1. ИМПЕРИЯ МОНГОЛОВ И «ОБЪЕДИНЕНИЕ МИРА МИКРОБАМИ»

1. ИМПЕРИЯ МОНГОЛОВ И «ОБЪЕДИНЕНИЕ МИРА МИКРОБАМИ»

Империализм отчетливо кризисного характера входит в историю окружающей среды с Империей монголов Высокого Средневековья. Это были конные кочевники, сопровождаемые стадами овец и коз, из-за чего угроза перевыпаса была у них более высокой, чем у арабских кочевников-верблюдоводов. Поскольку господство монголов во Внутренней Азии никогда не закреплялось институционально, не существовало и высшей инстанции, которая могла бы взять на себя управление в вопросах обращения с окружающей средой. В Китае монгольские завоеватели признавали китайские административные методы, но не позволяли китайской культуре полностью себя абсорбировать. Значительные площади полей они превратили в пастбища. Но когда Чингисхан вскоре после нападения на Китай задумался о том, не стоит ли поголовно истребить китайцев и превратить весь Китай в поле для игрищ конных кочевников (во всяком случае, так пишет один китайский историк XIV столетия), то мудрому китайскому советнику удалось отговорить его от этого чудовищного плана: он подсчитал прибыль от налогов в случае, если Китай не будет разрушен (см. примеч. 3).

Наверное, самый страшный вред Китаю монголы нанесли неумышленно: формирование их империи способствовало приходу в Китай чумы из Внутренней Азии. Если под властью монголов население Китая сократилось приблизительно с 123 до 65 млн, то главной причиной этого была, видимо, эпидемия чумы. И если в 1347 году чума достигла первого европейского города (крымская Кафа, ныне – Феодосия), а оттуда за несколько лет разошлась по всей Европе, то непосредственными носителями ее были татары Золотой Орды, вышедшие из частей войска Чингисхана, а в более широком смысле – заметно оживившаяся под властью монголов торговля на Великом шелковом пути (см. примеч. 4).

Распространение чумы, как и других заразных болезней – это следствие объединения мира, размывания границ традиционных сред обитания. Таким образом микробы проникают в экосистемы, в которых против них не могло быть выработано иммунитета. Пока торговля имела в своем распоряжении лишь доиндустриальные средства транспорта, она не могла быстро и полноценно использовать новооткрытые всемирные связи. Зато куда проворнее в своем размножении и расселении по свету оказались некоторые микроорганизмы. Ле Руа Ладюри предложил в качестве макроисторической концепции идею «объединения мира микробами» (Purification microbienne du monde). Таким образом он хотел прояснить роль эпидемий в истории Старого и Нового Света с XIV века (см. примеч. 5). В то время когда жизнь большинства людей еще протекала в узко очерченном географическом пространстве, а выход за его пределы осуществлялся медленно и с большим трудом, великие эпидемии уже предвосхитили будущее и стали прообразом катастроф, основанных на стремительном и всемирном распространении их причин. В истории глобализации экологических проблем чума играет роль предтечи и дурного предзнаменования.

Несколько сбивает с толку тот факт, что страшные эпидемии чумы, по всей видимости, свирепствовали в Средиземноморье уже с VI по VIII век, начиная с так называемой юстинианской чумы, впервые появившейся в Константинополе в 542 году. В отличие от чумы Позднего Средневековья, эта эпидемия не вошла в коллективную память, даже историки Нового времени часто забывали о ней. При этом она, вероятно, имела еще больший размах, чем чума XIV века. Многое говорит за то, что она сыграла большую роль в упадке Средиземнорья и смещении центров силы, чем Великое переселение народов. Как замечает автор книги по истории эпидемий МакНилл, накатывающие друг за другом волны чумы опустошали значительную часть Римской империи уже со II века нашей эры (см. примеч. 6). Если это так, то расширение мира, осуществленное Pax Romano[158], уже было оплачено ценой эпидемий.

