Глава VI. Лодки из Усть-Ижоры

Глава VI. Лодки из Усть-Ижоры

Когда-то, полтора тысячелетия назад, в центре и на севере России обитали племена, близкие по языку к современным марийцам и мордве. Следов материальной культуры от них не осталось, неумолимое время стерло их. Но остались географические названия. Если правильно прочесть их, то, возможно, они подскажут, какой этнос так назвал холмы, реки и озера. Думается, поможет и обращение к родственному мерянскому — саамскому языку. Ведь предки саамов обитали когда-то в Северном Поволжье и были соседями мерян.

С. Халилов.

Откуда Таруса?

Вот уж действительно не знаешь — где найдешь, где потеряешь! Когда была уже почти написана глава о поморских судах, и я рассказал об этом своим сослуживцам по работе, то неожиданно получил подарок от коллеги Геннадия Васильевича Малоземова. Узнав о моем интересе к древним судам и лодкам традиционной постройки, он огорошил меня, объявив, что его отец и дед были потомственными мастерами по изготовлению лодок местной конструкции в Усть-Ижоре. Сообщив мне, что и ему самому также приходилось участвовать в этом деле, он подробно описал технологию их изготовления. А через некоторое время принес домашние фотографии с их изображением. То, что я увидел, меня поразило: возникло впечатление, что я воочию вижу древнее норманнское судно. Такой же кривой курносый нос, такие же кривые обводы корпуса. Особенно любопытной мне показалась фотография, на которой был изображен лодочный мастер, отец сослуживца — Василий Владимирович Малоземов. Причем, как разъяснил мне Геннадий Васильевич, нос и корма у этих лодок были одинаковыми и не были приспособлены для навешивания руля, а все маневры осуществлялись или самими веслами или шестом. Парус на них также не устанавливался.

Незадолго перед этим я приобрел книгу И. фон Фиркса "Суда викингов" [65] и еще находился под впечатлением от нее.

На фотографиях — лодка, изготовленная Малоземовым примерно в 1960 г. в Усть-Ижоре (под Санкт-Петербургом). Она по своим очертаниям очень похожа на древние скандинавские суда — кнорры, хотя называется финкой. Лодка имеет, как и у скандинавских судов, одинаковые оконечности, загнутые штевни и сильный развал бортов. Возможно, именно такие суда в русских летописях назывались носады (насады)

Та же лодка на ходу. Обращает на себя внимание то, что верхняя доска, накрывая, срезает нижние, спрямляя линию борта

Я тут же решил сравнить суда, изображенные в ней, с фотографиями и обнаружил, что мои подозрения верны: лодка на фотографии до изумления напоминала ранние суда викингов. Особенно кнорре из Гокстада. Такие же, как у скандинавских судов, оконечности, такие же характерно загнутые штевни, такой же сильный и плавный развал бортов. Правда вторая фотография, где была изображена та же лодка на ходу, несколько портила впечатление. С первого взгляда лодка эта показалась мне обычной, лодкой типа фофан, из тех, которые раньше, в пору моей юности, мы брали напрокат на лодочных станциях. Однако, приглядевшись внимательно, я понял, в чем дело: верхняя доска, накрывая, срезала нижележащие доски и, следовательно, спрямляла линию борта. То есть к ней были применены искусственные меры, так сказать, для "осовременивания" лодки. Если мысленно убрать верхнюю доску, то мы получим характерно задранный нос норманнского судна.

Для меня это стало потрясением.

Дело в том, что когда-то в беседе с одним уважаемым археологом у нас зашел разговор о норманнах. Он утверждал, что норманны жили в наших землях и плавали по нашим водам. На что я с апломбом, присущим всем увлекающимся дилетантам, заявил, что этого никогда не было и не могло быть в принципе. Археолог, в свою очередь, ответил, что должен меня огорчить, ибо его экспедиция обнаружила в наших северных землях остатки древних судов однозначно норманнского типа. Мой лепет о том, что это могли быть и трофейные суда или суда покупные, он пресек фразой, от которой я сник. Он сказал, что, по их исследованиям, суда были вне сомнений местной постройки и из местных, то есть наших, российских, материалов, а значит, и делали их местные, то есть русские люди. И коль скоро сами суда являются норманнскими, то следовательно и делали их, норманны. Однако, по моим представлениям, этого не могло и не должно было быть, так как К. Бадигин и другие авторы, с которыми я был полностью солидарен, утверждали, что ни Рюрик, ни его дружина норманнами не являлись и что никакого постоянного присутствия норманнов в России никогда не было.

