Афанасий Афанасьевич Фет. Русский помещик

Афанасий Афанасьевич Фет. Русский помещик

До сих пор нельзя с уверенностью сказать о происхождении А. А. Фета. Неизвестна точная дата рождения поэта, и существуют сомнения, кто же на самом деле был его отцом.

Когда мать Афанасия познакомилась с его отцом, Афанасием Неофитовичем Шеншиным, она была замужем за другим – Иоганном Фётом.

Это произошло в начале 1820 года в Дармштадте (Германия), где находился на лечении Афанасий Неофитович Шеншин, русский офицер в отставке. В то время ему было 44 года, он был довольно богатый орловский помещик.

С 22-летней Шарлоттой он познакомился в доме ее отца, обер-кригскомиссара Карла Беккера. Шарлотта была замужем за чиновником Иоганном Фётом. Между Афанасием и Шарлоттой вспыхнула любовь, и она, бросив все – семью, мужа, дочь Каролину, отца, свой дом – бежала с Шеншиным в Россию.

Шарлотта к этому времени уже была беременна, что не помешало ей обвенчаться С Афанасием Шеншиным по православному обряду в 1822 году спустя 2 года после рождения ребенка. Впоследствии она взяла себе имя Елизавета Петровна Шеншина.

Когда ребенок родился, в метриках его записали как Афанасия Афанасиевича Шеншина. Так было до 1834 года, до тех пор пока Афанасию не исполнилось 14 лет.

В 1834 году губернские власти, получив донос, начали наводить справки о супругах Шеншиных, их браке и рождении ребенка.

Тогда было неизвестно, кто же на самом деле отец ребенка – А. Н. Шеншин, Иоганн Фёт или кто-то другой… Старший сын соседа Шеншиных, Льва Толстого, Сергей Львович, писал: «Наружность Афанасия Афанасьевича была характерна: большая лысая голова, высокий лоб, черные миндалевидные глаза, красные веки, горбатый нос с синими жилками… Его еврейское происхождение было ярко выражено, но мы в детстве этого не замечали и не знали».

Шеншин решил отвезти ребенка в лифляндский городок Верро (сейчас эстонское Выру), так как опасался, что его признают незаконнорожденным.

В Верро он договорился с семьей Фётов, чтобы они признали Афанасия «сыном умершего ассесора Фёта». Несмотря на то что до этого Иоганн не признавал мальчика своим сыном, его родственники удовлетворили просьбу А. Н. Шеншина. Никто тогда не мог предположить, что это будет началом последующих жизненных неприятностей А. Фёта. В результате этого русский столбовой дворянин в одну минуту стал иностранцем, утратив тем самым все права на родовое имение Шеншиных.

Через некоторое время Афанасий Фёт поступил в немецкий пансион. Мальчик был очень одинок, так как в его классе не было ни одного русского. Он был полностью оторван от своей родной семьи, даже на каникулы его не забирали домой.

В вышедшей уже после смерти Фёта его книге «Ранние годы моей жизни» он вспоминает, что, возвратившись домой, во время верховой прогулки «не смог совладать с закипевшим в груди восторгом: слез с лошади и бросился целовать родную землю». Также он вспоминал: «В тихие минуты полной беззаботности я как будто чувствовал подводное вращение цветочных спиралей, стремящихся вынести цветок на поверхность». Возможно, это были одни из первых поэтических строчек будущего поэта. Очевидно, что для ранимого мальчика такая вынужденная оторванность от семьи была настоящей жизненной катастрофой, определившей впоследствии очень многое в его жизни.

Обучаясь в Московском университете, Афанасий Фёт начинает писать стихи. В 1842 году в журнале «Отечественные записки» было опубликовано его первое стихотворение. Именно в это время «ё» в фамилии поэта была изменена на «е». Теперь он стал Афанасием Афанасьевичем Фетом. Поэт был не против такой поправки и взял эту фамилию как псевдоним.

Стихотворения Фета очень понравились Тургеневу, и хотя Авдотья Панаева позже вспоминала: «Тургенев находил, что Фет так же плодовит, как клопы, и что, должно быть, по голове его проскакал целый эскадрон, от чего и происходит такая бессмыслица в некоторых его стихотворениях», – она была все же неправа.

В 1844 году А. А. Фет закончил Московский университет и, как гессен-дармштадтский подданный, сразу же поступил унтер-офицером на службу в Орденский кирасирский полк. Одной из причин поступления на военную службу было желание Фета выслужить потомственное дворянство и вернуть утраченное положение.

