МЕСЯЦ КОПЧЕНИЯ НА СОЛНЦЕ

МЕСЯЦ КОПЧЕНИЯ НА СОЛНЦЕ

Моя группа с «Утесом» медленно потянулась вдогонку за взводом. Вначале крутой подъем метров пятьдесят, а затем более пологий, но кажущийся бесконечным склон. Мы двигались по песчано-каменистой осыпи, и из-под наших ног постоянно выскальзывали камни. Тяжело нагруженные бойцы брели, загребая обувью песок и камушки, поднимая пыль. Сбитнев немного подождал, прикрывая пушками наш выход, а потом умчался на машинах дальше по дороге в сторону Файзабада. Час перехода под палящим солнцем, и мы на месте. Сашка уже сидел на вершине, развернув карту, и пытался «привязываться» к местности.

– Уф-ф! – тяжело выдохнул я. Сбросив мешок, я вытер тыльной стороной ладони обильный пот со лба и присел рядом. – Саня, ты уже сориентировался?

– Да хрен его знает. Я в горах пока плохо ориентируюсь, для меня все тут одинаково. Черт поймешь, эту местность: горы, хребты – все как под копирку. Давай вместе мудрить…

– Давай. Начнем плясать от дороги. Давай сядем чуть повыше: оттуда лучше видно.

Через сорок минут споров мы пришли к общему согласию о нашем истинном местоположении, и после этого Мандресов доложил Сбитневу о наших координатах по кодировке на карте. Тем временем бойцы быстренько построили укрытия, а Якубов даже успел покашеварить.

– Товарищи офицеры! Скорее, пока еда не остыла, – громко крикнул мордатый сержант. Ах, Якубов! Золото, а не боец!

И тут к нам подбежал Свекольников с перепуганным лицом, протягивая радиостанцию Мандресову. Сашка тревожно вслушивался и параллельно комментировал мне услышанное и происходящее во внешнем мире.

– Ник! Во втором взводе подрыв! Трое ранено, двое – тяжело…

– Кого зацепило? – воскликнул я, встревожившись.

– Черт его знает, не говорят. О! Твою мать! Ветишина зацепило! Сбитнев говорит: старшего ранило! Сережку нашего ранило!

– Куда ранили?

– Не знает.

– Саня, дай я сам поговорю с командиром.

– Он и так тебя требует, – и Александр сунул мне в руки радиостанцию.

– Никифор! Как у вас дела? – спросил Сбитнев суровым тоном. – Почему не докладываете обстановку?

– Сориентировались и привязались к местности, окопались и закрепились. Хотели доложить о построении СПСов, но услышали про потери, теперь тревожимся, молчим и слушаем, – ответил я.

– Делай вот что, слушатель! Бери одного «карандаша» и следуй ко мне. Как говорится, с вещами на выход!

– «Карандашу» тоже с вещами?

– Да! Бери любого и побыстрее! – Я поглядел на Сашку.

– Слышал приказ?

Он грустно вздохнул и обреченно кивнул.

– Я думал, вдвоем хоть какое-нибудь время повоюем, а то боюсь, что-то не так сделаю. Я же в первый раз в рейде.

– Не переживай. Все будет нормально! Гурбон и Юревич подскажут, нормальные сержанты, хоть и молодые. Свекольников – хороший связист, взвод у тебя что надо, твой предшественник их отлично подготовил. Я у тебя, наверное, Уразбаева заберу. Проку от него никакого, и большой потери не будет. А во втором сплошные узбеки – русскому бойцу тяжело будет. Наверняка Вовка меня вызывает командовать вторым взводом вместо Ветишина.

– Бери кого хочешь…

– Эй! Уразбаев!

– Я! Слюшаю! – с тревогой в голосе откликнулся молодой солдат.

– Собирай манатки – идешь со мной к ротному.

– Чего собирать? – недопонял и переспросил солдат. – А пачаму я?

– Вещи! Шмотки собирай и быстрее! – воскликнул взводный. – Ничего не забудь, а то оставишь тут что-нибудь. Назад потом не вернешься!

– А почему я?

– Потому! Замполит тебя выбрал, очень ты умный и смелый.

Узбек опешил и растерялся.