Чтобы было понятнее, о чем здесь идет речь, предоставим слово К. Бадигину: "Северное русское судостроение было самостоятельно и не испытывало иностранного влияния, в том числе влияния соседей поморов — норманнов.

Особое внимание следует обратить на то, что все попытки отыскать в названиях частей русского поморского судна или его вооружения какие-либо норманнские термины были безуспешны. Иностранные термины появились в морском лексиконе поморов только во времена Петра I. Наконец, такой на первый взгляд мелкий штрих, как отсутствие на парусах поморских судов риф-сезней, подтверждает самобытность нашего северного мореплавания. Риф-сезни появились впервые у норманнов, а потом уже были заимствованы другими народами. Поморы никогда не брали рифов на парусах. Риф-сезни им заменяли полупаруса — дополнительные парусные полосы, которые они ставили при маловетрии и убирали при сильных ветрах. Такой парус, поморский прищеп, получивший впоследствии иностранное название "бинет" крепился только к прямым парусам" [5].

Вот эти факты и послужили основой для моего апломба в разговоре с археологом.

Каково же было мое изумление, когда я обнаружил в работе И. А. Шубина сообщения о русских судах, которые являлись норманнскими!

Так, в его работе "Волга и волжское судостроение" воспроизведено "…сохранившееся до нас изображение древнерусского насада в миниатюрах так называемого Сильвестровского сборника (памятник XVI в.), изображающих погребение кн. Глеба, он (насад. — Д. С.) имеет вид глубокой лодки с набойными бортами и высоко поднятой носом и кормой" [75].

Судно на миниатюре было явно норманнское. И при сравнении его с судами из работы И. фон Фиркса это становилось совершенно очевидным. Все соответствовало этому, даже характерный бортовой руль, который никогда не употреблялся нашими мореходами, ибо они всегда использовали потесь или правило.

Получалось, что действительно было то, чего не должно было быть никогда.

Этот вопрос, а точнее парадокс, мне никак не удавалось разрешить.

Все усугублялось тем, что, описывая судно, изображенное на миниатюре, Шубин почему-то называет его явно русским (а точнее славянским) названием, а именно "насад", а не, например, дракар, или кнорре, как следовало бы его называть, если бы судно было норманнское. Из других источников получалось, что для кораблей норманнов, приходивших на Русь из-за моря, имелось другое название — шняка (снейк — по-скандинавски). Что за наваждение? Почему одним и тем же судам, но разным по месту постройки, давались различные названия? Правда шняки были парусными судами, точнее парусно-гребными, а наши насады почему-то только гребными, однако черты сходства между ними были совершенно очевидными.

А тут еще и эти фотографии. Получалось, что норманны не только жили у нас, но и передали свои кораблестроительные навыки нам — русским. Ибо их "дракары" строятся в России до сих пор.

Я сник окончательно. И в отчаянии спросил Геннадия Васильевича: "А не было ли в вашем роду кого-нибудь из скандинавов, ну там из датчан или шведов?" Конечно, спросил глупость. Потому что он усмехнулся и ответил, что в их роду были только русские, а вот сама лодка называлась финкой (?!).

И тут меня осенило. В голове промелькнула еретическая мысль: "Что, норманны действительно плавали на норманнских судах?" Эта абсурдная мысль возникла потому, что вспомнились слова А. С. Пушкина из поэмы "Медный всадник":

На берегу пустынных волн

Стоял он, дум великих полн,

И вдаль глядел. Пред ним широко

Река неслася; бедный челн

По ней стремился одиноко.

По мшистым, топким берегам

Чернели избы здесь и там,

Приют убого чухонца.

Известно и настоящее название этих "чухонцев" — ижора. Народ, входивший, наряду с другими финно-угорскими племенами — мерей, чудью, муромой, пермью, печерой, ямью (емью), в состав Новгородской республики и известный нам тем, что вместе с дружиной святого князя Александра участвовал в той достопамятной битве с норманнами — шведами, после которой полководца нашего стали звать Невским. Промелькнула мысль: а не являются ли эти лодки из Усть-Ижоры весточкой из тех далеких времен, когда жители здешних мест еще говорили на своем, отличном от нынешнего русского, ижорском языке — древнем языке ингерманландских финнов?

