Драма 3 июня

Драма 3 июня

Хотя Россия в 1907 году еще формально оставалась самодержавной монархией, управлять империей, тем более реализовывать программу масштабных реформ, без Государственной думы стало уже невозможным. Конечно, можно было действовать в чрезвычайно-указном порядке, но Столыпин понимал всю крайнюю нежелательность подобных действий, пусть у него иногда и не было иного выхода. Но чтобы руководить страной подобным образом постоянно, необходимо было идти на полную отмену молодого российского парламентаризма, что председатель Совета министров считал как невозможным, так и противоречащим государственным интересам. При всем негативном отношении к деструктивной антигосударственной деятельности I Думы Столыпин считал, что развитой парламентаризм должен стать важной составной частью обновленного общественного строя, базирующегося на законности, соблюдении прав личности и уважении права собственности.

Инициируя роспуск I Думы, Столыпин хотел получить парламент, который выполнял бы роль партнера исполнительной власти в успокоении страны и проведении системных реформ. Понятно, что премьер делал со своей стороны все возможное, чтобы ее состав был бы максимально лояльным к власти. С этой целью Столыпиным были инициированы специальные разъяснения Сената, исключившие из числа избирателей наименее имущие группы городского населения и крестьян (учитывая, что ими наиболее легко манипулировали экстремисты), что должно было сделать будущий состав парламента значительно менее оппозиционным. Однако нет оснований утверждать, что Столыпин каким-либо образом пытался фальсифицировать выборы – его действия ни в коей мере не нарушали действовавшего законодательства. Было вполне естественным, что власть после революционного кровопролития попыталась поставить преграду проникновению в Думу людей, связанных с терроризмом или, как минимум, относившимся к нему с явным или скрытым одобрением.

Крайне неблагоприятные для Столыпина итоги выборов во II Думу подтвердили то, что власть (к тому времени уже достаточно окрепшая и имевшая немало возможностей влияния) серьезно в избирательный процесс не вмешивалась. Состав парламента оказался еще более антиправительственным, чем предшествующий. Успокоение в стране пока еще было, в значительной степени, внешним, и в сознании немалого количества избирателей остался революционный дурман, а значит, и доверие к направленной против правительства Столыпина разрушительной демагогии революционеров. Левые радикалы составили около 43 % членов новоизбранного парламента, что давало им широчайшие возможности для антиправительственной деятельности. Поддерживавшие (пусть и не во всем и с рядом оговорок) Столыпина правые и октябристы хоть и увеличили свое представительство (что свидетельствовало о растущей поддержке курса премьера), но, тем не менее, полученные ими 10 % не давали возможности создать проправительственное большинство. Также особо следует отметить, что сильно снизилось представительство в Думе кадетов (упустивших шанс на создание коалиционного правительства), потерявших целых 80 мест.

Было достаточно очевидно, что у премьера практически не было ни малейших шансов на установление взаимодействия с парламентом. Тем не менее, Столыпин сделал все возможное, чтобы заручиться поддержкой Государственной думы в проведении политики реформ. Единственной надеждой председателя Совета министров было то, что разногласия между различными оппозиционными фракциями позволят ему лавировать и добиваться принятия нужных решений.

6 марта Столыпин впервые выступает во II Думе, причем с программной речью, в которой была детально разъяснена вся правительственная политика реформ. Эта речь стала важнейшим из всех выступлений председателя Совета министров за весь период его государственной деятельности, и в силу ее особой значимости остановимся на ней подробнее.

Первая часть речи премьера была посвящена законодательной работе и из сказанного было совершенно очевидно, что Столыпин все же рассчитывал на сотрудничество с Государственной думой, а не взял изначально курс на ее роспуск. Не менее значимо, что глава кабинета прямо заявил о необходимости построения правового государства путем принятия новых законов, что не могло быть реализовано без взаимодействия с парламентом.

Председатель Совета министров подчеркнул необходимость пересмотра всего законодательства империи: «Ранее всего правительство почло своим долгом выработать законодательные нормы для тех основ права, возвещенных Манифестом 17 октября, которые еще законом не установлены.

Тогда как свобода слова, собраний, печати, союзов определены временными правилами, свобода совести, неприкосновенность личности, жилищ, тайна корреспонденции остались не нормированы нашим законодательством. Вследствие сего, в целях выполнения задачи проведения в жизнь начал веротерпимости, правительство вменило себе прежде всего в обязанность подвергнуть пересмотру все действующее отечественное законодательство и выяснить те изменения, которым оно должно подлежать в целях согласования с указами 17 апреля и 17 октября 1905 года…

Переходя к неприкосновенности личности, Государственная дума найдет в проекте министерства обычное для всех правовых государств обеспечение ее, причем личное задержание, обыск, вскрытие корреспонденции обусловливаются постановлением соответственной инстанции, на которую возлагается и проверка в течение суток оснований законности ареста, последовавшего по распоряжению полиции.

Отклонение от этих начал признано допустимым лишь при введении, во время войны или народных волнений, исключительного положения, которое предполагается одно вместо трех, ныне существующих, причем административную высылку в определенные места предположено совершенно упразднить».

