Предыстория легизма

Предыстория легизма

Предтечами легизма как доктрины в синологии привычно считаются министры-реформаторы периода Чуньцю, начиная с Гуань Чжуна. Конечно, реформы осуществлялись и в западночжоуском Китае, особенно ощутимо при Чжоу-гуне и во времена Ли-вана и Сюань-вана. Однако в те отдаленные времена о создании системы законов не могло быть и речи. Общество не было достаточно развитым и подготовленным для этого. Реформы в западночжоуском Китае сводились в основном к легитимизации власти центра и отстаиванию ее прерогатив в условиях, когда окрепшие вассалы начали бросать открытый вызов сыну Неба. В ином положении оказались правители восточночжоуского Китая.

Как только стало очевидным, что сын Неба со своим небольшим доменом и скудными военно-политическими возможностями более не в состоянии реально управлять Поднебесной, перед которой возникла угроза расчленения или варваризации под натиском воинственных трибализующихся соседей с их быстро формирующимися племенными протогосударствами, появилась объективная потребность в новых политических лидерах. Первым из них в качестве гегемона-ба выступил циский Хуань-гун, а первым с реформами, направленными на укрепление централизованной власти в Поднебесной, стал Гуань Чжун, этот alter ego циского Хуань-гуна. Именно на плечи этих двоих легла нелегкая задача обеспечить сплочение и целостность уже сложившегося, обновленного и обогащенного за счет инкорпорации соседних племен, но в политическом отношении еще крайне неустойчивого чжоуского этноса. Гуань Чжун в этом тандеме был ведущей интеллектуальной силой. Неудивительно, что он выступил с предложением реформ, которые призваны были укрепить военную мощь царства Ци и, следовательно, всего Чжунго.

Главной задачей реформатора было обеспечить целостность чжоуского Китая вне зависимости от того, сколь значительной будет власть центра сына Неба. Более того, по поручению лишенного реальной власти сына Неба Хуань-гун и Гуань Чжун должны были сохранить хотя бы видимость существования центральной власти и уж во всяком случае цельность чжоуского этноса и его культуры, достигшей уже достаточных высот. Как известно, оба они справились со своей задачей, а вклад предложившего программу реформ Гуань Чжуна был особенно большим.

Гуань Чжун остался в истории Китая знаменитым министром и крупным реформатором. Но его реформы, хотя они и были направлены на укрепление государственности в чжоуском Китае, не нуждались в писаном или вообще каком-либо официально фиксированном их оформлении. Потому легистом — в том смысле, как мы условились трактовать этот термин, — он не был. В крайнем случае, учитывая направленность предлагавшихся им реформ, можно, пусть даже с натяжкой, считать его протолегистом, быть может, предтечей древнекитайского легизма^[175]. Аналогичными предтечами можно считать и всех других сколько-нибудь значительных министров-реформаторов периода Чуньцю, о которых достаточно было сказано. Из всех них стоило бы особо выделить чжэнского Цзы Чаня.

Цзы Чань — фигура наиболее значительная на общем фоне политических деятелей периода Чуньцю, он был автором серии реформ и написанного им в 536 г. до н. э. уложения о наказаниях «Син шу» [Цзо-чжуань, 6-й год Чжао-гуна]. Текст его не сохранился. Собственно говоря, о существовании «Син шу» мы знаем лишь по критическому высказыванию о нем цзиньского Шу Сяна. Однако критика не произвела на Цзы Чаня большого впечатления. Он не отказался от своего детища, сославшись на то, что озабочен не столько возможными неувязками в будущем, если люди предпочтут новые законы этическим нормам древности (к этому сводился основной упрек Шу Сяна), сколько необходимостью улучшить положение дел в царстве Чжэн сегодня.

Создание Цзы Чанем кодекса законов было первым формальным актом, направленным на укрепление власти в царстве, которым он фактически управлял. Здесь стоит специально оговориться, что Цзы Чань весьма чтил традиции и ни в коей мере не выступал против их приоритетной роли. Насколько можно понять смысл и цели его реформ, включая и создание «Син шу», они предпринимались для укрепления внутренней структуры царства, улучшения его администрации и корректировки давно принятых, но далеко не всеми и не всегда соблюдавшихся норм поведения. Цзы Чань как глава администрации и реформатор ощутил потребность не только в проведении реформ, но и в создании некоего письменного варианта норм поведения, возможно частично обновленных.

