Лекция 3: Урарту, Фригия, Лидия

Лекция 3: Урарту, Фригия, Лидия

Малая Азия и смежные области после гибели Хеттского царства.

Разрушителями Хеттской державы явились «народы моря» — этнические группы, вероятно, по большей части, как и сами хетты, индоевропейские по своим языкам, но принадлежавшие к другим ветвям этой языковой семьи. Они включали предположительно жителей бассейна Эгейского моря, а также балканские по происхождению племена, названные в ассирийских источниках «мушки», а в лувийских («хеттских иероглифических») — «муска»; мы знаем, что эти племена дошли в XII в. до н. э. до верхней долины Евфрата и здесь перешли к оседлости; эти «восточные» мушки предположительно отождествляются с первыми носителями про то армянского индоевропейского языка. Сходящиеся здесь к Евфрату долины, которые во II тысячелетии до н. э. были еще населены лувийцами и хурритами, позже, по местным преданиям, считались очагом сложения армянского народа; и не случайно как след былого долгого двуязычия в армянском языке ряд социально-бытовых терминов, связанных с горной оседлой жизнью в раннеклассовом обществе, а также названия местной флоры имеют хурритское или хуррито-урартское происхождение. Хотя армяне засвидетельствованы письменными источниками на нагорье, получившем от них свое название, лишь с VI в. до н. э., однако в промежутке между XII и VI вв. на границах этого нагорья нам больше не известно ни таких исторических ситуаций, чтобы они позволяли думать о значительных этнических перемещениях, ни появления совсем новых этнических групп, которое могло бы объяснить резкое отличие индоевропейского армянского языка от всех других известных индоевропейских и неиндоевропейских древних языков Малой Азии, Армянского нагорья и Закавказья, кроме, быть может, одного лишь фригийского языка.

Однако нет также данных, которые заставляли бы думать о появлении носителей протоармяиского языка на нагорье раньше чем в XII в. до н. э.; в частности, нередко предполагаемая генетическая связь между армянами и союзом племен Ацци-Хайаса, существовавшим с XV по XIV в. до н. э. в долинах рек Чороха и верхнего Евфрата, ничем не подтверждается. Распространенный с недавних мор взгляд на протоармян как на автохтонов нагорья, основанный на большом архаизме их индоевропейского диалекта, почти сравнимого по архаизму с языками хетто-лувийской группы, нужно признать неосновательным по ряду причин. Назовем только две: во-первых, из индоевропейских языков армянский ближе всего с греческим, фракийским, отчасти с фригийским и, далее, с индоиранскими, но весьма далек от хетто-лувийского. Он вполне мог соседствовать первоначально (до XII в. до н. э.) с носителями древнеанатолийских архаичных языков не с востока, а с запада, т. е. по ту сторону Босфора и Дарданелл, где он и контактировал с протогреческим, фригийским и т. п. Если же предположить, что протоармяне были автохтонами нагорья, то хетто-лувийцы должны были издавна быть их непосредственными соседями, а их языки — являть гораздо больше сходных черт, чего не наблюдается; есть только некоторая ограниченная группа слов, заимствованных в армянский из лувийского явно в позднейший период. Во-вторых, если бы протоармяне были автохтонами нагорья, а хуррито-урарты — позднейшими пришельцами, то наблюдались бы заимствования в хуррито-урартский из армянского терминов для местной флоры, горной и сельскохозяйственной техники, специфических для нагорья социальных условий. Этого также нет; наоборот, именно такие термины в армянском языке доказуемо заимствованы из хуррито-урартского, из чего следует, что носители протоармянского языка появились на нагорье значительно позже хуррито-урартов.

«Восточные» мушки, по ассирийским данным, имели пятерых «царей» и, очевидно, состояли из пяти племен. Основным центром оседлости их было, по-видимому, царство Алзи (арм. Агдзник) у слияния рек Арацани (Муратсу) н верхний Евфрат (Карасу); ассирийские источники называют Алзи также «Страной мушков». Вероятно, однако, что территория расселения восточных мушков в X— IX вв. до н. э. была шире, простираясь от гор севернее истоков р. Тигр до гор Тавра западнее верхнеевфратской долины.

Следует заметить, что термин мушки применялся не только к племенам, появившимся на верхнем Евфрате в XII в. до н. э.; тот же самый термин («западные» мушки) впоследствии применялся ассирийцами, урартами и древними евреями также к фригийцам — народу, тоже пришедшему с Балкан, но осевшему не в долине верхнего Евфрата, а в центре малоазийского плато.

Есть несколько древнегреческих традиций о приходе фригийцев (тех, которых называли также западными мушками) в Малую Азию; более достоверной следует признать ту, согласно которой фригийцы пришли в Малую Азию с Балкан значительно позже Троянской войны[11].

По сохранившимся надписям видно, что фригийский язык занимал в индоевропейской языковой семье промежуточное место между древнегреческим и протоармянским и, по-видимому, был близок к языку балканских фракийцев (может быть, и пеласгов), а также к балто-славянскому праязыку. В течение XI—IX вв. до н. э. Малая Азия очень медленно оправлялась после чудовищного потрясения, испытанного ею при падении Хеттской державы. Эта медленность объясняется не только разрушением большинства городов, сожжением сел н физическим истреблением немалой части населения; она объясняется также тем, что по опустошенной территории еще долго двигались разные племена. С конца XIII по середину XII в. до н. э. через полуостров с запада на восток двигались «народы моря» и «восточные» мушки; в тот же период совершали встречное передвижение, видимо, абхазские и, возможно, уже и западные протогрузинские племена. Когда же эти движения привели Хеттское царство к падению, в образовавшийся вакуум устремились фригийцы, а затем и некоторые фракийские племена. Однако каждая новая волна продвигалась не столь далеко на восток, как предшествующая, и протоармяне осели в верхнеевфратской долине, фригийцы — в центре полуострова, а фракийцы — на его северо-западе (в X— VIII вв. до н. э.). Наконец, в VIII в. до н. э. на Малую Азию с запада через Босфор вторглись фракийские же конники-треры, но они, видимо, здесь вообще не осели. С востока передвижение западного протогрузинского населения в Южное Причерноморье продолжалось, видимо, до середины VIII в., а и конце VIII в. через западные перевалы Большого Кавказа хлынули конники-киммерийцы.