– Какой умный, какой смелый? Я обыкновенный, не надо меня. Не хочу во второй взвод. Хочу с Якубовым…

– Испугался идти к своей «узбекской мафии»? – догадался я и самодовольно улыбнулся. – Ничего не поделаешь, придется!

Солдат продолжал скулить в полголоса и в то же время обреченно собирался в поход.

– Видишь, Саня, не хочет быть на побегушках у Алимова и Исакова. Те страшные бездельники, и ему придется подчиняться старшим землякам, все за них делать. Так, я говорю, солдат?

– Ага… – уныло соглашался Уразбаев.

– Ничего страшного, в обиду не дам! Пошли быстрее! Сашка, не грусти и не скучай! До встречи!

Мы крепко пожали друг другу руки на прощание, и я зашагал по еле заметной тропе в сопровождении молодого бойца.

Мы спустились в ложбину, поднялись на хребет, снова ложбина, снова хребет, еще спуск, и вот наконец подъем на высоту КП роты. Пришли мы оба взмокшие, хоть тельняшку выжимай и соль со спины соскребай. Нас встретили минометчик Радионов и врач двухгодичник, старший лейтенант.

– О! Привет медицине и «богу войны». Как вы тут? Где Володя? Что с Сережкой?

– Здорово! Ротный ждет тебя там, во взводе Ветишина. Топай к нему, не задерживайся, – ответил за всех минометчик. – Сереге лицо сильно посекло и ранило осколком руку. Ничего страшного. Руку задело не сильно, а симпатичную морду лишь чуть-чуть попортило. Но ведь говорят, что шрамы украшают мужчин…

– А я переживал, думал случилось страшное – типа без глаз… Уф! Сейчас немного передохну, с вами язык почешу и пойду докладывать. Хорошо, что с Ветишей все более-менее нормально. Надо «дух перевести! Меня прямо качает. Силы на переходе оставил. Какой изнуряющий зной! Сил моих нет! Хочется упасть где-нибудь в тень, а ее, как всегда, нет…

– И еще долго не будет! Сегодня Ошуев поставил задачу ротам закрепляться как можно основательней и быть готовыми отражать атаки мятежников. Есть вероятность, что мы тут проторчим около месяца, – поддержал разговор медик, сверкнув солнечными зайчиками от квадратных очков.

Я задумчиво почесал голову. Прощай отпуск летом! Нечего сказать, хорошенькая перспектива.

– Мля! Пекло в этих краях похуже, чем в Кабуле! Одно радует – стоматолог с нами, и зубы подлечит, если что случится. А ты хирургом-то работать сможешь? – поинтересовался я на всякий случай.

Широколицый плотный доктор улыбнулся и протер запотевшие очки.

– А как же! Я все теперь могу, даже роды принять! Уже полтора года, как в Афгане. Меня когда из Союза направляли на должность хирурга, я криком кричал, что готов только зубы удалять. А мне ответили: «Ничего, две-три руки-ноги отрежешь, четвертую уже сможешь пришить – научишься! Практика – критерий истины». Поначалу что-то, может быть, и не получалось, но вроде бы пострадавших от моих медицинских опытов было мало и никто не жаловался.

– Наверное, они уже просто не могли жаловаться, – ухмыльнулся Радионов.

– Болтун! Я сейчас вернулся после штопанья ваших бойцов и ни одного мата в мой адрес не услышал.

– Ни один не сказал, что ты проклятый новоявленный «доктор Менгеле»? Продолжатель преступных экспериментаторов Бухенвальда и Освенцима? – подколол я врача вслед за минометчиком и, устало закрыв глаза, продолжил:

– Не дай бог к такому мастеру на все руки попасть! Зубы не вылечит, потому что разучился, а кишки зашить не сумеет – еще не научился. В прошлом году мне такой зубник из соседнего полка чуть челюсть не разворотил. Мастер-ломастер!

– А ты, как настоящий замполит, болтаешь даже с закрытыми глазами и во сне. Кишки твои я пришью к языку. У нас в полку под Читой уникальный случай был в моей практике. Из морга прибегает боец-санитар и кричит: «Я из морга, там труп ожил!» Боец бледный, трясется, орет благим матом. Иду с ним в мертвецкую, действительно: лежит покойник синий-синий, а язык высунулся изо рта и шевелится. Я солдатика успокаиваю: не переживай, ничего страшного, это же замполит! У них рефлекс – только на пятые сутки язык болтать перестанет. Настоящий был профессионал тот замполит!