Скорее всего, именно к этому сводилась его законодательная инициатива. Нет прямых данных, которые позволили бы судить о характере и конкретных изменениях в нормах жизни, нашедших отражение в «Син шу». Однако некоторые косвенные данные на этот счет приведены в «Цзо-чжуань». В сообщении от 6-го года Чжао-гуна, где приводится критический отзыв Шу Сяна, сказано, что суть писаного свода законов сводится к перечислению преступлений и наказаний за них [Legge, т. V, с. 607 и 609]. Кроме того, есть данные, что реформами Цзы Чаня в целом люди царства Чжэн были довольны, о чем они пели в песнях [Го Мо-жо, 1961, с. 454]. Можно предположить, что законы Цзы Чаня, как и реформы Гуань Чжуна, сыграли положительную роль и в укреплении власти, и в административном упорядочении центра (правда, центры у обоих реформаторов были очень разными: Гуань Чжун фактически руководил всей Поднебесной, а Цзы Чань — лишь средним по размеру царством Чжэн).

Программа реформ Гуань Чжуна и реформы, включавшие в себя письменный текст законов, приписываемых Цзы Чаню, — это самый начальный этап становления легизма как доктрины. Новая доктрина пробивала себе дорогу медленно и постепенно. Но обновление было необходимым, оно было востребовано временем. Показательно в этом смысле, что всего через несколько десятилетий после появления текста «Син шу», в 513 г. до н. э., в царстве Цзинь был опубликован аналогичный свод законов, выгравированный на металлической плите [Цзо-чжуань, 29-й год Чжао-гуна]. На сей раз против нововведения выступил Конфуций, а авторы судебника из кланов Фань и Чжун-хан были обвинены в интригах и подвергнуты преследованию в собственном царстве.

Трудно сказать, что именно побудило представителей двух влиятельнейших кланов царства Цзинь объединиться и выступить с чем-то вроде манифеста, претендовавшего на какой-то пересмотр экономических, политических, а быть может, и правовых отношений в царстве. Но нет сомнений, что политическая интрига здесь сыграла немалую роль. Возможно, два объединившихся клана были намерены с помощью новых порядков усилиться и одолеть своих соперников. Как известно, это им не удалось, и в скором времени оба они сошли с политической сцены. Не очень ясно, сыграл ли при этом существенную роль их свод законов. Видимо, сыграл, иначе в источниках этому событию не уделили бы столько внимания. Интересен сам факт: в политической борьбе могущественного царства Цзинь в конце VI в. до н. э. апелляция к записанному своду законов была уже орудием борьбы. Правда, еще не обеспечивавшим выигрыша.

Как бы то ни было, первые своды законодательных предписаний появились уже в конце периода Чуньцю. И они были своего рода провозвестниками легизма. Вообще принципиальным отличием фа-цзя как школы мысли в чжоуском Китае было то, что у нее — в отличие от предшествовавших ей конфуцианства и моизма — не было основоположника, создателя основ теории, Учителя, за которым могли бы идти, принимая и развивая его идеи, многочисленные его ученики и последователи. Напротив, в эту школу временами шли очень разные люди, имевшие различную начальную подготовку и ориентацию и объединенные лишь одной сверхидеей — стремлением с помощью радикальных реформ и строгих административных предписаний, законодательных инициатив и суровых наказаний добиться того, чтобы общество трансформировалось более быстрыми темпами, а централизованное государство постоянно укрепляло свою мощь, особенно военную.

Коль скоро определенное направление мысли создавалось усилиями разных людей, практически почти не связанных друг с другом и не обязанных один другому (характерно, что никто из заметных легистов не ссылался на своих предшественников как на Учителей), то нет ничего удивительного в том, что каждый из них мыслил по-своему. Отсюда и результат: легизм как совокупность идей и соответствующих им преобразований не является чем-то цельным. Его правильней охарактеризовать как результат работы ряда независимых, хотя и близких друг к другу по направлению мысли и поиску решений деятелей, чаще всего из числа тех, кто стоял у власти и имел возможность не только высказать, но и реализовать свои предложения.