Античные авторы считали нашествие треров, киммерийцев, а позже и скифов явлениями одного порядка; о скифах же известно и по греческому историку Геродоту, и по характеру археологических находок в Закавказье (разнотипность домашней утвари в могильниках при однотипности оружия и т. п.), что они перевалили через Кавказ без женщин, а потом либо, уходили обратно, на север причерноморских степей, либо постепенно растворялись бесследно в переднеазиатском населении.

Кроме того, в эти же века шло интенсивное заселение западного побережья Малой Азии мореходами-греками. В результате Малая Азия I тысячелетия до н. э. оказалась разделенной на следующие этнические области: все западное (эгейское) побережье и отдельные участки северного (черноморского) и южного (средиземноморского) побережий, а также о-в Кипр занимали греческие города-государства; северо-западный угол полуострова занимали пришедшие с Балкан и слившиеся с местным населением фракийские племена, центр полуострова — фригийцы, еще раньше пришедшие с Балкан и также, вероятно, отчасти смешавшиеся с хеттами; на северо-востоке полуострова, в области Понт, жили абхазские и западные протогрузинские племена, в том числе халибы[12]; запад (кроме побережья), юго-запад и юго-восток полуострова населяли народности, являвшиеся потомками хетто-лувийцев II тысячелетия до н. э.; важнейшей была самая западная из них — лидяне; самая восточная, которую мы условно называем «иероглифическими хеттами», или, точнее, «иероглифическими лувийцами» (по письменности, которой они пользовались), вероятно, соприкасалась в верхней долине Евфрата с первыми пришельцами с Балкан еще в XII в. до н. э. — «восточными» мушками, или протоармянами; наконец, на Армянском нагорье жилы хурритьт (по окраинам) и родственные им урарты (в центре).

Начиная от верхнеевфратской долины и перевалов Тавра на востоке и вплоть до стен греческих городов на западе — на всей этой этнически пестрой территории в XI—IX вв. до н. э. царило запустение. Поселения существовали на старых городищах, но на значительно уменьшившихся площадях; если здесь и возникали ранее VIII в. до н.э. какие-либо государства, то мелкие, слабые и неустойчивые и не оставившие памятников письменности.

Но изменение условий жизни в Малой Азии определялось не только разорением страны при падении Хеттского царства и при последующих длительных племенных передвижениях; не меньшую роль сыграли и коренные экономические сдвиги, на которые, между прочим, указывает возникновение новых, приморских торговых центров: речь идет о перестройке всей системы международного обмена, что, в свою очередь, было связано с открытием новых сырьевых ресурсов и с иссяканием старых источников сырья.

Пожалуй, одним из важнейших факторов, вызвавших наступившие перемены, было открытие испанского (в начале I тысячелетия до н. э.), а позже и британского олова. Вероятно, это открытие обусловило создание в Испании государства Тартесс (по-гречески), или Таршиш (по-семитски); посредничество в торговле оловом между Тартессом и Передней Азией, надо думать, немало способствовало росту влияния городов финикийского побережья, а затем и финикийских колоний. Между тем восточные месторождения олова, которыми пользовалась ассирийская сухопутная торговля, теперь либо иссякли, либо с ними были утеряны торговые связи. Находка новых богатых источников добычи олова позволила наладить свое производство бронзы не только в Малой Азии, но также и на Армянском нагорье и в Закавказье, где вплоть до последних веков II тысячелетия до н. э. довольствовались сплавом меди с мышьяком; но вскоре в Передней Азии началась эра железных орудий.

Очень важным оказалось то обстоятельство, что падение Хеттской державы положило конец хеттской монополии на добычу железа; его начинают широко вывозить с полуострова в различные страны Передней Азии и Эгейского моря. Впервые освоив технологию железа, многие народы смогли затем постепенно найти и использовать ранее лежавшие втуне собственные железные месторождения (в том числе на Армянском нагорье), и новый металл из редкости, из материала для ценных поделок стал превращаться в массовое сырье для ремесленной промышленности. Оказалось, что найти железную руду и применить ее для производства металла гораздо легче, чем найти годную для производства медь, и что новый металл, не требующий очень редко встречающегося в природе дорогого приплава — олова, несравненно доступнее и дешевле бронзы. Для ряда изделий бронза, однако, еще долго продолжала конкурировать с железом (так, для бритв, для оборонительного оружия, долгое время для наконечников стрел продолжали применять бронзу; как материал для орудий и оружия она уступила только стали).

