«По эту сторону рая»: первая удача

«По эту сторону рая»: первая удача

Несомненно, «По эту сторону рая» (This Side of Paradise) – роман автобиографический: тут множество примет принстонской жизни ФСФ и более значительного материала у него пока нет. Денег ему не хватало, как будет не хватать всегда, одно время он даже чинил складные крыши автомобилей, но в конце осени 1919 г. Scribners приняло рукопись, а 26 марта 1920 г. книга вышла. Когда ФСФ узнал, что книга принята, он бегал по улицам, останавливая автомобили и рассказывая всем о своей удаче. Потом он умолял Перкинса напечатать роман как можно раньше, боясь, что потеряет Зельду. Он написал ей, в ноябре приехал в Монтгомери, и Зельда согласилась выйти за него замуж.

Успех пришел почти мгновенно: за первый год было продано 49 тысяч экземпляров (хотя бестселлером все же была «Главная улица» Синклера Льюиса), самые суровые критики, включая Менкена, были в восторге, и о лучшем начале писательской карьеры нельзя было и мечтать. Теперь денег должно было хватить на все капризы Зельды[15], помолвка была официально закреплена, а в апреле 1920 г. они обвенчались в нью-йоркском соборе Святого Патрика. Ни музыки, ни свадебных фото, ни свадебного обеда, ни даже свадебного платья – только маленький букет белых цветов пополам с орхидеями в руках невесты. Два лучших отеля города стали местом их затяжного медового месяца. Так они вошли в то время и стиль, из которого уже никогда не уйдут, – прославленная пара, причудливая, скандальная, блестящая – воплотившая все черты «века джаза», короткой эры, самим Скоттом названной для истории. Потом были интервью, светская хроника, фото на первых полосах: прыжок в фонтан «Плазы» в вечерних туалетах, бесконечные нетрезвые выходки на всяких раутах, лихие поездки в открытых автомобилях, но вне всяких правил. Казалось, так будет всегда и все перейдет в блистательную легенду, символ времени, его очарование.

Теперь Зельда хотела оставаться flapper, эмансипе, свободной современной женщиной, а это плохо совмещалось с желанием Скотта работать и закрепить удачу.

Бесконечные приемы и вечеринки мешали ему, никакого порядка в их совместной жизни не было, они начали ссориться, хотя упоение славой пока еще соединяло их. Поразительное сочетание любви, безоглядного доверия и никогда не забытого отчаяния после ее первых отказов. Еще чуть-чуть, и кто-то мог купить ее, «перебить» на рыночном жаргоне, как Том Бьюкенен – Дэзи у Джейма Гетца-Гэтсби. Во всех жестоких, неверных и прекрасных героинях Фицджеральда всегда сквозит она, Зельда Фицджеральд. Герои влюблялись в нее, а она разрушала им жизнь, как Зельда – Скотту. Он несколько раз уродует, бросает и даже убивает ее – в своих текстах. Он разрешает ей бросить себя – в романах и рассказах. Но побеждает все-таки она, и это многое значит. Для ФСФ крушение, неудача, гибель были дороже успеха даже в любви и семье, в них была та темная энергия, которой не было больше нигде.

Сам он писал в предисловии к роману: «Два года назад, когда я – без всяких сомнений – был еще очень юн, у меня возникло неотвратимое желание написать книгу: живописный роман, оригинальный по форме, в котором меланхоличный, натуралистичный эгоизм чередовался бы с образами поколения, которое впоследствии поспешило на войну.

Местами книга должна была быть наивной, местами – шокирующей и тяжелой для рядового читателя, но не без налета величественной иронии. Главный герой – бездельник, в котором угадывается гений, любивший многих женщин и рассматривавший себя во множестве зеркал… Женщины и зеркала, если быть точным, тогда доминировали и были почти на всех страницах»[16].

Название, цитата из стихотворения Руперта Брука, английского поэта, умершего на фронте: «По эту сторону рая мудрость – опора плохая», подсказывало, что в книге явлено поколение, для которого все боги умерли, все войны отгремели, всякая вера подорвана, а несомненны только «страх перед будущим и поклонение успеху». Герой романа, Эмори Блейн, в самом начале жизни испытывает нескрываемое отчаяние:

Не все это чепуха!.. Сегодня я в первый раз в жизни ратовал за социализм. Другой панацеи я не знаю. Я неспокоен. Все мое поколение неспокойно. Мне осточертела система, при которой кто богаче, тому достается самая прекрасная девушка, при которой художник без постоянного дохода вынужден продавать свой талант пуговичному фабриканту. Даже не будь у меня таланта, я бы не захотел трудиться десять лет, обреченный либо на безбрачие, либо на тайные связи, ради того, чтобы сынок богача мог кататься в автомобиле… Хуже моего положения ничего не придумаешь. Революция могла бы вынести меня на поверхность. Да, я, конечно, эгоист. Я чувствую, что при всех этих обветшалых системах был как рыба, вынутая из воды… Армия мне глубоко противна. Деловая жизнь тоже. Я влюблен во всякую перемену и убил в себе совесть. Что ж… я просто констатирую, что во мне говорит пытливый ум беспокойного поколения, и я имею все основания поставить свой ум и перо на службу радикалам. Даже если бы в глубине души я считал, что все мы – слепые атомы в мире, который теснее, чем размах маятника, я и мне подобные стали бы бороться против отжившего, пытаться на худой конец заменить старые прописи новыми. В разное время мне начинало казаться, что я правильно смотрю на жизнь, но верить очень трудно»[17].