Уже в 1846 году он получил русское подданство, право на которое давал первый обер-офицерский чин (в кавалерии ротмистр). По указу Николая I русское дворянство можно было получить только после присвоения первого штаб-офицерского чина (майор). Поэтому, возвратив себе русское подданство, он в 1853 году добился перевода в гвардейский полк, находившийся рядом с Петербургом. Из-за постоянно меняющихся императорских указов, с каждым разом все более завышающих планку воинского звания, Афанасий Фет так и не смог дослужиться до дворянства.

В 1858 году Фет решил уйти в отставку. В то время он был в чине штабс-ротмистра, соответствовавшего майорскому цензу, а дворянство обеспечивал уже только полковничий чин.

Летом 1860 года Фет приобрел имение Степановка на юге Мценского уезда – «200 десятин черноземной земли и маленький недостроенный дом».

Иван Петрович Борисов, ближайший друг и родственник Фета, женатый на его сестре Надежде, переписывался с Тургеневым и сообщал ему новости о Фете, о его делах.

В одном из писем в 1861 году он писал: «Не могу, хотел бы воздержаться, но нельзя Вам заранее не поведать о восхитительной статье Фета “Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство”. Ничего не выдумано, все истинная правда. Но все это передано неподражаемо, фетовски. Боюсь, однако, что злодеи скажут, что автор не бросается уже с 14-го этажа, но летит еще выше, выше. Я был в восторге, слушая его. Вы же из его писем уже знаете, в каком оно духе. Скоро весь плач Иеремии прольется на страницы “Русского вестника”. Катков уже взял».

Тургенев на это письмо ответил: «Вы совершенно верно определили его характер – недаром в нем частица немецкой крови – он деятелен и последователен в своих предприятиях, при всей поэтической безалаберщине – и я уверен, что в конце концов, – его лирическое хозяйство принесет ему больше пользы, чем множество других, прозаических и практических». Позже Тургенев писал Фету: «А жажду я прочесть Ваше “Лирическое хозяйство”. Я уверен, что это вышло преудивительно и превеликолепно».

В этом же году Фет дописал статью и тотчас же отправил ее в журнал. Она появилась в третьей книжке «Русского вестника», а так как во второй книжке того же журнала был опубликован роман Тургенева «Отцы и дети», статью Фета читатели восприняли как комментарий к ставшему сразу популярным роману.

М. Н. Катков изменил заглавие статьи, она была опубликована под названием «Заметки о вольнонаемном труде» и была теперь ориентирована не на «лирическое», а на «публицистическое» начало. С этого времени статья Фета всегда воспринималась как публицистический «роман русского помещика», отражающий программу «консервативного почвенничества».

Именно из-за этой «публицистической» позиции, неосторожно заявленной в экстремальную «эпоху реформ», и появился миф о «Фете-крепостнике», «реакционере, обскуранте и замшелом консерваторе, который прикрывается маской „нежного поэта“.

Истинный же смысл статьи Фета был совершенно другим. Ведь и в своем письме к Тургеневу Борисов писал, что история первоначального хозяйствования в имении описана «неподражаемо, фетовски». А в основе «фетовского» стиля была прежде всего лирика, и статья была написана в этом же стиле.

Это подтверждает и упоминание Борисова о «14-м этаже». Это был намек на высказывание Фета в статье «О стихотворениях Ф. Тютчева»: «Кто не в состоянии броситься с 7-го этажа вниз головой, с непоколебимой верой в то, что он воспарит по воздуху, тот не лирик». В своем письме Борисов «удваивает» количество этажей, намекая, что А. Фет в своей статье поднимается «еще выше, выше».

Через некоторое время Фет написал Льву Толстому экспромт, который назывался «К бюсту Ртищева в Воробьевке». Это было как бы обращение к бывшему хозяину имения А. Фета:

Поэт! Легко сказать: поэт –

Еще лирический к тому же!

Вот мой преемник и сосед,

Каких не выдумаешь хуже.

Поэт безумствовать лишь рад,

Он слеп для ежедневных терний…

В то время распространено было мнение, что у лирического поэта никак не может и не должно быть своего «хозяйства». Фет не был с этим согласен:

Тупым оставим храбрецам

Все их нахальство, все капризы;

Ты видишь, как я чищу сам

Твои замки, твои карнизы…

Фет в своем творчестве хотел изобразить новый тип «лирика», которому небезразличны «ежедневные тернии», который не желает «безумствовать», а хочет постепенно создавать собственное «лирическое хозяйство», существующее наравне с повседневными делами обычной рядовой усадьбы.