В течение XI—IX вв. до н. э. главным источником железа оставалась северо-восточная Малая Азия. Вывоза железа отсюда было достаточно для того, чтобы в IX в. до н. э. Передняя Азия перешла к железному веку; к концу VIII в., например, в царстве Урарту скопились огромные склады уже более не используемых бронзовых мечей, кинжалов и секир. Именно на торговле железом в это время расцвели главные наследники Хеттской державы — царство Мелитепа в долине верхнего Евфрата с центром в г. Мелид (ныне Малатья), принявшее древнее название «Хатти», и царство Каркемиш с династией, ведшей свою генеалогию от хеттских царей, тоже впоследствии претендовавшее на обозначение «Хатти»[13], а также и другие мелкие государства на пути из Малой Азии в Сирию и Финикию и из Малой Азии в Верхнюю и Нижнюю Месопотамию. Вступая из Финикии, Сирии или Месопотамии в верхнеевфратскую долину, этот торговый путь, проходя через царство Каркемиш и Мелитену и союзные им мелкие царства, разветвлялся: одна ветвь вела через перевалы гор на северо-запад — к серебряным копям Понтийского Тавра и к железным рудникам, ревниво охраняемым полусказочными халибами; на северном ответвлении этого же пути, в Южном Причерноморье, в конце VII в. до и. э. возникли греческие торговые колонии — города Синода и Трапезунт, вокруг которых несколько позже образовалась федерация Понт, возглавлявшаяся Синопой и включавшая греческие колонии-порты Керасунт, Котиору, Трапезунт и, возможно, Фасис (в Колхиде, близ нынешнего Поти); другая ветвь вела прямо на север — в долину р. Чорохи и далее в Колхиду (ныне Западная Грузия); третья — на северо-восток, в долину р. Араке. По этим дорогам шли грузы железа, серебра, свинца, меди и бронзы, слюды, охры, полудрагоценных камней, а также золота, вероятно колхидского.

Древняя Колхида, страна, куда, по преданию, еще в незапамятные времена плавали за «золотым руном» на своем корабле «Арго» греческие герои, находилась в долинах рек Чорохи (совр. Турция) и Риони (Грузия), но о том, что не только в легенде существовало колхидское золото, теперь свидетельствуют только два-три ассирийских и урартских упоминания о захвате золота на верхнеевфратском пути и на р. Чорохи. В I тысячелетии до н. э. — вероятно, позже, чем в Колхиде,— были найдены богатейшие золотые месторождения в р. Пактол на западе Малой Азии, в Лидии. Видимо, и с этой находкой связано оживление торговых связей материковой Греции с Малой Азией в первой четверти I тысячелетия до н. э., а также рост благосостояния ионийских приморских городов. Надо полагать, что от этих городов еще до VIII в. пролег торговый путь не только в Лидию, но и далее на восток — к рудным месторождениям северо-восточной Малой Азии. Из всех государств Малой Азии XI—IX вв. до н. э. мы осведомлены только о тех, которые лежали в горах Тавра и вдоль чорохско-верхнеевфратского пути. Наши данные происходят отчасти из ассирийских, а позже и урартских военных реляций, отчасти из «хеттских» (лувийских) иероглифических надписей местных царей.

Эти надписи отличаются довольно скудным содержанием; их рельефные рисуночные знаки высечены на скалах и каменных сооружениях — воротах, плитах, статуях. Но о Колхиде, например, кроме легенды об аргонавтах, мы до VIII в. до н. э. ничего не знаем из письменных источников; затем она дважды упомянута в урартских надписях — видимо, в связи с тем, что к тому времени она заняла бывшую территорию одного из хурритских царств — Страны таохов; последнее, в свою очередь, по крайней мере с XIII—XII по VIII в. до н. э. занимало бывшие земли предгосударственного объединения XV— XIV вв. Хайаса (в долине р. Чорохи и на севере верхнего Евфрата). По соседству, в горах Понта, господствовали еще совершенно первобытные порядки и правы, красочно описанные в V в. до н. э. греческим философом Ксенофонтом, проходившим эти места с военным отрядом.

Цари Мелитены носили хурритские и дунайские имена, но в составе ее населения следует предполагать и протоармянский («восточномушкский») элемент; в удачные периоды она, возможно, имела владения и на левобережье верхнего Евфрата, где, по-видимому, располагались обычно самостоятельные мелкие государства со смешанным населением. Имена царей были почти повсеместно лувийскими, что, конечно, не исключает наличия в составе населения этих царств и различных других этнических компонентов.

Возвышение Урарту.

Если для Малой Азии XI—IX веков до н. э. были периодом бедствий и глубокого упадка, то для Армянского нагорья это был период дальнейшего трудного развития, выразившегося прежде всего в завершившемся классовой расслоении общества и повсеместном создании государственной власти. Одновременно здесь происходил технологический переворот, связанный с переходом от сплава меди с мышьяком к бронзе, а затем к железу.

С XI в. ассирийские набеги на нагорье были редкими и неглубокими, и данных в источниках о них мало; местные же тексты этого времени неизвестны. Поэтому мы знаем мало конкретного об этой области вплоть до середины IX в.; однако, судя по ряду косвенных данных, надо полагать, что кое-какие царства, пользовавшиеся в административной практике частью «хеттской» иероглификой, частью хурритской (и аккадской?), а позже урартской клинописью, существовали здесь и на протяжении XII — X вв. Здесь прежде всего надо отметить Алзи в долине р. Мурат (Арацани) со смешанным «восточномушкским» и хурритским населением, К этому же времени (но вне области непосредственного хеттско-хурритского влияния) следует отнести создание и местной, урартской иероглифики.

Неясна этническая принадлежность мелких городов-государств, окружавших с конца II тысячелетия до н. э. оз. Урмия (на территории совр. Ирана), особенно расположенных на холмистой низменности к югу от него (в Стране маннеев); что это были именно города-государства, ясно видно по данным ассирийских анналов в сопоставлении с данными раскопок одного из этих городов; они показывают существование мощной цитадели, дворцовых и храмовых сооружений, каменных мостовых, типичной городской застройки, городских стен и т. п. Весьма возможно, что и этот район был в основном хурритским, хотя сюда еще с первой половины II тысячелетия до н. э. проникали иыдопранцы, а к IX в. до н. э. процент ираноязычного населения в этих местах, по всей видимости, был значительным.