Потный медик ехидно засмеялся и вновь протер очки.

– Да пошел ты куда-нибудь подальше! Мне не хочется врача нецензурщиной обижать. Вдруг когда пригодишься, но ты явно напрашиваешься… Однако ты, шприц-тюбик, старые анекдоты за быль не пытайся выдавать. Этот номер у тебя не пройдет, не прокатит. Слышали эти байки сто раз, твоя быль мхом поросла. Ладно, раз вы такие противные и неласковые, уйду я от вас. А что за ранения у солдат? Почему о них молчите?

– Бойцы тоже живы. Кстати, пока кто-то впустую языками чешет, я уже туда к раненым сбегал, перевязал всех, вертолета дождался и обратно вернулся, – сразу посерьезнев, ответил врач. – У бойцов положение гораздо хуже: Кайрымова ранило в шею, повезло, что осколок не задел артерию, но немного повредил гортань. Но думаю, жить будет! А Сомов, скорее всего, остался без глаза.

– Твою мать! Совсем?

– Совсем! У него такое месиво на лице: левая щека разодрана, глазницу разворотило! Смотреть страшно.

Доктор прикурил, сделал глубокую затяжку и выдохнул колечко дыма.

– Кстати, и у тебя видок что-то неважнецкий. Никифор, что с тобой? Заболел?

– Башка до сих пор гудит после теплового удара, а тут еще пушка контузила немного!

– Если хочешь в академию поступать, не свети в записях медкнижки ни тепловой удар, ни тем более контузию. Это ведь головной мозг, мои коллеги очень ревностно к этим травмам относятся, могут забраковать еще до экзаменов. Дураки, сам понимаешь, никому не нужны!

Доктор раскатисто заржал и минометчик расхохотался. Доктор продолжил:

– А вообще-то я серьезные вещи говорю о контузии. Подумай головой!

– Пока голова думает! – хмыкнул Радионов.

– Иди на задачу, тебе Сбитнев подробности на месте расскажет, – хлопнул доктор меня по плечу и полез обратно в укрытие от солнца, сделанное из двух накидок, растянутых как полог.

Он лег, высунул голову наружу, протер запотевшие очки и принялся отмахиваться от мух, липнувших к потному красному лицу. Доктор всем видом показывал, что желания со мной разговаривать у него больше нет. Жирок на его животе медленно плавился и вытекал через поры тела обильным потом, чувствовалось, офицер-медик переживает увиденное за сегодняшний день, но виду не подает, крепится. Трупы утром после боя на трассе, перевязка множества раненых, а теперь еще новые тяжело раненные на горе. Даже у врачей нервы не железные и стойкость не беспредельная.

Я хлопнул минометчика на прощание по плечу и попросил:

– Будь точнее с арткорректировкой! Смотри – не перепутай, как в рейде на Джелалобад, – «Кутузов»!

Ругая палящее солнце, я двинулся по высоте в поисках бойца (пора было двигаться вниз), а вслед услышал последнее слово, оставшееся за минометчиком:

– Да пошел ты, умник! Без тебя разберемся…

Не понравилось, что я не удержался и напомнил про обстрел нашей роты армейской артиллерией и «Градами», когда Радионов с нами был корректировщиком в Черных горах. Ничего, полезно освежить ему память. Может, лишний раз перестрахуется, уточнит наше местонахождение.

– Уразбаев! Эй, У-раз-ба-ев! – закричал я, оглядываясь.

Этот хитрец уже куда-то спрятался. Видимо, лежит под навесом и молчит, делает вид, что не слышит, и что-нибудь жрет.

– Уразбаев! Ты где, проклятый гоблин! – рявкнул я гораздо громче. – Бубуин! Обещаю, будешь на посту бессменно стоять!

Из-за полога крайнего укрытия высунулась потная жующая физиономия.

– Товарищ лейтенант, иду сейчас, одын минута, чай очень горячая.

– Тридцать секунд, достаточно на два глотка.

– Опять шутите, да? – улыбнулся солдат.

– Нет, не шучу! Вылей эту бурду, нам через пятнадцать минут нужно быть на месте!

Солдат, обжигаясь, сделал один судорожный глоток, выпил темнокоричневую жидкость и засеменил следом.