Таким образом, авторское название очерка имело более глубокий смысл, чем то, под которым оно было опубликовано.

В 1873 году Афанасий Фет подал на имя царя прошение «о разрешении мне воспринять законное имя отца моего Шеншина», которое было удовлетворено. Вышел царский указ «О присоединении отставного гвардии штабс-ротмистра Аф. Аф. Фета к роду отца его Шеншина со всеми правами, званию и роду его принадлежащими». После этого друзья Фета вспоминали, что он был полностью удовлетворен и в своем завещании указал похоронить себя в золотом камергерском мундире.

Впоследствии Фет писал: «Если спросить: как называются все страдания, все горести моей жизни, я отвечу: имя им – Фет». Однако хозяином он стал отличным, многие его соседи-помещики очень уважали его.

Через некоторое время он написал своему другу: «Я был бедняком, офицером, полковым адъютантом, а теперь, слава Богу, Орловский, Курский и Воронежский помещик, коннозаводчик и живу в прекрасном имении с великолепной усадьбой и парком. Все это приобрел усиленным трудом, а не мошенничеством».

С одной стороны, это был ранимый ангелоподобный поэт, а с другой – весьма волевой и властный человек, хозяйственный и немного прижимистый. Тургенев писал о Фете: «Он с такой интонацией произносил целковый, даже цалковый, что уже кажется, – будто он его в карман положил».

Через некоторое время Фета избрали на почетную должность мирового судьи, которую он занимал целых 11 лет.

В 1873 году, как считает литературный критик Вадим Кожинов, Фет, разбирая семейный архив, нашел подтверждение тому, что он является сыном А. Шеншина.

В это время он продолжает активно писать стихи, было опубликовано несколько его сборников, имеющих одно общее название «Вечерние огни». Но тем не менее поэт был популярен лишь в кругу своих близких друзей.

П. И. Чайковский писал в одном из своих писем: «Фет есть явление совершенно исключительное; нет никакой возможности сравнивать его с другими первоклассными или иностранными поэтами, искать родства между ним и Пушкиным, или Лермонтовым, или Ал. Толстым, Тютчевым… Скорее можно сказать, что Фет в лучшие минуты выходит из пределов, указанных поэзией, и смело делает шаг в нашу область. Поэтому Фет часто напоминает мне Бетховена… Подобно Бетховену, ему дана власть затрагивать и такие струны нашей души, которые недоступны художникам, хотя бы и сильным, но ограниченным пределом слова. Это – не просто поэт, скорее – поэт-музыкант…»

Слова Чайковского подтверждает сам Фет: «Меня всегда из определенной области слов тянуло в неопределенную область музыки, в которую я уходил, насколько хватало моих сил…» Неслучайно многие из его стихотворений были впоследствии положены на музыку.

По мнению друзей, Фет обладал удивительным «чувством поэзии», он мог улавливать тончайшие душевные движения, «дрожь», «трепет», переходы красок и звуков в природе, «волшебные изменения милого лица», – все то, что впоследствии в живописи будет названо импрессионизмом.

Н. А. Некрасов вспоминал: «Смело можем сказать, что человек, понимающий поэзию и охотно открывающий душу свою ее ощущениям, ни в одном русском поэте, после Пушкина, не почерпнет столько поэтического наслаждения, сколько доставит ему г. Фет».

Лев Толстой, прочитав стихотворение Фета «Майская ночь», написал ему: «Развернув письмо, я первое – прочел стихотворение, и у меня защипало в носу; я пришел к жене и хотел прочесть, но не мог от слез умиления. Стихотворение – одно из тех редких, в которых ни слова прибавить, убавить или изменить нельзя…»

Нельзя сказать, что жизнь Афанасия Фета была безоблачной и счастливой. Скорее, она была довольно драматичной, во многом из-за переживаний Фета по поводу своего происхождения. Кроме того, для переживаний имелись и другие мотивы.

Когда Фет проходил военную службу в Херсонской губернии, он встретил 20-летнюю Марию Лазич. Это была очень красивая, умная и образованная девушка. Она также полюбила Афанасия, но семья Марии была очень бедной, что и помешало счастью влюбленных. Дело в том, что Фет хотел жениться на богатой женщине, чтобы получить за ней хорошее приданое и поправить свое материальное положение.