Между хурритами запада (таохами) и востока (матиенами, у оз. Урмия) были расположены места обитания близкородственных им по языку племен урартов. Подобно своим соседям — горным хурритам, и урарты с конца II тысячелетия до н. э. образовывали города-государства (или номовые государства; такие маленькие государственные единицы были в то время рассеяны на большом пространстве от верхнего Евфрата через весь Иран и вплоть до Южной Туркмения). Важнейшим из них был Муцацир. Этот город был центром культа бога Халди, который позже сделался общеурартским божеством. Еще одним урартским центром был город Тушпа (ныне Ван), известный нам из источников со второй половины IX в. здесь был центр культа бога солнца Шивини.

Номовые государства Армянского нагорья были отграничены каждое естественными рубежами отрезка своей долины; и по мере того как от юго-запада к северо-востоку центральные крепости номов становились меньше и слабее, общество все более отдалялось от раннеклассового состояния, характерного для южных и юго-западных частей нагорья, и приближалось к состоянию позднего родо-племенного общества и военной демократии, характерному для большей части тогдашнего Закавказья. В XII в. ассирийские источники насчитывали в «странах (или «стране») Наири» (термин, объединявший в то время все земли от границ п-ова Малая Азия и до центральной части окраинных гор Западного Ирана) многие десятки «царей» (и «цариц», т. е. жриц божества плодородия, выступавших в поход вместе с войсками); это, конечно, были еще племенные вожди, и недаром хетты здесь не раз вели переговоры не только с «царями», но и непосредственно с народом тех или других «стран». Из описаний ассирийских походов XIII—X вв. до н. э. ясно вырисовывается существование здесь обширных, но непрочных объединений — племенных союзов; в надписях же урартских царей VIII в. племенные объединения прослеживаются уже только к северу от оз. Ван и в особенности к северу от долины Аракса. Этническая принадлежность этих последних племен неясна.

Урарту как государственное объединение, доминирующее в некоторых частях Армянского нагорья, упоминается впервые, по-видимому, ассирийским царем Ашшур-нацир-апалом II (883— 858 гг. до н. э.). После весьма длительного перерыва глубоко внутрь нагорья решился проникнуть его сын Салманасар III в 859 и 856 гг. События этих походов изображены на рельефах ассирийских бронзовых обшивок храмовых ворот. Эти рельефы позволяют судить о военном деле и вооружении урартов IX в. Урартские воины изображены здесь в подпоясанных рубахах, в шлемах с гребнями, с маленькими круглыми щитами и короткими, вероятно бронзовыми, прямыми мечами — вооружение, в общем сходное с лувийско-хурритским. Воины, обороняющие стены, вооружены также луками. То же рельефы изображают вырубку деревьев, казни знатнейших жителей, увоз ассирийцами захваченного добра в больших глиняных сосудах, положенных на повозки, и угон нагих пленных в шейных колодках. Во время похода 856 г. до н. э, ассирийцы прошли через левобережье верхнеевфратской долины — сквозь Страну мушкой (Алзи) и другие области — и вторглись в Страну таохов. Разбив царя таохов, Салмапасар повернул и ударил по Урарту с тыла — с северо-запада. Битва привела к поражению урартов и большим их потерям; ассирийцы заняли крепость и столицу одного из урартских округов; последовали обычное разорение местности и зверская расправа над населением. Пленных не брали (кроме колесничих и всадников), но угоняли лошадей и мулов и вывозили добычу. Обходя оз. Ван с севера, Салманасар, не спеша, велел соорудить в горах «огромное изображение своего величества» с надписью; затем, омыв оружие в «море Наири» (оз. Ван), ассирийцы с боем прошли далее и через владения различных мелких царьков вышли в Ассирию.

Четверть века после этого ассирийцы не тревожили горцев. Урарты воспользовались передышкой для укрепления своего государства. Ко времени после 845 г. до н. э. относятся первые надписи урартского царя Сардури I на ассирийском диалекте аккадского. Эти надписи найдены в Тушпе, и полагают, что именно Сардури I сделал ее своей гражданской столицей, оставив полунезависимый Муцацир культовым центром урартов. Сардури I именует себя не только «царем Биайнели (т. е. Вана, Урарту), правителем города Тушпы», но и «царем великим, царем сильным, царем воинств, царем Наири». Эта титулатура повторяла ассирийскую с заменой слова «Ассирия» на «Наири», что означало вызов Ассирии и претензию на соперничество с ней.

Претензия оказалась небезосновательной. Ассирийцы были в это время связаны тяжелой борьбой за «железный путь», которую им приходилось вести с Северосирийским союзом, возглавлявшимся тогда Мелитеной, и с Южносирийским союзом во главе с Дамаском.

Лишь в 832 г. до н. э. стареющий Салманасар послал против Сардури своего полководца; однако Сардури удалось не допустить ассирийцев в глубь государства ни в этот раз, ни позже. Политику Сардури I продолжал его сын, но он рано отошел от активной деятельности, и фактическим правителем страны был Минуа, внук Сардури. Была укреплена урартская власть над Муцациром, которому вначале угрожала Ассирия (причем правителем, по-видимому, поставили брата Минуа), а также занята вся территория вплоть до западного и южного берегов Урмии; урарты вышли во фланг Ассирии. Северная граница Урарту проходила, видимо, между оз. Ван и р. Араке; здесь урарты вели упорную борьбу с вторгавшимися с севера, из-за Аракса, племенами, может быть протогрузинскими.