И я понял: никаких норманнских судов (в том смысле, в котором принято это понимать) на самом деле не существовало. Норманнские конунги плавали на судах, изобретенных финнами и лапландцами. А русские князья и их дружинники плавали на русских судах. На судах, которые строились здесь же, на месте ижорой, емью, мерей и прочими нашими предками по финно-угорской линии.

Почему? Да потому, что задолго до появления в Скандинавии, Карелии и других областях и государствах региона германцев и славян, там сотни (если ни тысячи лет) проживали финские племена. А теперь угадайте с трех раз: можно ли, как говорил Пришвин, в наших краях, лесом водой и камнем богатых, прожить без лодки? Если даже в XX в., когда у северян-поморов водились в хозяйстве куры и овцы, коровы и лошади, нищим считался не тот, у кого всего этого не имелось, а тот, у кого не было лодки. Что же говорить про доисторические времена, когда аборигены этих мест жили только за счет охоты и рыболовства. Даже выжить без нее (без лодки родимой) было невозможно. Так вот, к тому времени, когда в здешних краях появились индоевропейцы, у местных народов уже существовало свое высокоразвитое судостроение. Именно их суда прошли весь эволюционный путь от примитивной долбленки и лодки, покрытой шкурами, до тех совершенных и прекрасных судов, которые ныне выставлены в скандинавских музеях. А норманны и русские князья только использовали их для своих нужд. Суда эти так пришлись им по вкусу, что те дали им свои индоевропейские названия. На Руси их стали называть насадами, а в Скандинавии — дракарами, кнорре, снейками.

Чем же они были так хороши? Да своей быстроходностью. Ибо имели очень плавные обводы, были узки и на них можно было посадить очень много гребцов. Именно эти качества норманнских судов и позволяли скандинавам совершать свои стремительные набеги. Ибо это были идеальные военные суда Средневековья. Не случайно, что подпись "насада" стоит у Шубина именно под изображением военного судна.

Слово "насада" — русское (славянское) и происходит то ли от термина "нос" (есть такое выражение носатый), то ли от понятия "насаживать(ся)" (садиться). Вот что писал по этому поводу И. А. Шубин: "Может быть, происхождение термина "насад" объясняется очень просто и близко к толкованию наших лингвистов в связи со значительным поднятием носа и кормы судна: название "насад", "насада" или "носад", могло быть, естественно, применено к судам с нарубленными, насаженными оконечностями или к судам с большими, высокими носами. При таком толковании, между прочим, понятной бы являлась и двойная транскрипция этого термина — через "а" и "о"" [75]. По другой версии И. А. Шубина, насадами назывались суда, в которые садилось (насаживалось) много гребцов. (И это понятие наиболее точно соответствует тому, что изображено на миниатюрах из летописи.)

Насад

Чертеж ладьи № 1 из Гокстада

У норманнов это чисто гребное судно со временем превратилось сначала в парусно-гребное, а затем и в чисто парусное. Так, в Европе появился тот самый тип судна, который мы назвали неф. То же происходило и в России. Со временем появились "тихвинки" и уже парусные "насады", о которых Шубин писал: "…в некоторых глухих местах Поволжья (особенно в Камском бассейне) беляны еще в середине XIX в. назывались НАСАДАМИ" (Богославский. О купеческом судостроении в России, с. 163)" [75].

Ладья из Гокстада

То есть во многих местах России с преимущественно угро-финским населением почти до наших дней строились большие баржи — насады, с характерными чертами лодок — насад.

Так, значит, действительно "судостроение и судоходство наши древние как сама Россия, что искусства эти не заимствованы от других, чуждых нам народов, но возникли сами собой из элементов нашей народной жизни" и уходят своими корнями в судостроительные традиции, как славян, так и угро-финнов. Как мы и предполагали ранее. Более того, эти два направления зачастую и переплетались между собой. Особенно на севере у поморов.

Это переплетение было настолько тесным, что там, на севере, даже суда явно славянского происхождения имели почему-то финно-угорские названия. Например, типично славянский тип судна — речной карбас — назывался точно так же, как и лодка-однодеревка хантов и манси — облас.