***

Два распадка и два подъема. У-ф-ф! Взобрались! Кто только придумал эти проклятые горы? Черт бы побрал эту жару! Рухни небо на эту страну! Будь она проклята!

На краю каменной свежевыстроенной стены сидел грустный командир роты и грыз зубами стебель сухой колючки, уныло глядя вдаль, где по ущелью шла группа из пяти человек.

– Вот и я! Еще раз привет! Кто это ушел? – спросил я, тяжело дыша, и рухнул рядом со стеной, завалившись на правый бок. Пот струился ручьями по всему телу, маскхалат вместе с тельняшкой прилипли к спине, даже кроссовки взмокли.

– Это был наш «друг» Бронежилет, тебе повезло, что с ним разминулся. В результате всю мощь своего гнева он обрушил на мою голову.

– Как все произошло? Как они подорвались?

– Да хрен его знает! В том месте ни старого окопа, ни СПСа не было. Место удобное, вот и решили оборудовать пулеметную точку. На два штыка лопаты даже не успели углубиться, как раздался взрыв. Серега стоял рядом и смотрел в бинокль на дорогу, ему посекло осколками правую сторону симпатичной физиономии и в кисть попало несколько осколков. С рукой ничего страшного – стакан держать сможет! Бойцам досталось крепче. После взрыва через пять минут мы были уже здесь. Юрка-медик молодец, кровь, хлеставшую из горла Кайрымова, остановил; поначалу думали, Садык до вертолета не доживет. Но ничего, натыкали промидол, перетянули жгутами раны на руках. Это именно он задел что-то в земле лопатой и принял на себя большинство осколков. У Юрки золотые руки и стальные нервы. Кровищи вокруг – море, а он что-то шьет, клеит, перевязывает. Мне даже дурно стало. А он же окурок изо рта не выпускает и только матерится сквозь зубы.

– У Сомова как дела? – поинтересовался я.

– Сомову меньше досталось. Но у клоуна не лицо, а сплошное месиво. Глаз – одни ошметки, щека – в клочья.

– Бедняга клоун. Теперь парню не до смеха. Как с таким лицом выступать на арене? Глаз левый или правый?

– Левый. А какая разница?

– Никакой. Просто так спросил. Лучше бы оба глаза сохранились. Куда ему еще попали осколки?

– Ноги обоим немного посекло до паха.

– Жизненно важные органы какие-нибудь не задеты?

– Какие-нибудь не задеты. Между ног у всех цело, если ты это имел в виду. И грустно, и смешно, но выглядит так, словно у них на яйцах были бронежилеты. Все задело, кроме этого хозяйства. Так что через неделю Сережка на медсестричках будет скакать, его ранения-то плевые. А бойцов жалко! Хорошие солдаты, и сомневаюсь, что они вернутся в роту…

– Были. Теперь они уже не солдаты, и вряд ли вернутся обратно, – согласился я и загрустил, подумав о смерти, веящей всюду вокруг нас.

– Хотя бывает, что и после ранения возвращаются, – такие дураки, как я! Пасть зашивают, зубы вставляют, и в строй, – с грустью улыбнулся Вовка.

– Тебе лучше знать – ходячий экспонат чудес советской стоматологической и челюстной хирургии.

– Поболтали, а теперь о деле. Занимай оборону, строй бойницы, рой окопы, готовь круговую оборону, командуй взводом. Лонгинов, уходя, пообещал, что нам предстоит загорать и плавиться на солнышке, пока техника колоннами будет внизу сновать туда-сюда. Курорт, мать твою!!! Командование приняло решение построить взлетную полосу на аэродроме в Файзабаде. Чтобы не только вертолеты и «кукурузники» садились, а большегрузные самолеты. Машины будут возить плиты, блоки, кирпич, щебенку, цемент примерно месяц. Возможны попытки прорыва «духов» к дороге. Наша задача – не допустить этого. Твой сектор стрельбы: от половины хребта с левой стороны и до четвертого хребта справа, дальше сидит разведвзвод, и это уже его линия обороны. Поставь вокруг горы и на склонах сигнальные мины, их вертолетом завезли на всю роту, часть я сейчас заберу, за третьей частью бойцы Мандресова придут. Поделись по-братски, не жмись. Далеко не устанавливай, а то зверье будет бегать и цеплять.