Ко времени Минуа в Урарту учреждается система наместничеств во главе с областеначальниками, упорядочиваются культы богов и вводится общегосударственная система жертвоприношений. В каждом завоеванном номе принудительно вводился культ государственного урартского бога Халди — мера, незнакомая другим «великим державам».

Незадолго до 800 г, начинается единоличное правление Минуа. Вскоре после этой даты ассирийцы потеряли свои верхреевфратские провинции, и все левобережье верхнего Евфрата, включая Алзи (Страну мушков), вошло в состав Урарту; Минуа удалось вторгнуться на территорию царства «Хатти» (Мелитены) на правобережье Евфрата и, более того, перевалив через горы, совершить набег на ассирийскую Верхнюю Месопотамию. На севере Минуа проник в Страну таохов, а также возвел новый административный центр на правом берегу Аракса, у подножия горы Арарат; отсюда урарты начали рейды на Закавказье.

Во время правления Минуа по всему царству было построено много оборонительных и оросительных сооружений: один из его каналов до сих пор снабжает водой г. Ван. Урарты не останавливались перед тем, чтобы прорубать каналы в скале или облицовывать их глыбами камня. Это строительство стало возможным в результате введения стальных орудий и распространения обязательных повинностей на обширное новое население царства (случаев постройки больших оросительных сооружений руками рабов-пленных на древнем Ближнем Востоке неизвестно).

Около 780 г. (датировки, предложенные разными исследователями, расходятся в пределах до десятилетия) на престол Урарту вступает Аргишти I, сын Минуа. От его правлепия дошла одна из крупнейших древневосточных надписей — огромная летопись, высеченная на отвесных склонах Ванской скалы, и другие подробные известия о его походах. В начале своего правления Аргишти повторил поход Минуа на Страну таохов, частично обратив ее в урартское наместничество, а частично обложив данью — золотом, медью, конями и рогатым скотом. Окончательно царство таохов было сокрушено Аргишти лет на 15—20 позже, причем значительная часть долины р. Чорохи, видимо, тогда же перешла в руки Колхиды. Во время первого своего похода, пройдя вдоль юго-западной периферии области колхов, Аргишти вышел к верховьям р. Куры и вернулся через долину Аракса. На западе своего царства Аргишти снаряжал военные экспедиции в верхнеевфратскую долину, на правобережье, в царство Мелитену (оно же «Хатти»). Отсюда урартскому царю удалось установить свою гегемонию над верхнеевфратскым участком «железного пути». Позже им были завоеваны районы верховьев Куры, верховьев Аракса, Севанского озера и севернее. В 4-м (?) году правления им была построена почти на месте позднейшего Еревана крепость Эребуни, заселенная 6600 воинами, взятыми в плен в Мелитене и на вернем Евфрате, по всей вероятности протоармянами по этнической принадлежности, а также и другими племенами. Все они были теперь определены на пограничную военную службу. Несколько позже Аргишти создает на левом берегу Аракса еще более крупную крепость — Аргиштихинели, которая, видимо, должна была явиться административным центром всего Закавказья.

Зайдя через Мелитену во фланг Ассирии с запада и перерезав ее коммуникации с важнейшими источниками сырья, Аргишти посвятил много лет тому, чтобы обойти Ассирию также и с востока. Основным объектом была Страна маннеев к югу от Урмийского озера и расположенные еще южнее области; Аргишти доходит даже до вавилонских пределов.

Успехам Аргишти, который неоднократно вторгался на собственно ассирийскую территорию, содействовала господствовавшая в Ассирии разруха, вследствие чего он часто имел дело не с царскими войсками, а с войсками полусамостоятельных наместников.

Упорные набеги урартов на Страну маннеев привели к сплочению самих маннеев, так что, как только могущество урартов в следующее правление пошатнулось, на месте множества городов-государств урмийского района возникло большое царство под тем же названием Страны маннеев (она же Мана). Оно имело олигархическое управление (рядом с царем стоял совет из царских родичей и местных правителей); но и народ тоже играл заметную политическую роль.

Общество Урарту.

Урарту было наименее доступной врагам областью нагорья, а потому располагало наиболее благоприятными условиями развития.

Для того чтобы сохраниться рядом с могущественной и воинственной Ассирией, царство Урарту должно было быстро сравняться с ней по уровню развития военной и административной техники и по мощи завоеваний. И Урарту этого добилось. С царствования Аргишти I (если не ранее) в урартской армии были, по-видимому, введены ассирийская структура подразделений и система обучения и, во всяком случае, ассирийское снаряжение и вооружение (пластинчатые панцири, остроконечные бронзовые шлемы, большие круглые бронзовые щиты, сравнительно длинные стальные мечи и лук с колчаном на 36 стрел, с железными, реже бронзовыми, наконечниками). По ассирийскому образцу организуется царский двор с тысячами евнухов. Что касается урартской административной системы, то Ассирия со второй половины VIII в., по-видимому, стала сама копировать ее. Целью как войн, так и «мирной» администрации завоеванных областей был прежде всего захват материальных ценностей, при этом нарушению торговых путей придавалось мало значения; ценности скапливались на царских и храмовых складах ради престижа, обмена подарками с другими дворами и содержания придворного штата, чиновничества и армии; в значительно меньшей мере они поступали в оборот: товарное хозяйство в горных областях Передней Азии было развито низко. В то же время скопление металла и пленных (в том числе ремесленников) в центрах Урарту способствовало высокому развитию литейного и вообще металлургического, а также ювелирного мастерства.