Аналогичную картину мы видим и в названии знаменитого коча. Существует несколько версий происхождения этого судового термина. Некоторые считают, что его название происходит от германо-балтского слова "ког". Однако эта версия вряд ли может считаться правдоподобной по той простой причине, что данный судовой термин отсутствовал в самом Новгороде Великом, в месте постоянных контактов русских с немцами, а был распространен именно на севере у поморов и в Сибири, в местах постоянного тесного соседства русских с финно-угорскими народами. Согласно другой версии, термин "коч" происходит от слова "охоч" ("охочий"). Неясным при этом остается, почему охоч и за чем охочий? И чем он (коч) отличался от ладьи, с которой имел удивительное сходство? При этом упускается очевидный факт, что термин "коч" имеет странную схожесть со словом "кучер". Оказывается оно (слово "кучер") венгерского происхождения и означает, как известно, человека, управляющего роскошной крытой повозкой — каретой. Так вот, карета — это по-латински, а вот по-венгерски она (карета) называется… коч, или кочи. Так же, как и наше поморское судно.

Речная экспедиция (из "Жития Бориса и Глеба")

Чертеж судна из Нидама

Норвежские суда (XIX в). Сходство с судном из Нидама (IV в. н. э.) — поразительное. За 1400 лет тип судна не изменился совершенно

В Большой советской энциклопедии читаем: "Карета (польское kareta, от латинского car(r)uca — повозка на четырех колесах) — закрытый со всех сторон четырехколесный конный экипаж. Производство карет возникло в XV в. в венгерском городе Коч (отсюда венгерское название кареты — "кочи" (cocsi) и русское слово, кучер")" [78]. Наиболее близкими языками к венгерскому являются языки наших российских северян — хантов и манси. Можно предположить, что именно они подметили основное отличие кочей от других судов, в том числе и от лодей, — их закрытость. Может быть, суда, крытые палубой, воспринимались ими так, как крытые повозки (кареты) — венграми. Однако, кроме этого, кочи имели и еще одну особенность. Дело в том, что для плавания во льдах кочи снабжались специальной дополнительной обшивкой в районе ватерлинии, там, где борт соприкасался со льдом. Эта обшивка называлась "ледовой шубой", или "коцей". По-видимому, именно из-за этой "ледовой шубы" суда и получили свое название "коч".

И снова вернемся к фотографиям. Слышу возражение: "Если на самом деле все было так, как здесь говорится, то где же угро-финские названия тех судов, которые норманны и русы называли кнорре, снейки, дракары и насады?". Так вот, названия были и имели хождение параллельно с русскими!

Русские летописи пестрят сообщениями о речных разбойниках — ушкуйниках, наводивших страх по всей Древней Руси. Это слово стало нарицательным во многих областях Европейской России и в Сибири. Так называли необузданных, грубых и драчливых людей. Оказывается, слово это происходит от названия лодок, на которых и орудовали разбойники — от "ушкуев". Название, утверждают историки, угро-финское и переводится на русский язык как "медведь", а точнее как "белый полярный медведь". Из летописей явствует, что они (ушкуйники), как норманны в Западной Европе, неожиданно появлялись, грабили и быстро исчезали на речных просторах. Из чего следует, что суда эти были быстроходными, многоговесельными и легкими. То есть точно такие, как насады. Значит, те суда, которые использовались разбойниками, назывались ушкуями, а точно такие, но используемые княжескими дружинниками, — насадами.

А теперь самое интересное. Если наши рассуждения верны, то мы можем увидеть и русские насады и русские ушкуи воочию и прямо сейчас. Давайте внимательно рассмотрим картину норвежского художника XIX в., на которой изображена бытовая сценка из жизни норвежских обывателей. Для нас большой интерес представляют лодки, на которых норвежцы съезжаются на церковный праздник. Вот они, наши насады и ушкуи! Ибо и наше, русское, судостроение, и скандинавское уходят своими корнями в судостроительную практику карелов и финнов.

Чтобы окончательно убедить вас в этом, приведу еще один пример. Так, характерным способом крепления досок обшивки к шпангоутам у древних скандинавских судов было их крепление при помощи клампов — своеобразных выступов с отверстиями на досках обшивки для привязывания их гибкой вязью. Клампы не применялись нигде, кроме Скандинавии… и России. Для того что бы убедиться в этом, зайдите в Российский этнографический музей (экспозиция "Русские"), подойдите к лодке-долбленке, и вы увидите, что для крепления шпангоутов в корпусе вытесаны те самые клампы.

Прочитав всё, вы поняли, какой ценный подарок мне (и всем нам) сделал Геннадий Васильевич Малоземов.

Вот уж действительно не знаешь, где что найдешь!