– Техника снизу нас поддерживать не будет? – удивился я отсутствию БМП на дороге. – Почему не видно ни одной бронемашины на шоссе?

– Все забрали – дальше к Файзабаду стоят. Помочь сможет только авиация и артиллерия, не дай бог, до этого дойдет. У тебя один ПК, другой у Мандресова, плюс «Утес», а у меня в кулаке АГС и миномет, если что, помогу вам обоим, чем смогу. Послезавтра вызову, придешь и доложишь о проделанной работе. Будь здоров, лейтенант, не кашляй!

– Постараюсь! Спасибо на добром слове.

***

Второй день в гарнизоне – и уже сижу за пультом – помощник дежурного по полку. Штаб опустел – после обеда в полку началось подведение итогов последней операции. Столь масштабные боевые действия были оценены высшим командованием положительно, потери были, но небольшие, и успехи тоже имелись. Теперь сыпались награды и поощрения на участников этой эпопеи. Жаль, я не присутствую на раздаче подарков…

Начальник штаба полка доложил о ходе операции, замполит полка оценил моральное состояние личного состава, зампотех внес ложку дегтя в бочку меда, констатируя факты разбитой техники, и, наконец, слово взял «кэп».

– Товарищи офицеры! Я получил подробный отчет и остался доволен ходом боевых действий. Командование удовлетворено результатами боевой работы полка. По итогам этой операции к орденам и медалям представляем более ста пятидесяти человек. И это хорошо. Не надо жалеть железо. Награждать! Иначе в полку создалась занятная ситуация: некого наградить высокой наградой! Нет выбора… Командир дивизии получил распоряжение представить одного офицера к званию Героя Советского Союза! Дивизия отдала эту награду нам, как лучшему полку соединения!

В зале раздались оживленные и одобрительные возгласы.

– Мы в управлении полка посоветовались и решили, что награду получит офицер из первого мотострелкового батальона. Пехота заслужила. Образцовый батальон, да и самый боевой. По разнарядке офицер должен быть из ротного звена – командир роты или его заместитель!

Сидящие рядом плечом к плечу Сбитнев, Жилин и Степушкин дружно переглянулись.

– Обязательно имеющий орден! – продолжил Иван Грозный.

Все посмотрели на Женьку Жилина и на дремавшего рядом с ним заместителя Луковкина, а по простонародному Луку. Старший лейтенант положил бедовую головушку на плечо командира и тихо всхрапывал. Заметив пристальное внимание к своей персоне, Женька разбудил Луку.

– Русский! Коммунист! И последнее условие: служба около года или чуть более в Афгане. То есть чтобы награду получил в Афгане и послужил еще год!

По залу прошел вздох разочарования. Такой кандидатуры не находилось.

– Год службы в Афгане – главнейшее условие! Чтобы успел еще повоевать…

– Таких нет. За исключением заменщиков: Жилина и Луковкина, – выкрикнул начальник штаба батальона Степанков.

Командир взглянул на кричавшего и поморщился.

– Встаньте товарищ майор! Вы, Степанков, как я погляжу, плохо изучили людей в батальоне. Положения дел не знаете! Не владеете ни хрена обстановкой! Я ничего не имею против Жилина и Луковкина, но ребята через неделю уже в Союзе! В батальоне есть два орденоносца, которым осталось служить по году: Острогин и Ростовцев!

– А-а-а, – пронесся по клубу вздох разочарования. Многие штабные имели ордена и были не прочь получить золотую звездочку.

– Вот из Острогина и Ростовцева мы и определили кандидатуру! Увы, Острогин взводный. Можно, конечно, назначить заместителем командира роты, но нужно время, поэтому его кандидатура отпадает. Остается Ростовцев. Возражений нет? Мы вчера с заместителями обсуждали этот нелегкий выбор. Достойных – много! Начальник штаба и замполит полка его кандидатуру поддержали. Была кандидатура от разведки, но пусть они вначале со своими насильниками и мародерами разберутся! Кто и что возразит? За прошедший год Ростовцев участвовал во всех боевых операциях, ни одной не пропустил. Потерь в роте нет, трофеев захватили много. Награжден орденом. За замполита батальона неоднократно работал…

– Я хочу возразить, товарищ полковник, – начал возмущаться зампотыл полка Ломако, – очень он горяч и болтлив. Комиссия была перед боевыми, а он заявил проверяющим, что баня не работает и паек плохой…

– А разве баня до сей поры еще не работает? – взъярился Иван Грозный. – Твою мать! Сколько это безобразие будет продолжаться? Зайдите ко мне в кабинет после совещания.

