлопова «к царской радости не прочна» и потому свадьбы не должно быть.
С царской невестой поступили крайне сурово: ее с несколькими родичами сослали в Тобольск. Царь сильно грустил по своей невесте, которая очень приглянулась ему, но покорился своей участи, не желая ослушаться матери.
Филарет велел исследовать дело Хлоповой. Клевета Салтыковых была обнаружена, и они были сосланы; но Марфа, предубежденная против Хлоповой, и слышать не хотела о браке Михаила с ней, даже поклялась, что не останется в царстве своего сына, если Хлопова будет царицей. Михаил снова покорился воле своей матери, даже, по желанию ее, женился в 1624 г. на княжне Марии Долгоруковой, но она чрез три месяца скончалась. Молва пошла, что ее извели лихие люди.
В 1626 г. царь, по желанию отца и матери, вступил во второй брак. Приказано было собрать в Москву на смотрины девиц, «ростом, красотою и разумом исполненных». Взоры царя остановились на Евдокии Стрешневой, «отроковице доброзрачной», дочери незнатного дворянина. Ей царь подал платок и кольцо – знак избрания в супруги.
С большим торжеством, со всеми свадебными обрядами было отпраздновано бракосочетание. С первых же дней замужества молодая царица повела теремную, замкнутую жизнь в кругу приближенных боярынь.
В Смутную пору совсем упало церковное просвещение, хотя и раньше оно было до крайности скудно. О русских священниках и монахах начала XVII в. современники-иностранцы говорят, что они ничего не могут ответить, если их спросят что-нибудь из Библии или сочинений Отцов Церкви или о вере. Живое слово было забыто. Проповеди устной в церкви не было. Суеверие в духовенстве было так же сильно, как и в простом народе. Пьянство и грубые пороки унижали и белое, и черное духовенство. Всякие знахари, гадатели и гадалки морочили темный люд, имели зачастую больше силы над ним, чем священники. Филарету пришлось много потрудиться, чтобы хоть сколько-нибудь поднять церковное дело. На месте разрушенных церквей воздвигались новые; разоренным и обнищалым монастырям жаловались земли, леса и различные угодья, давались всякие льготы…
Особенно ревностно заботился патриарх о печатании и исправлении богослужебных книг. В Смутное время печатное дело прекратилось в Москве. С воцарением Михаила оно возобновилось, но попало в руки неумелых людей и шло плохо. Филарет, одержимый, по словам современника, «зельною ревностью к божественным книгам», оживил печатное дело и, видя разногласие в книгах, приказал править их по древним русским рукописям. Греческим печатным книгам не особенно доверяли, – думали, что они искажены латинством, – и редко справлялись с ними. Несмотря на все заботы патриарха, и в печатных при нем книгах оказалось довольно недосмотров и недостатков.
Патриарх, конечно, понимал вполне необходимость просвещения и для духовенства, и для мирян. Он требовал, чтобы архиереи устраивали при своих дворах училища; в последние годы жизни Филарета упоминается о греко-латинской школе в Москве. Но дело обучения не могло идти успешно: где было взять знающих людей, способных учить? Такие люди если и встречались на Руси, то крайне редко… Царь и патриарх старались всячески улучшить нравы и духовенства, и народа, восставали против пьянства и всякого бесчинства, которые проявлялись даже и в монастырях, запрещали грубые потехи, кулачные бои и проч.
Филарет был строг и сурово карал как безнравственность, так и вольнодумство: одного боярского сына за порочную жизнь он велел заключить в дальнем монастыре; другого, князя Хворости ни на, наказал за вольнодумство.
Сближение русских с поляками и другими иноземцами в Смутную пору отозвалось дурно на иных легкомысленных людях: они, слегка познакомившись с просвещением и набравшись чужих мыслей и взглядов, слишком увлекались всем иноземным и начинали свысока, презрительно смотреть на все свое, глумиться над всем русским без разбору. Таков был и князь Хворостинин, один из приближенных Лжедмитрия. Следуя ему, Хворостинин подсмеивался над многими церковными обрядами и благочестивыми обычаями, не соблюдал постов, читал еретические книги… Василий Иванович Шуйский сослал его в монастырь; Михаил вернул его; но вольнодумец не унимался, глумился по-прежнему над православными обрядами, не соблюдал постов; даже на Страстной неделе, к соблазну всех приближенных, ел мясо и пил вино; дело дошло до того, что он преследовал своих слуг за то, что те ходят в церковь. Наконец задумал уехать из отечества и стал уже продавать свои имения.
– Для меня, – говорил он, – нет в Москве людей; не с кем и жить: все глупый народ!..
При Михаиле Хворостинину многое сходило с рук, но Филарет по возвращении из Польши взялся и за него. У него было найдено стихотворение, где осмеивалось благочестие москвичей, говорилось, будто они «кланяются иконам только по подписи, а неподписанный образ у них не образ»; между прочим сказано было: «Московские люди сеют всю землю рожью, а живут все ложью». Филарет сослал вольнодумца в Кириллов монастырь, велел держать его безвыходно в келье, давать ему читать только церковные книги и заставлять молиться. Чрез девять лет его выпустили, когда он дал клятву блюсти уставы Греческой церкви и не читать никаких еретических книг.
Хотя такие люди, как Хворостинин, были весьма редки в то время, но вреда они приносили много: глумясь над обычаями и верованиями своего народа, они бесплодно оскорбляли его чувства, не научая его ничему лучшему; они отталкивали народ от сближения с иноземцами. Тупые невежды, смотревшие злобно на все иноверное и иноземное, чуждавшиеся всего нового, могли ссылаться на таких верхоглядов, как Хворостинин, чтобы показать, до чего может довести русского человека «иноземная прелесть».
Потрудился много Филарет, чтобы помочь Русской земле хотя сколько-нибудь оправиться и прийти в прежнюю силу. Не думал он ни о каких новшествах, да и трудно было думать о них в ту пору… Восстановить все порушенное, укрепить все расшатанное, привести все к старому порядку – вот что составляло главную задачу «государственнейшего патриарха» до самой его смерти (в октябре 1633 г.).
Данный текст является ознакомительным фрагментом.