Правдоподобно ли с точки зрения эпидемиологии, что волны чумы следовали за расширением торговых путей и распространением человеческого господства? Или возбудитель чумы может попадать в незащищенные экосистемы и случайным путем – благодаря отдельным организмам-носителям? Многие данные подтверждают первое допущение: основным хозяином возбудителя чумы была, как известно, черная крыса, обитающая только вблизи человеческого жилья, включая корабли. Поскольку она и сама умирает от чумы, то возбудителю, чтобы не угаснуть со смертью своих носителей, требуется некоторая концентрация грызунов и их местообитаний. Он может переноситься и напрямую от человека к человеку. В густонаселенных и тесно связанных друг с другом европейских регионах, скорость распространения чумы возрастала. Другие заразные болезни, которые, как тиф или дизентерия, распространяются через питьевую воду, еще более зависимы от скученности людей и патогенной окружающей среды (см. примеч. 7).

Еще один волнующий вопрос направлен на то, не связана ли чума с экологической историей как-то еще, более глубоко. Бросается в глаза, что в Европе чума разразилась примерно в то же время, когда на большей ее части люди были близки к исчерпанию пищевых ресурсов: на это указывают периодический голод, общее ухудшение качества питания и то, что вырубки леса и расчистки земель под поля дошли до участков с тяжелыми для обработки почвами. Резкая убыль населения вследствие чумы стабилизировала баланс между человеком и природными ресурсами более чем на столетие. Некоторые историки видят в пришествии чумы механизм саморегулирования макроэкосистем. Вначале болезнь в равной степени косила бедных и богатых; но по прошествии столетий она стала «социальной эпидемией», от которой сильнее всего страдали беднейшие слои общества, тем более что они не имели возможности бежать в загородные поместья. Дефо называл лондонскую чуму 1665 года «избавлением», она унесла «30–40 тыс. как раз тех людей, которые, останься они в живых, стали бы по бедности своей невыносимым грузом». В XVI и XVII веках, когда чума стала эндемичной болезнью Константинополя, ее эпидемии случались в Европе чаще, чем в Средние века. Взаимосвязь волн чумы с ведущими потоками дальней торговли и передвижениями армий становится еще более четкой (см. примеч. 8).

Для истории среды важны не только причины чумы. Как минимум, не менее важны для нее противочумные меры. Сначала чума изобличала бессилие медицины, но продолжающийся в течение всего Нового времени процесс гигиенизации западного мира и политизации гигиены – скорее всего, важнейший источник действенного экологического сознания – был в значительной мере вызван к жизни травматическим опытом эпидемий. Тот «процесс цивилизации», сопровождаемый повышением порога стыда и отвращения, который столь сложно разъясняет Норберт Элиас[159], проще всего объяснить страхом перед заражением и «дурным воздухом», терзавшим людей задолго до того, как были открыты бактерии (см. примеч. 9). Чувство, что наиболее здоровая жизнь – это одинокая жизнь в зеленой природе, получает таким образом тривиальное и рациональное основание.

В ментальных и медико-политических реакциях на чуму Европа отличалась от исламского мира, принимавшего болезнь более фаталистично – как ниспосланную Аллахом судьбу. Особый путь Европы с ее экологическим сознанием проявился не только в лесных установлениях, но и ранее – в реакциях на великие эпидемии. Правда, принимаемые меры сотни лет оставались не слишком успешными. Пока главными действующими лицами были торговые города, нельзя было широким фронтом воплотить в жизнь жесткие карантинные меры. Лишь когда инициативу перехватили владетельные князья, и Габсбургская монархия в 1728 году организовала на Балканах широкий противочумный кордон, наметился некоторый прогресс. Хотя некоторые историки полагают, что удивительно резкое исчезновение чумы из Европы в XVIII веке объясняется не мерами профилактики, а тем, что черную крысу вытеснила крыса серая. История эпидемий сохраняет элемент загадочности и непредсказуемости (см. примеч. 10).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.