Мать, эксцентричная и невыносимая, разочарование в первой любви, война без героев, новая любовь, порывающая с ним, чтоб выйти замуж за богатого, мудрый и терпеливый патер-наставник, умирающий именно тогда, когда Эмори так нужны его советы, – кто не узнает в этом пересказе жизнь самого ФСФ? Последние слова героя выглядят настойчивой самоподсказкой: «Я знаю себя, но и только». Можно добавить, что в мире романа, то есть в «бурных двадцатых», это знание тоже бесполезно. Эмори Блейн ищет смысл собственной жизни, но открывает раз за разом «ужас в пригоршне праха»[18].

Успех «По эту сторону рая» означал прежде всего, что ФСФ верно угадал доминанту настроения общества. Тогдашнему читателю, даже далекому от искусства, слышалось нечто очень созвучное в мучительных размышлениях Эмори о том, что обыденность и творчество несовместимы, что они отменяют друг друга, что начинающий писатель будет писать в журналы вместо того, чтобы жить… а жизнь будет тем временем ждать его где-то далеко. Эмори Блейн рассуждает и о том, что такое женитьба для художника – закрепощение, нужное для статуса, но убийственное для искусства. ФСФ через пару лет напишет о том, что с семьей жизнь приняла «завершенную форму» [7, 166]. Но порабощение суждено всем, и зарабатывание «для дырявого кошелька»[19] лишь одна из его форм.

И все же, и все же… «Он не носил в сердце бога, во взглядах его все еще царил хаос, по-прежнему была при нем и боль воспоминаний, и сожаление об ушедшей юности, и все же воды разочарований не начисто оголили его душу – осталось чувство ответственности и любовь к жизни, где-то слабо шевелились старые честолюбивые замыслы и несбывшиеся надежды…» Так не будет больше кончаться ни один его роман.

Иными словами, как писал Уолтер Аллен, «…это произведение принадлежит молодому человеку, который влюблен в литературу и до сих пор не способен видеть разницу между нею и жизнью»[20] [1, 262].

Даже социалистические идеи кажутся Блейну выходом из того чудовищного тупика, куда загоняют народ Америки, но он слишком изнежен и растерян, чтоб обратиться к ним всерьез; обсуждая свое представление о социализме, он «не уверен в половине того, что сказал».

«Я должен начинать с ощущения, – цитируя Дж. Конрада, писал о себе Фицджеральд, – которое мне близко и которое я понимаю»[21] [6, 58].

Пестрая мозаика яхт, солнечных пляжей, отелей, загулов и попоек никак не избавляет причудливых и эгоистичных героев от плохо скрываемого и неустранимого чувства краха и ужаса. Для двух первых романов ФСФ оно словно музыка в фильме, два следующих пронизаны им насквозь. Но, начиная с чувства, он неизменно приходит к социальному контексту: его рассказы и романы открывают мучения отдельной души, рожденные всем, что творится вокруг, и прежде всего близкими. Ценность отношений и разрушение их, сложность и болезненность переживаний, ранящие грани слов и поступков – всегдашнее содержание книг Фицджеральда. Неизбежна и другая тема – столкновение двух социальных миров и борьба людей за то, чтоб сохранить отношения или, наоборот, уйти из них без излишних сложностей.

Для ФСФ это больше чем тема; здесь личная проблема. С детства он непрестанно решает этот вопрос, постоянно оказываясь не там и не с теми. Возможно, эта неизбежность затронула и его писательскую работу, если вообще не была главным побуждением к ней и не попыткой ее разрешения. Даже писать ФСФ вынужден был лишь наполовину то, что хотел, – другого заработка не было.

Успех романов означал бы, что он может писать меньше рассказов – он не любил этот жанр, потому что писались они большей частью для заработка, подчинялись требованиям журналов и вкусам массового читателя. Романы, считал ФСФ, дают ему возможность полно и честно выразить себя. Рассказы получались «циничными и пессимистическими» – он опасался, что сборник их даже отразится на его литературной репутации.

ФСФ пытается снять большой дом в восьмидесяти километрах от Нью-Йорка, чтоб не терять столько времени на появления с Зельдой на публике. «Сущее дитя и самая безответственная половина пары, какую только можно вообразить…»[22] [7, 144] – со вздохом писал он о жене. Так он надеялся выиграть больше времени для работы. Но именно эти первые недели их брака стали образом всей их дальнейшей жизни и карьеры самого ФСФ.

Зельда (1922) и Скотт Фицджеральд (1921)

Тогда Зельда попыталась жить так, будто ничего нового не происходит. Но оказалось, что она беременна. Путешествие в Европу должно было отвлечь ее от ожидания родов, но Англия им скоро надоела даже больше, чем Италия, и они вернулись в Сент-Пол, где в октябре 1921 г. родилась дочь, Фрэнсис Скотт Фицджеральд, Скотти, оставшаяся их единственным ребенком.

Она станет очень неплохим драматургом, автором нескольких удачных шоу и умрет в 1986 г. в Монтгомери, Алабама, в унаследованном доме своей матери Зельды.

А пока они живут в дорогом поселке Грейт-Нек, в 40 километрах от Нью-Йорка, и Скотт наблюдает ту жизнь, из которой потом вырастет пейзаж «Великого Гэтсби». Работая стиснув зубы, он заканчивает рукопись, которая еще и решает важный для него вопрос: имитировать первый роман, эксплуатируя его успех, или добиваться нового? ФСФ знал, что будет в ладу с собой хотя бы здесь, если по-прежнему будет писать о своем опыте и своей тревоге.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.