Часть III. О НАЦИОНАЛЬНОСТИ КАЗАКОВ И ИСТОКАХ КАЗАЧЬИХ ТРАДИЦИЙ

Часть III. О НАЦИОНАЛЬНОСТИ КАЗАКОВ И ИСТОКАХ КАЗАЧЬИХ ТРАДИЦИЙ

Русская культура одна из самых самобытных и ярких. Она достойно выглядит в соседстве с испанской, японской, китайской и другими неповторимыми национальными культурами.

В многообразной русской культуре один из самых сочных, колоритных и своеобычных пластов народной культуры и традиций создало казачество.

О русских казаках есть выдающийся роман Михаила Шолохова «Тихий Дон», есть сильные произведения о восстаниях во главе с казачьими атаманами С. Разиным, Е. Пугачевым… Но! Тут кругом политика, гражданская война. Ярких книг о казачьей культуре и традициях мало. Кинематограф этой нивы, за исключением двух фильмов, можно сказать, не касался, это особенно заметно в сравнении с направлением «вестерна» в американском кино, да и советский кинематограф экранизировал не один десяток американских вестернов (в том числе по Дж. Лондону). И в этом тоже проявление политики.

Дело даже не в том, что значительная часть казачества в 1917 году оказалась на стороне белого движения. Дело в другом: идеологам интернационализма в первые десятилетия после революции глубоко чужды любые яркие проявления национальных культур (особенно русской). И в дальнейшем к продвижению в свет произведений этой тематики относились осторожно и выборочно… Вот и получилось, что историки и деятели культуры недоработали и многое запутали. Некоторым просто информации не хватало. Причины активности норманистов и евразийцев отражены в других частях книги.

У ряда авторов есть гадательные рассуждения на тему: откуда пошло казачество и слова «казак», «атаман»… Одни предполагают – от татар, другие – от казахов, иные – от аланов, скифов, хазар, половцев и даже от якобы существовавшего племени бродников.

Евразийцы и вовсе все перемешали и утверждают, что «казачьи войска не просто составляли часть Орды – они являлись регулярными войсками русского государства… В прошлом Ордой назывались просто регулярные русские войска». Даже борец за русские национальные традиции Степан Разин объявлен монгольским ханом.

Глядишь, скажут, что и Наполеон с Гитлером в Россию не захаживали. Пишут же разного рода публицисты о том, что во Второй мировой войне евреев в немецких концлагерях не сжигали и русские были там, как на курорте.

Разницы между геббельсовской пропагандой и болтологией евразийцев почти нет. И те и другие имеют одну цель – обезличить русский народ и другие народы, стереть их в пыль, а тех, кто уцелеет, превратить в серых холопов.

Уже несколько лет автор изучает историю казачества, точнее «козачества», как это писалось в старину. Этой темы касался в ряде публикаций, но созрела необходимость выделить ее в отдельный очерк.

Начнем с печки – о первых русских поселениях на пустошах Дикого поля, о бродниках, бурлаках и рыбаках. Селения славян на Волге появились не позднее середины первого тысячелетия. Раскопки самарских археологов датируют их V–VIII веком.

Что произошло дальше, можно найти в книге «Булгары» Хамида Абдрашитова (и у ряда других авторов) на странице 9: «В 737 году арабский полководец Марван со стодвадцатитысячным войском вторгся на Северный Кавказ и напал на булгар». «Булгары, ушедшие на Волгокамье, потеснили к северу и западу угро-финские племена, издавна жившие в здешних местах, и закрепились там».

Добавим, что булгары потеснили из Прикамья не только мордву и марийцев, но и русские поселения на Средней Волге, на Самарской Луке. После монгольского нашествия территория Русской равнины и Дикого поля сильно обезлюдела. Русских селений с семейным укладом жизни на Волге, на Средней Волге не стало. Из русских-росов здесь появлялись и селились только бродники, бортники, бурлаки, ватаги ловцов рыбы. Занимались они тем же, чем до появления булгар и монголов: звероловством, бортничеством, ловлей рыбы… С риском для жизни со стороны кочевников-скотоводов, любимым промыслом которых были угон чужого скота и работорговля. Бродники и бурлаки после монгольского нашествия появлялись на реках Дикого поля только в качестве вольной инициативы отдельных промышленников. Лишь через несколько столетий их начали привлекать в качестве наемных работников…

Эпизодические, военные появления росов на Волге, Дону, Днепре, Каспийском, Черном, Балтийском и других морях не прекращались ни во время нашествия полчищ Чингисхана… ни во время Золотой Орды, ни, тем более, до того (во время становления Булгарии в домонгольский период). Киевские князья старались вернуть себе Среднюю Волгу; в это время и позднее здешние просторы бороздили суда ушкуйников.