В Урарту не было крупных царских рабовладельческих, земледельческих хозяйств. Принадлежавшие царю земли были сравнительно невелики, и продукты полеводства поступали в урартские «дворцы»-крепости главным образом в виде натурального налога с населения. В этих крепостях находились склады хлеба и фуража для войска, винные кладовые, здесь же были мастерские для первичной переработки поступающего сырья, для изготовления оружия и т. д., располагались гарнизоны и помещались наместники со своим штатом. Лучше всего такой «дворец»-крепость изучен на материале древнего города Тейшебайни, ныне городища Кармир-блур около Еревана; однако за последнее время раскопаны некоторые подобные крепости и на территории Турции и Ирана.

В Тейшебайни, городе, заново построенном урартами в VII в., дома, по-видимому, строились сразу целыми кварталами, одновременно с основанием крепости. Каждая семья обитала в жилище, состоявшем из двух-трех помещений, из которых одно было только до половины крыто кровлей, покоившейся на деревянных столбах. Другая его половина служила двориком. Здесь находился врытый в землю очаг. Жители дома не имели собственных постоянных хранилищ для продуктов, не держали при доме скота: видимо, здесь жили люди, работавшие в мастерских цитадели или служившие в гарнизоне или на низших административных должностях. Мебели почти не было; главную утварь составляла глиняная посуда: в ней варили пищу, хранили зерно, масло, пиво, мелкие вещи. Из кости и дерева изготовляли коробочки, ложки, совки, гребни и т. п. В пищу шел ячмень, просо, бобовые, кунжут (на масло), виноград и изюм, а также иногда выдававшееся из дворца мясо. Известны некоторые орудия урартского земледельца: железные серпы, вилы, лопаты, грубые зернотерки из двух камней, каменные ступки-крупорушки. Образцом другого, более органично выросшего типа города на нагорьях может служить нынешнее городище Хасанлу в Стране маннеев. Здесь вместо прямых, единовременно проложенных улиц — лабиринт естественно складывавшихся переулков, больше имущественного расслоения, выражающегося в различном богатстве и размерах отдельных строений. В Урарту — может быть, и у маннеев — были известны и многоэтажные городские дома, в которых, возможно, жили большими семьями общинники. Большесемейные поселки типа хурритских «башен» были распространены и в сельской местности.

Урартское общество не было этнически однородным. Помимо собственно урартов, жителей бассейпа оз. Ван, здесь обитали «хетты» (т. е. лувийцы и протоармяне), хурриты, а также представители северных (протогрузиноязычных и др.) кавказских племен; возможны и иные (иранские, арамейские?) этнические группы.

Разноплеменным и разноязычным, вероятно, было и войско, что должно было сказаться в периоды военных неудач (или хотя бы отсутствия побед). Урартские надписи и титулатура царей объединяют основную массу населения под термином шурели (букв. «оружия», т. е. «воинства» или «вооруженные племена»). Они были обязаны воинской и другими повинностями и жили большими общинно-родовыми поселениями, сгруппированными вокруг окруженных стенами самоуправляющихся и царских поселений-крепостей. Так, существовали целые поселения из родичей царя. Среди царских людей выделялась высшая группа — мари. Военная и служилая знать, может быть, восходила по происхождению к местным знатным родам различных племен.

Важнейшим культовым центром был муцацирский храм бога Халди; он был местом коронации урартских царей и одновременно их сокровищницей. Наряду с храмами (под двускатной крышей с колонным залом и иногда с портиком) в культе Халди существовали святилища под открытым небом — перед нишей в скале или каменной стелой («вратами» бога Халди); как храмы, так и «врата» владели огромными стадами, образовавшимися из царских пожалований и обязательных даров на жертвы, которые приносили семьи общинников; но нет никаких данных о том, чтобы храмы обладали полевыми хозяйствами. Вообще на территории Урартского царства из непромышленных отраслей хозяйства более всего было развито отгонное скотоводство (разводились главным образом овцы, крупный рогатый скот и кони); но урартские цари уделяли исключительное внимание и развитию земледелия и виноградарства — видимо, страна с трудом обеспечивала себя хлебом и вином.

Из каждого похода урартские войска пригоняли наряду со множеством скота также очень много пленных — конечно, преимущественно из мирного населения. Судя по данным надписей, за каждое поколение перемещались сотни тысяч людей. Большинство пленных отдавали царю (так же как ему же, очевидно, переходила и опустошенная и вновь заселенная земля), но многие доставались и воинам. Однако хозяйство страны было не способно использовать такую массу несвободной рабочей силы, поэтому более половины взятых в плен умерщвляли, а из оставленных в живых (преимущественно мальчиков и молодых женщин) далеко не все переносили тяготы угона. Несомненно, что рабы использовались в скотоводстве и в ремесле; в какой мере и как они использовались в земледелии, неясно. Есть основание полагать, что с ними поступали так же, как в Ассирии, т. е. главным образом сажали на землю в качестве «илотов» царя или его подданных, которые вели хозяйство индивидуально, отдавая значительную часть продукта своего труда. Многих мальчиков кастрировали, пополняя евнухами штаты не только царя, но, вероятно, и областеначальников, жриц и т. п. Важно отметить, что пленных воинов часто включали в урартские пограничные части, где простое чувство самосохранения вынуждало их сражаться против врагов Урарту.

Урарту времени своего расцвета.