Столыпин также сделал акцент на необходимости коренного расширения прав местного самоуправления, что не только являлось составной частью проводимой аграрной реформы, но и в целом стало важнейшим шагом к демократизации всей жизни в империи.

Трудно переоценить значение предлагаемых Столыпиным нововведений. Предложенная им в качестве первичной земской единицы бессословная волость не только становилась основой для создания новой системы самоуправления, в которой большинство полномочий переходило к органам местного самоуправления (но при этом не было угрозы анархии, учитывая, что оставался государственный надзор за законностью действий местного самоуправления). Это также означало окончательный отход от системы классовых привилегий в направлении создания общества гражданского равноправия.

Чрезвычайно характерно для Столыпина то, что он, указав на всю важность реформ экономического и политического характера, одновременно отметил приоритетность реформы образования. Понимая, что именно образование является фундаментом самого государства и общества, премьер отметил: «Сознавая необходимость приложения величайших усилий для поднятия экономического благосостояния населения, правительство ясно отдает себе отчет, что усилия эти будут бесплодны., пока просвещение народных масс не будет поставлено на должную высоту и не будут устранены те явления, которыми постоянно нарушается правильное течение школьной жизни в последние годы, явления, свидетельствующие о том, что без коренной реформы наши учебные заведения могут дойти до состояния полного разложения. Школьная реформа на всех ступенях образования строится Министерством народного просвещения на началах непрерывной связи низшей, средней и высшей школы., но с законченным кругом знаний на каждой из школьных ступеней. Особые заботы Министерства народного просвещения будут направлены к подготовке преподавателей для всех ступеней школы и к улучшению их материального положения».

Не вызывает сомнения, что предлагаемая Столыпиным реформа народного просвещения не менее значима, чем аграрная – ее успешное завершение поставило бы Россию в один ряд с наиболее развитыми странами. Выделим ключевые моменты столыпинской образовательной реформы: общедоступность образования, обязательность определенного государством уровня образования, развитие системы профессионально-технического обучения и, главное – создания единой системы низшей, средней и высшей школы. Фактически он предложил построить новую эффективную модель отечественного образования, которая тогда нигде не имела полноценных аналогов.

Подчеркнем, что Столыпин считал крайне важным введение всеобщего обязательного начального обучения – это должно было значительно повысить уровень в лучшем случае малограмотной или же вообще неграмотной крестьянской массы. Глава правительства прекрасно осознавал, что имеющее хотя бы начальное образование крестьянство является обязательным условием дальнейшего развития России как передовой державы. С этой целью под личным контролем премьера Министерством народного просвещения был подготовлен законопроект «О введении всеобщего начального обучения в Российской империи», который в случае его принятия должен был в перспективе полностью изменить облик страны. Тогда новые поколения соответствовали бы проводимым коренным преобразованиям в экономической и политической сферах – Столыпин недаром подчеркивал, что «сначала гражданин, потом гражданственность».

Однако эта важнейшая реформа Столыпина (впрочем, как и ряд других) не была реализована. И отнюдь не по вине премьера. Законопроект был внесен в Думу еще в 1907 году, получил одобрение, но у Государственного совета были замечания (совершенно не принципиального характера), которые парламент счел неприемлемыми. В итоге, уже после смерти премьера, в 1912 году Государственный совет окончательно отклонил законопроект и всеобщее начальное обучение в Российской империи так и не было введено. За политическими и личными амбициями и левые в Думе и правые в Государственном совете забывали об интересах народа…

Особо остановимся на том, что Столыпин обещал провести реформу высшей школы на началах царского указа от 27 августа 1905 года. Имелись в виду высочайше утвержденные «Временные правила об управлении учебными заведениями Министерства народного просвещения» (17 сентября 1905 года они были также распространены и на высшие учебные заведения других ведомств). «Временными правилами» профессорским коллегиям возвращалось право избрания ректора и его помощника (проректора), деканов и секретарей факультетов. Ректору также переходила в подчинение и «инспекция студентов» (де-факто полиция высшего учебного заведения), ранее управлявшаяся попечителями учебных округов.

Однако «Временные правила» действовали лишь до октября 1905 года. В первую очередь университетской автономией воспользовались революционные партии, сделавшие высшие учебные заведения площадкой для антиправительственных митингов. Полиция здесь была совершенно бессильна – она не могла войти без разрешения ректоров, а последние вполне отдавали себе отчет, что за подобное разрешение могут заплатить жизнью – террористы в отношении ученых мужей никаких сантиментов не испытывали. В конечном итоге это привело к тому, что 14 октября правительство временно закрыло высшие учебные заведения, а после возобновления их деятельности «Временные правила» фактически не применялись.

Возвращение Столыпиным признания правительством автономии высших учебных заведений было важным не только для дальнейшего развития высшей школы. Одновременно премьер демонстрировал, что Совет министров настолько уверен в своих силах, необратимости поражения революции и успокоения страны, что не боится полноценной университетской автономии.