По залу пронесся дружный хохот, и Ломако, густо покраснев, сел обратно на стул.

– Кто и какие еще имеет возражения? Высказываться только по существу, по делу. Лично мне он нравится, я его кандидатуру и предложил, – закончил выступление Филатов. – Дело серьезное! Выводим человека на высокую орбиту, перед ним открываются большие перспективы!

Возражений не поступило, а наоборот. Дружно поддержали комбаты – танкист Ахматов, артиллеристы, саперы. Наши батальонные начальники, соглашаясь, кивали головами.

– И в последнем рейде не подкачал, умело действовал! Верно говорю? – утверждающе уточнил Филатов. – Значит, решено! Будем растить героев из своих рядов! Повторяю – наград отличившимся офицерам и прапорщикам, сержантам и солдатам не жалеть! Заслужили! Завалить наградными листами строевую часть, пусть работают! В боевых подразделениях у офицеров почти нет орденов – хр… знает что! В лучшем воюющем батальоне всего пять награжденных офицеров, включая комбата! Безобразие и свинство. Я и с себя свою долю вины не снимаю. Повторяю, железа не жалеть! Награждать, награждать, награждать. Строевик! Если своевременно представления оформляться и отправляться не будут, порублю твой конец на пятаки и по плацу разбросаю! – пообещал Иван Васильевич, завершив речь громким рыком.

– А что я, при чем тут строевая? – попытался возразить Бочонкин. – Они сами вовремя не пишут, задерживают, ошибки допускают, да и в наградном отделе каждый месяц новые требования. То им трофеи нужны, то спасение командира или подчиненного, то малое число боевых операций не устраивает, а то количество уничтоженных «духов». А порой, наоборот, никого не убивать, а оказывать помощь в восстановлении дорог и школ. Да сроки прохождения по времени ужесточили – на третий день после боевых отправить из полка на пятый из дивизии в армию, не успели – возврат! Дурдом! А я во всем виноват? Первая рота! Вы почему вовремя не оформили бумаги на отличившихся?

– Все сделано еще вчера и лежит у вас в папке на подпись! – возразил Сбитнев.

– Не видел, – ответил было Боченкин, но был прерван командиром:

– Так глаза протри или протрезвей! Разберись в своем хозяйстве! Закончили пререкания! Все свободны…

Я мужественно боролся с обволакивающей дремой. Душно! Время шло к смене наряда. В штабе стояла мертвая тишина, только часовой в теплом парадном мундире топтался из последних сил у Боевого знамени части. Солдат тяжело вздыхал и переминался с ноги на ногу. При плюс пятьдесят два часа стоять с автоматом в парадке – тяжелейшая пытка.

– Привет, герой! – поздоровался со мной зашедший с совещания танкист Роман Романыч. – Бу-а-а! Ха-ха!

– Привет, – буркнул я сонно в ответ, – закончилось совещание?

– Закончилось-закончилось. Ты про ящичек коньяка не забудь. Долг – дело чести офицера! И еще одну бутылочку добавь по сегодняшнему событию!

Комбат хитро подмигнул мне и, улыбаясь, направился в строевую.

– Какое событие? Отпуск? – переспросил я, не поняв намека, но ответа не получил.

Следом вошли офицеры штаба и как-то странно посмотрели на меня. Проходя мимо дежурки, они улыбались и ухмылялись.

– Здорово, Никифор! Как жизнь? С тебя причитается! Герой! – ласково заворковал, появившийся в проеме Микола Мелещенко. Но, завидев подходящих к штабу Артюхина и Мусалиева, быстро скрылся за дверью пропагандиста – подальше от начальства.

– Поздравляю! Молодец! Повезло тебе, чертяка! – крепко пожал мне руку замполит батальона Артюхин.

– С чем повезло? С дежурством, что не сняли за компанию с Габуловым? С представлением ко второму ордену? Что тут особенного, половина батальона в списках. Да только получат ордена один или два человека – остальных кинут, как всегда. Со званием? Ну и что, не сегодня так завтра, рано или поздно, никуда не делось бы, – я лениво возразил и широко зевнул.