Число таких людей стало быстрыми темпами расти с начала периода Чжаньго. Тому было несколько важных причин. Во-первых, в подобного рода радикальных реформаторах были заинтересованы правители царств. Некоторые из них объявляли нечто вроде конкурсов, приглашая к себе на службу мыслителей, чьи идеи окажутся наиболее созвучны их собственным устремлениям. Во-вторых, спрос рождал предложение. В разных царствах чжоуского Китая, особенно хорошо знакомых с многовековой богатой административной культурой (имеются в виду прежде всего три царства, на которые распалось Цзинь, — Чжао, Вэй и Хань), появлялись хорошо образованные и часто не слишком обремененные нормами традиционной этики молодые честолюбцы, у которых было немало идей по поводу того, как сделать царство сильнее. Чаще всего это были выходцы из разросшегося социального слоя гищ далеко не все представители которого имели удовлетворявшую их запросы службу. Впрочем, среди этих ши порой бывали и близкие родственники того либо иного правителя, представители боковых ветвей правящего дома царства.

Вопрос о реформах в царствах чжоуского Китая достаточно остро стоял уже в начале Чжаньго, на рубеже V–IV вв. до н. э. И естественно, эта потребность рождала предложение. Потенциальных реформаторов, как упоминалось, вполне хватало. Важно было не ошибиться и выбрать именно тех, чьи программы могли бы дать желаемые результаты. Именно этим и занимались правители ряда царств в первой половине IV в. до н. э., когда стала особенно ощущаться потребность в решительной ломке все еще стойко державшихся традиций прошлого.

Речь идет прежде всего о царствах, чье развитие в прошлом шло в основном по второй, реформистской модели (подробно об этих моделях см. в четвертой главе второго тома моей книги [Васильев Л.С., 2000]). Однако деление на традиционную и реформистскую модель в период Чуньцю было условным. В царствах, склонных развиваться по традиционной модели, время от времени проводились существенные реформы, как, например, в Лу и Сун. В царствах, ориентировавшихся на реформы, сохранялось высокое уважение к традиции, со всем по отношению к ней пиететом, включая ставку на патернализм власти. Но период Чжаньго заметно переставил акценты. Государства, в прошлом развивавшиеся по реформистской модели, стали ощущать недостаточность проводимых в них прежде реформ и все больше склоняться к радикальным изменениям, с помощью которых можно было рассчитывать на успех в ожесточенной борьбе сильных царств на уничтожение. Впрочем, это отнюдь не означает, что в каждом из них осознание необходимости такого рода реформ вызвало единодушную поддержку.

Дело в том, что во всех государственных образованиях трансформировавшегося чжоуского Китая и в середине периода Чжаньго сохранилось немало родовой знати, которая по-прежнему не только занимала влиятельные посты в высших эшелонах власти, но и панически боялась радикальных перемен. Эта боязнь была вполне оправданной: в программах радикальных реформ родовой знати уже совсем не оставалось места. Она должна была сойти с политической сцены, ибо мешала превращению бывших феодальных царств в сильные централизованные государства с мощным чиновничье-бюрократическим аппаратом власти. Вопрос стоял жестко: кто кого. И знакомясь с судьбами наиболее известных реформаторов легистского толка, мы узнаем, что подчас даже вполне удачные реформы завершались гибелью их авторов.

Подчеркиваю: речь идет о реформаторах легистского толка. Ибо стоит еще раз напомнить, что в принципе огромный реформаторский, даже радикально-реформаторский потенциал был и в учении Конфуция, не говоря уже об учении Мо-цзы с его утопическим призывом все в Поднебесной перевернуть вверх дном. Конфуций и его учение несли с собой неизмеримые и благотворные реформистские идеи. С помощью того, что было предложено Учителем, можно было коренным образом изменить всю систему управления и в конечном счете привести Поднебесную к процветанию. Как известно, именно так и случилось несколькими веками спустя. Известно, что понятия «китайская империя» и «конфуцианская империя» являются ныне почти синонимами. Но беда конфуцианцев того времени, о котором идет речь, была в том, что их ставка на реформы оказалась растянутой во времени чуть ли не на века и базировалась в основном на призывах к изменению социального порядка за счет совершенствования этических норм, восходящих к умело отобранным и переакцентированным Учителем традициям.

Естественно, что в то время, когда потребность в реформах, причем быстрых, приносящих видимые результаты сегодня, сейчас и прежде всего в политике и экономике, была столь острой, ни конфуцианство, ни тем более моизм не могли быть востребованы. На передний план вышли реформаторы иного толка, а именно легисты. Благодаря их усилиям царства периода Чжаньго быстро и успешно перестраивались, что в конечном счете привело к объединению Поднебесной и созданию империи.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.