Эта любовь, эта «сласть грез» закончилась ужасно. Мария Лазич, максималистка по натуре, поняв, что без любимого человека жизнь ее не имеет смысла, решила уйти из жизни. Она выбрала страшную смерть – от спички загорелось ее платье. Пламя удалось погасить, но ожоги были смертельны, и спасти Марию не смогли. Она умерла через 4 дня после этого в страшных мучениях, все время повторяя: «Он не виноват…»

Только после смерти Марии Афанасий Фет понял, насколько сильно любил ее. Однако изменить уже было ничего нельзя. Долгое время он не мог забыть эту девушку и посвящал ей множество своих стихотворений:

Ты, дней моих минувших благодать,

Тень, пред которой я благоговею…

В 1857 года Фет женился, тогда ему было 37 лет. Брак был очень удачным, за невестой Афанасий получил хорошее приданое. Его женой стала Мария Боткина, которая происходила из семьи богатых чаеторговцев. Несмотря на то что Боткина была некрасива и уже немолода, супруги жили довольно счастливо. Все были довольны. Он получал средства, она – возможность за ним ухаживать, оберегать его.

Материальные средства Фет использовал с пользой для себя, став богатым помещиком. Помещиком Афанасием Шеншиным. С этого момента одновременно существовали с одной стороны поэт Фет, с другой – помещик Шеншин.

В это время он больше занимался своим поместьем, а не творчеством. Как образно сказал о нем один из его биографов: «Фет, как соловей, пел только на заре – в молодости и в старости».

Смерть Афанасия Фета, так же как и его рождение, была покрыта тайной, которую удалось раскрыть лишь через 25 лет. Известно, что к концу жизни Фета терзали обычные «старческие» недуги – ухудшение зрения, «грудная болезнь», мучительные боли, удушье и т. д.

В это время Фет уже не мог писать сам и диктовал свои произведения секретарю – Екатерине Фёдоровой. Женщина с уважением относилась к работе Фета и скрупулезно записывала все, что он диктовал. По этому поводу сам Фет однажды заметил: «Моя старуха Муза, спит, спит, да вдруг во сне проснется и забредит, а Екатерина Владимировна запишет кошмар». Однако это было не что иное, как обычное старческое ворчание.

Афанасий Фет умер 21 ноября 1892 года. Причина его смерти неизвестна, но, видимо, поэта посещала мысль о самоубийстве. Однако ни жена, ни секретарь ничего не сообщают об этом. В подробностях стало известно лишь о последних минутах его жизни, немного сумбурных, совершенно непонятных даже тем, кто неплохо знал его.

Так, сообщается, что примерно за полчаса до своей смерти Фет потребовал шампанского. Жена, испугавшись за его здоровье, отказала поэту в этой просьбе. После этого Фет отправил ее за разрешением к врачу. Видимо, в последние дни здоровье его значительно пошатнулось, раз для того, чтобы выпить вина, ему потребовалось разрешение. Существует и другая версия: такая просьба могла стать просто поводом для того, чтобы отослать жену.

Оставшись наедине со своим секретарем, Фет продиктовал ей довольно необычную записку: «Не понимаю сознательного преумножения неизбежных страданий, добровольно иду к неизбежному». Под этими строчками он сам подписал: «21-го ноября Фет (Шеншин)». Впоследствии эту записку посчитали предсмертной.

О том, что произошло далее, сообщала единственная свидетельница, секретарь Фета. Фёдорова рассказала, что поэт схватил нож и хотел ударить себя в грудь, но она, испугавшись, попыталась отобрать его и в результате поранила себе руку. Фет выбежал в столовую к буфету, возможно, чтобы взять другой нож, но вдруг, тяжело задышав, упал. Через несколько минут он умер.

Самоубийство не состоялось, но очевидно, что Афанасий Фет заранее все обдумал и готовился именно так уйти из жизни. Всю свою жизнь поэт преодолевал трудности, уготованные ему судьбой. Он был хозяином собственной жизни, добился очень многого только собственными силами и ушел из жизни, когда сам счел это необходимым.

Фет никогда не боялся смерти, она была ему даже безразлична. Он только жалел, что придется расстаться с творческим «огнем»:

Не жизни жаль с томительным дыханьем,

Что жизнь и смерть? А жаль того огня,

Что просиял над целым мирозданьем

И в ночь идет, и плачет уходя.

При жизни Фета его стихи были мало кому известны. И только после его смерти, в конце 90-х годов XIX века, о его творчестве стало широко известно. Последователями этого талантливого поэта были поэты-символисты Константин Бальмонт, Александр Блок, Валерий Брюсов, Андрей Белый.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.