В середине VIII в.— около 760 г. до н. э. — на урартский простоя взошел Сардури II, сын Аргишти. В это время благоприятная для урартов обстановка продолжала сохраняться. Однако Сардури II пришлось неоднократно воевать в Стране маннеев и дальше к югу, вплоть до границ Вавилонии, встречая все более ожесточенное сопротивление. К концу правления Сардури Страна маннеев и другие области этой окраины добились независимости. Целый ряд походов урартского царя был направлен и в Закавказье.

Число пригоняемых пленных все увеличивается: так, за один лишь год Сардури II привел из трех походов 12 735 мальчиков и 46 600 женщин.

Наиболее важным направлением походов Урарту было юго-западное. Сардури дважды совершал поход вниз по Евфрату, где открывался путь в Сирию. Он вступил в сношения с Северосирийским союзом. При помощи союзов влияние Урарту распространилось до самого Дамаска, и сирийцы выступали вместе с Сардури против угрожавшей им всем Ассирии.

Начиная с 781 г. до н. э. периодически происходили стычки между Урарту и Ассирией, и окраинные области то там, то здесь переходили за это время от ассирийцев к урартам. В середине века решительная стычка между двумя державами стала неизбежной. В 745 г. в Ассирии воцарился Тиглатпаласар III, проведший ряд существенных реформ, используя, по-видимому, и достижения урартской государственной практики. В частности, военная реформа Тиглатпаласара имела прототип в проведенной незадолго до этого военной реформе Сардури: полагаясь на огромное скопление продуктов и ценностей в царских хранилищах, с помощью чего урартский царь мог содержать постоянное войско на свой счет, тот сократил более 350 тыс. воинских повинностных единиц в стране (разумеется, столько ополченцев и раньше никогда не призывалось одновременно). Однако Сардури, видимо, переоценил свои возможности и слишком ослабил реформой армию. Напротив, в Ассирии реформа Тиглатпаласара, проведенная после тяжелой полосы неурядиц, разрухи и междоусобных войн, привела к большому притоку боеспособных воинов в перестроенную постоянную армию, и в схватке урартский царь оказался слабее. В битве, которая произошла в 743 г., ассирийцы нанесли Сардури и его союзникам поражение. Сардури отступил на восток от верхнего Евфрата, бросив победителям свой лагерь. Тиглатпаласар вернул Ассирии часть областей к северу от верховьев Тигра. Но, по-видимому, только в 735 г. ему удалось вторгнуться в глубь Урарту и даже осадить Тушпу, хотя взять ее цитадель он не мог. Сардури II умер в конце 30-х годов VIII в., и на престол Урарту взошел Руса I. В это трудное для его царства время центробежные силы, сдерживаемые до сих пор оружием урартских царей, получили простор для действий. Местные царьки и даже наместники из высшей урартской знати отлагались от царя Урарту; об этом мы знаем из дошедших донесений ассирийских шпионов. По сообщению одного ассирийского источника. Руса воздвиг впоследствии в Муцацирском храме статую, изображавшую его на колеснице, с надписью: «С моими двумя конями и одним колесничим рука моя овладела царской властью Урарту». Хотя в этих словах содержится похвальба, они все же передают историческую обстановку: положение Русы было очень тяжелым. Ему, однако, удалось справиться с восстанием наместников и вновь подчинить своей власти маленькое, но политически важное царство Муцацир. Как полагают, Руса реформировал и разукрупнил наместничества и построил соответственно новые крепости — административные центры (в том числе в Закавказье, например, на берегу Севана). Не ограничившись этим, Руса I вышел и в области к востоку от оз. Севан; по-видимому, он дошел по крайней мере до современного Нагорного Карабаха; оттуда он перешел Араке и закрепился там. Но едва Русе удалось вновь собрать воедино Урартское государство, как он столкнулся с серьезной внешней опасностью — вторжением из степей Северного Причерноморья в Закавказье конных отрядов киммерийцев (вероятно, через перевалы Мамисон и Клухор); они первоначально обосновались, по-видимому, в Западной Грузии и оттуда совершали набеги на Урартское царство.

Опасность киммерийцев, а впоследствии скифов состояла, во-первых, в их новой тактике и, во-вторых, в их вооружении луками и стрелами с баллистически гораздо более эффективными, чем прежние, так называемыми скифскими наконечниками стрел. В течение последующих 100—150 лет все армии перевооружились этими стрелами; но пока меткость, дальнобойность и убойная сила киммерийско-скифских стрел должны были вносить панику в рады противника и окрестного населения. Однако киммерийцы, как позже и скифы, далеко не сразу научились брать крепости, а крепости были костяком Урартского государства.

Руса I справился с киммерийцами, направив их поток преимущественно в Малую Азию. Но по мере нового роста сил Урарту назрела неизбежность нового столкновения с Ассирией, где тем временем воцарился еще один энергичный царь — Саргон II. Готовясь к борьбе с ним, Руса завязывает отношения с Фригией и с мелкими буферными царствами, расположенными в горах Малоазийского Тавра и на правобережье верхнего Евфрата.

Урарту и Фригия.

Когда именно в центре Малой Азии возникло Фригийское царство, до сих пор не установлено; расцвет его, связанный с именем знаменитого царя Мидаса, относится ко второй половине VIII в. до н. э. Этому же времени принадлежат раскопанные здания и курганные погребения фригийской столицы Гордион в долине р. Сангария (Сакарья). По преданию, Гордион был назван по имени Гордия, основателя если не Фригийского царства вообще, то, во всяком случае, Фригийской великой державы VIII в. до н. э. (По преданию, Гордий (вышедший из крестьян) поместил в столичном храме телегу, ярмо которой было закреплено хитрым узлом; говорили, будто бы развязавший этот узел будет владеть Азией. Но Александр Македонский, побывавший в Гордиоyе в IV в. до н. э., его попросту разрубил.).