Русские всегда считались хорошими мореходами, добавим: отважными мореходами, ибо плавали на малых судах – лодьях, дубах, ушкуях. «Около 900 года Черное море называлось уже Русским морем, и это название удерживалось нами до 1223 г., т. е. до битвы русских с татарами при Калке».

В книге, составленной A.Л. Гаркави, «Сказания мусульманских писателей о славянах и русских» (1870 г.) говорится о походе славян на Византию в 865 году. Писатель Масуд сообщает, что кроме русов никто не плавает по Черному морю.

Это же подтверждает Моисей Каханнатуаци, живший в X веке. В те же времена (и ранее) русские ходили по Волге и Каспийскому морю. Информация о том дошла до наших дней по сведениям о крупных сражениях в устье Волги и в районе современного Азербайджана. Задолго до Петра I, якобы создавшего первый русский флот, наши соотечественники ходили по северным морям до Норвегии, по Ледовитому океану до Мангазеи, до Сибири.

Походы эти известны из-за своей военной направленности, что привлекало внимание летописцев. Но гораздо большее распространение имели рыболовные, промысловые, торговые походы, менее освещенные. С рыболовными промыслами связаны бродники.

Бродники – это не бродяги, а рыбаки. Рыбные промыслы дали русскому языку много слов и понятий. Многие из них утрачиваются по причине исчезновения промыслов, появления машин, новых технологий… Другие перекочевали в воровскую феню. А третьи используются нами, но первоначальный смысл их забылся.

Слово бредень уже близко к бродникам. В. Даль, тонко чувствующий не только смысл слов, но и интонацию, посвятил слову БРОДИТЬ целую статью. Вот лишь несколько значений слова БРОДИТЬ – «…ходить по разным направлениям, отыскивать что или без дела. БРОДИТЬ рыбу, ловить бреднем, идучи водою и волоча его на клячах за собою. Бродный путь, убродный, вязкий, топкий, болотистый. БРОДНИ – бахилы, обычная обувь сибиряка. Рыбачьи бродни, бахилы, сапоги с высокими голенищами, на помочах. БРОДНИК – небольшой неводок… БРОДЧИК рабочий – при тяге невода. Он же вожак на броду на переходах либо на переезде бродом, указчик пути». Имели бродчики отношение и к лесным промыслам.

Основа читателю понятна. Дополним лишь казачье выражение находиться «в заброде», т. е. на рыбном промысле. (Ниже мы еще вспомним бродников). Слово это русское не только по происхождению и звучанию, но и по истории промысла. Кочевые народы Дикого поля и Азии рыболовством практически не занимались. В данном регионе чисто русский промысел. Даже на реке Яик рыбным промыслом занимались только казаки. К примеру, калмыки первые столетия по приходу в Европейскую Россию рыбы не ели, «брезгали», только раков ели.

Бродники не только рыбаки и вожаки («вожи») на перелазах-бродах, но и воины, охраняющие броды. Во времена, когда не было в Диком поле мостов, броды охраняли особо (по ним мог прийти враг): в воде «били мелкий частик (колья. – Прим. Бажанова), и сваи, и рогатки, чтобы лошадь не могла ступать по дну».

Бродники наряду со звероловами… оказались среди тех, кто закладывал основы казачьих традиций и промыслов.

Бродники – это древнее русское слово, встречающееся в древнем новгородско-архангельском говоре, обозначавшее ловцов рыбы. Вначале они были вольными, как и звероловы. Позднее, с развитием и укрупнением рыбной промышленности, бродниками стали звать наемных рабочих этих промыслов. На Азовском море на рыбных заводах свыше двух тысяч «забродчиков». Охраняемые казачьи зимовники в Гарде на реке Буг и у реки Каллус на Азовском море.