– Чудак-человек! Ты о чем говоришь-то? Кто все? Что получат? – и он покрутил указательным пальцем у виска.

– Что-что… Старлейские звездочки все лейтенанты получат… Просто мне первому, потому что училище окончил на неделю раньше.

– Тебе, балда, Героя дают! По крайней мере оформляют, – рявкнул возмущенный моим равнодушием к известию Артюхин и, чертыхаясь, пошел по коридору.

До меня начало доходить… От неожиданного известия я чуть не упал со стула. Предпринял попытку сообразить, о чем идет речь. Что за глупые шуточки! Но тут в окне дежурки нарисовался Сбитнев и громко заорал:

– Открывай дежурку, сейчас будем твою биографию описывать, придумывать несметные подвиги и восстанавливать в подробностях боевой ратный путь! Родина должна знать своих героев! А герои не забывать друзей-товарищей и полнее наливать!

– Вовка! О чем весь этот базар? Четвертый по счету несешь какую-то околесицу! Объясни толком, что мне дают? Куда и что посылают? Зачем?

– Как чего? Мы из тебя Героя делаем!

– Героя газетного репортажа? Книги, статьи, телепередачи, фельетона?

– Советского Союза! Разнарядка пала на тебя. Посудили, порядили, и вышло, что ты самая подходящая кандидатура, – хмыкнул Володя. – Давай рассказывай свою историю, биографию уточняй. Мороки теперь с тобой не оберешься до самого выхода на войну…

Немая сцена. Пауза. Мертвая тишина.

Вовка громко рассмеялся.

– Да, совсем запамятовал! Про отпуск забудь и пока не мечтай. Останешься до особого распоряжения командования! Сегодня материалы на тебя будут срочно печатать, а завтра их в штаб дивизии нарочным повезут! Посыльным Ветишина отправляю. А ты деньги экономь, а то не хватит на все мероприятия. Каждый день будешь поить, угощать, это ведь событие! В батальоне за всю его историю никому звание Героя не давали. Ох, погуляем!

– Меня Героем Советского Союза!!! – переспросил я недоверчиво.

– Тебя, тебя, – ухмыльнулся Володя.

– Какое покутим! Завтра разберутся, одумаются. Не бывало еще на этой войне, чтоб живому-здоровому замполиту роты звание Героя присваивали. Только посмертно! Для этого нужно гранатой себя вместе с «духами» подорвать! Посмертно двоих наградили! Но если понадобится третий случай, в моем лице, то я пас! Не хочу!

– Понадобишься покойником – никто тебя и не спросит! Чудак, тебя живым хотят видеть и пропагандировать. Лично я думаю – начальство ошиблось. На партийную икону ты не тянешь. Оппортунист, одним словом! Святости в тебе мало. Посуди сам, ну какой ты к черту пример для подражания? Ты же должен будешь школьников воспитывать! Патриотов растить!

– А ты, значит, пример? – обиделся я на эти слова друга.

– Нет, но меня и не возвышают! Ты начальству, кстати, в Афгане еще не менее года нужен. Условие такое поставлено. Главное! Увеличивается шанс стать покойником. Хотели бы живого и здорового – награждали бы разведчика Суркова. Он не сегодня-завтра в Союз уедет. Гады! Опять хотят потенциального смертника!

Мы немного посмеялись над этой грустной шуткой, и Володя распорядился:

– Быстрее сдавай наряд и возвращайся в лоно коллектива, будем до утра писать о тебе роман!

По прошествии пары часов ночного допроса по биографии Сбитнев отправил меня отдыхать. В задумчивости я брел по ночному темному полку в свою комнату. Хотелось упасть на койку и привести в порядок перепутавшиеся мысли. Звезды, как всегда, подмигивали мне сверху. Что-то там, на небесах, перепуталось, и карта легла очень даже занимательно. Боги «бросили камни», и шанс выпал мне. Удача! Орден, звание, герой! Это даже не звездный дождик, а какой-то звездный ливень! Необходимо теперь, чтобы этот ливень не смыл меня! Главная задача остается прежней – постараться вернуться живым! Жизнь – важнейшая награда по итогам войны. И нужно добиться этой награды. Что ж, постараюсь!..

Данный текст является ознакомительным фрагментом.