Первоначальная фригийская территория, если не считать Малой Фригии, выходившей к Мраморному морю, включала лесистый горный массив у истоков больших малоазийских рек; здесь находились важные, по-видимому, автономные храмовые города. Политический центр) фригийской территории находился в долине р. Сангария, а на восток она частично заходила за р. Галис (Кызыл-Ирмак), на древнюю хеттскую землю. Здесь, у южной точки изгиба р. Галис, т. е. ужо далеко за пределами первоначальной фригийской территории, оставил свою надпись (иероглификой, на лувийском языке) Гордий I. В ней он уже титулует себя «царем Востока и Запада» (середина VIII в. до н. э.).

Расцвет Фригии при Гордий и при Мидасе, сыне Гордия, был быстрым и блестящим; причины этого нам не совсем ясны, однако характерна легенда, утверждавшая, будто Мидас мог превращать все в золото одним своим прикосновением. Мидас I, несомненно, помимо Фригии господствовал и над Лидией (долиной р. Гедиз), и над ее богатыми золотыми месторождениями на речке Пактол, открытыми в послехеттское время (может быть, как раз при фригийском владычестве?). На востоке влияние еще Гордия I, а затем и Мидаса I доходило до гор Тавра, а на западе — до греческих (эолийских и ионийских) городов; дочь царя одного из них была, по преданию, женой Мидаса. Именно он был первым из негреческих царей, кто принес дар в общегреческое святилище в Дельфах (золотой трон). При Мидасе расцвела фригийская металлургическая, ткацкая, деревообделочная промышленность. Интересно, что во Фригии вплоть до середины VII в. до н. э. не наблюдается признаков ввоза товаров ремесленного производства из Греции и вообще с Запада; напротив, начиная с VIII в. до н. э. в Греции почти повсеместно встречаются изделия фригийские и, по-видимому, либо прибывшие через Фригию урартские, либо имитированные во Фригии по урартским образцам. Не совсем ясно, что шло из Греции в обмен на фригийские товары. Олово? Некоторые сельскохозяйственные продукты, например оливковое масло? Рабы? Греческие мореходы могли быть естественными поставщиками рабов, точно так же как финикийские (сидонские) мореходы, о чьей пиратской деятельности красочно рассказывает греческая поэма VIII в. до н. э. «Одиссея». По данным древнееврейского религиозно-политического проповедника VI в. до н. э. Езекиила, Фригия и Табал[14] еще в его время (когда Фригия находилась в зависимости от Лидии и сама уже вряд ли захватывала много пленных на войне) продавала финикийцам наряду с бронзой также «души человеческие», скорее всего посредничая для работорговли Запада.

Известно немало культурных изобретений, перенятых, по преданию, греками, а позже римлянами у фригийцев: таковы цветные фризы (лат. phrygium) под двускатной крышей храмовых и других зданий (подобные же храмовые здания сооружались и в Урарту), настенные ковры, искусство вышивки золотыми нитками, фригийский музыкальный лад, двойная свирель и кифара (род гуслей), разведение «ангорских» коз с пушистой щерстыо и декоративных роз и многое другое. О греческом влиянии на Фригию судить трудно: если не считать надгробных надписей римского времени, до нас дошло лишь немного кратких и обычно не поддающихся истолкованию надписей по-фригийски. Однако надлежит заметить, что с VIII в. и фригийцы и греки пользовались практически одним и тем же алфавитом — алфавитом подлинным, т. е. передававшим не только согласные, но и гласные. Внешне он был близок финикийскому письму начала I тысячелетия до н. э.; гораздо меньше похожи на него (я на греческий алфавит) другие малоазийские алфавиты (лидийский, карийский, ликийский и др.), хотя и они явно семитского происхождения. Однако неясно, восприняли ли фригийцы свою письменность от греков. По ряду соображений вероятно, что фригийцы заимствовали алфавит непосредственно у финикийцев, а затем сами оказали влияние на греков. В частности, последовательная передача на письме всех гласных наряду с согласными, как кажется, именно фригийское изобретение, перенятое у них греками. Очень раннее влияние греков на фригийцев видно, однако, из надписи на культовой нише («вратах бога») в скале из «Города Мидаса», где этот царь носит ахейские (микенские) титулы ванака и лавагет. Итак, в греко-фригийских взаимоотношениях фригийская сторона, видимо, не была только дающей. Тем не менее в материальной культуре (скальные сооружения, бронзовая утварь и т. п.) Фригийское царство дает больше свидетельств контактов с царством Урарту, чем с Грецией; несомненно, что оно явилось связующим звеном между Передней Азией и греками; первые участки знаменитой персидской «Царской дороги», объединявшей с VI в. до и. э. страны Эгейского моря с Востоком, уже были проложены при Мидасе.

Главную роль во фригийской религии играл культ великой матери-богини Кибелы (Кубабы — культ, восходящий еще к дохурритским временам), а также молодого бога Аттиса, умирающего и воскресающего к повой жизни. В этом культе — по крайней мере позднее — были распространены оргиастические обряды и самооскопление жрецов, посвящавших себя богу, — обычай, представляющийся нам теперь изуверским. Однако культ Аттиса не случайно просуществовал весьма долго и впоследствии распространился на запад вплоть до Рима. Бытовой его основой явилось наличие тысяч евнухов во всех древневосточных государствах той поры, особенно в царских, храмовых и больших частных хозяйствах.

Приверженцы культа Аттиса были не среди одних только евнухов, были они и среди полноценных мужчин и особенно среди женщин.