На антистолыпински настроенную II Думу выступление главы правительства произвело, без преувеличения, огромное впечатление. Петр Аркадьевич докладывал царю: «Настроение Думы сильно разнится от прошлогоднего, и за все время заседания не раздалось ни одного крика и ни одного свистка».

Правда, признание масштаба Столыпина как государственного деятеля, человека воли и действия нисколько не смягчило думскую оппозицию в отношении проводимого им курса. Скорее, напротив. Понимая, что столыпинская политика не может быть реализована без ее творца и вдохновителя (что впоследствии подтвердилось в полной мере), левые и кадеты делали все возможное и невозможное, чтобы устранить от власти председателя Совета министров.

Приведем оценку сложившейся ситуации со стороны одного из наиболее информированных и компетентных свидетелей событий – видного октябриста (единственная политическая партия, почти в полной мере осознававшая всю грандиозную важность столыпинских реформ) Никанора Васильевича Савича: «Положение стало явно нетерпимым. Встать на путь соглашения (Савич имеет в виду под «соглашением» капитуляцию. – Авт.) с Государственной Думой такого состава Верховная власть явно не могла, это было бы равносильно отказу от своего собственного бытия, от своей исторической роли, это привело бы к крушению государственности, к распаду России».

Столыпиным был сделан выбор, и как нельзя более кстати он получил в свои руки чрезвычайно убедительный довод для получения царского решения о роспуске. Речь шла о раскрытом охранным отделением факте агитации членов думской социал-демократической фракции в войсках, конечной целью которой была подготовка вооруженного восстания. Как правило, большинство историков склонны называть это «выдумкой» или даже «провокацией» Столыпина, не приводя при этом никаких доказательств. На самом деле, глава правительства действительно пресек подготовку социал-демократами восстания в войсках, что не могло бы терпеть ни одно правительство, даже самое демократическое. Да и не в характере Столыпина было прибегать к фальсификации – он мог быть жесток, но к бесчестным методам не прибегал никогда.

Председатель Совета министров вынес на рассмотрение II Думы требование дать согласие на арест членов социал-демократической фракции. Разумеется, премьеру было известно, что правительственное требование поддержат только немногочисленные правые и октябристы, и дальнейшее развитие событий было ему понятно заранее. Руководство II Думы (председателем которой был кадет Федор Александрович Головин) не дало ответа в обозначенный законом срок, что уже само собой являлось открытым вызовом правительству. Понятно, что это фактическое отклонение выдвинутого требования без немедленной ответной реакции стало бы огромным ударом по престижу правительства и лично Столыпина. Исходя из этого, председатель Совета министров обратился к императору с предложением немедленно, не дожидаясь более чем предсказуемого решения специально созданной думской комиссии, распустить Государственную думу. Как и в случае с I Думой, Николай II долго колебался, но поздно вечером 2 июня окончательно согласился.

Роспуск II Думы дал возможность правительству арестовать социал-демократических депутатов (которые впоследствии были осуждены Особым присутствием Сената, большинство – к каторжным работам). Но, конечно же, главным для Столыпина был не роспуск II Думы (хотя понятно, что все надежды на сотрудничество с ней были полностью утрачены), а изменение закона о выборах.

Суть нового закона о выборах в Государственную думу (разработанного под личным руководством Столыпина его ближайшими сотрудниками в МВД и введенного Николаем II чрезвычайно-указным порядком) заключалась в следующем: количество выборщиков от крестьян уменьшилось с 44 % до 22 %, а от городских рабочих – с 4 % до 2 %. Резко сокращалось количество мест в Думе от наиболее антиправительственно настроенных или полностью не подготовленных к введению парламентских выборов регионов – Средняя Азия была полностью лишена представительства, значительно уменьшилось количество депутатов от царства Польского (12 вместо 36) и Кавказа (10 вместо 29), число городов с прямыми выборами было уменьшено с 26 до 5. Кроме того, было уменьшено и общее количество парламентариев – с 524 до 442.

Юридически действия императора (а по сути председателя Совета министров) можно характеризовать как государственный переворот (правовое обоснование Манифеста 3 июня не выдерживает никакой критики), но в данном случае речь шла о выборе меньшего из зол. Столыпин осознавал, что без принятия нового закона о выборах, который позволит сформировать конструктивно настроенную Думу, речь могла идти только о двух вариантах развития событий – дальнейшем нарастании хаоса или полной ликвидации молодого парламентаризма и других демократических институтов. Оба варианта были для главы правительства категорически неприемлемы, что и вынудило его инициировать более чем сомнительное с правовой точки зрения решение. Следует учесть также то, что огромная часть населения империи (в значительной степени полностью неграмотного) действительно была совершенно не подготовлена к введению парламентаризма. И не приходилось говорить о том, что оно будет в состоянии выразить на выборах свои подлинные интересы, а не станет объектом манипулирования (как со стороны революционеров, так, кстати, и самих властей). Нельзя было за несколько месяцев безболезненно ввести в недавней самодержавной монархии институты парламентаризма, которые в европейских странах развивались на протяжении столетий.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.