Промысел красной рыбы бродниками-ловцами на Волге достигал еще большего размаха. Даже во времена независимости Казани, отделявшей Верхнюю Волгу от ее остального бассейна, даже во времена ига Золотой Орды в районе Девьих гор, Жигулевских гор… промышляли рыболовством тысячи русских. Один из письменных источников утверждает о присутствии десяти тысяч русских рыбаков в районе Девьих гор в 1521 году.

Постепенно бродники уступили место более организованным казакам и рыбопромышленникам. Но кто из нас на досуге не ходил с бреднем в поисках рыбы и раков? Бродников нет, а слова и традиции остались. Никакой отдельной бродницкой народности не существовало, а был старинный традиционный русский промысел и промышленники-бродники, сохранившие свое название и традиции вплоть до XVIII века…

Ко времени активного применения слова «бродник» все более широкое применение получает и слово «бурлак». О его происхождении можно найти сведения в книге автора «По законам Дикого поля». Слово «бурлак» ближе к понятию-определению судовой рабочий, не случайно оно более всего прижилось на Волге, где в годы наивысшего развития судоходства с помощью тяги судов бичевой против течения работало от полумиллиона до миллиона бурлаков.

В. Даль приводит два значения этого слова: в качестве обозначения крестьянина, идущего на заработки на чужбину, и другое: бурлак – неженатый, холостой, одинокий, бездомок, шатун, побродяга. Сразу уточним, что бурлачество всегда, изначально – не просто крестьяне, «идущие на заработки» или «побродяги», а люди, кормившиеся промыслом, связанным с водой. Посмотрим на другие источники. «Русско-украинский словарь» (гл. ред. М. Калинович, Киев, 1962 г.) слово «бурлачить» переводит так же – «бурлачить», а вот слово «бурление» – как буяння, т. е. буйный. В. Максимов («Год на севере») записывает образцы речи поморов-великоросов: «во хмелю бурливы, задираются…» Вот истоки слова «бурлак». Такими буйными и были бурлаки, промышлявшие на быстрой бурливой (особенно в половодье) Волге.

Наряду со звероловами, пастухами, бродниками и бурлаки участвовали в создании казачьих традиций.

Вначале своего зарождения бурлаки кормились на рыбных промыслах, ловлей рыбы со специализацией хороших гребцов, ловцов на стремнине рек и в открытом море. Источники, упоминающие о зарождении рыбопромышленности в России, называют бурлаков лучшими гребцами. Кстати, бурлакам принадлежат рекорды, никем не превзойденные, и вряд ли кто сможет даже приблизиться к возможностям лучших гребцов мира. Известен случай из XVII века, когда они в половодье (!!!) против стремительного течения на «легких» стругах прошли от Астрахани до Ярославля за 75 суток ежедневной работы. Сорок километров в сутки на груженых стругах против течения – это впечатляет гораздо больше, чем достижения современных олимпийцев. С увеличением числа торговых и промысловых судов на реках все чаще стали поднимать суда против течения лямкой-бичевой. С увеличением промысла известия о бурлаках увеличиваются.

Никто из кочевых народов гребцами на судах в XVII веке добровольно не работал. У турок на Черном море были галеры с гребцами-рабами, но и под плетью рабы так не работали, а без плети не остались бы гребцами и одного дня. Отличные гребцы и казаки, ходившие в походы на Турцию и Крым. О стремительности походов донцов и запорожцев немало свидетельств. На легких судах, дубах, лодьях, чайках казаки нападали даже на военные корабли турок.

«Бурлак» слово русское, как и бурлацкий промысел исконно русский. Тем, кто думает об азиатском происхождении слова, скажем, что кочевник, привыкший к праздности и воле, для столь тяжелого труда не годен. Бурлацкий промысел тяжелее крестьянской и рудокопской работы. А для казака бороздить воду веслом милее, чем землю плугом. И вся бурлацкая иерархия несет в себе русские слова-понятия: водолив, дядя-букатник, шишка, косные и т. д., бичева, бичевник и прочее. Такое бурлацкое определение, как «шишка»-начальник широко употребляют в России и в XXI веке.

В более поздние времена, не ранее второй половины XVII – начала XVIII века на бурлацком промысле стали появляться первые ватаги бурлаков из мордвы, татар. Но это уже с развитием промысла, с широким использованием тяги судов против течения бичевой, когда ватага (тоже русское слово) идет берегом, бичевником.

По тяжести труд, сложно с чем-то сравнимый. Под дождем, ветром и солнцем, в снегопад, от темна до темна тянуть против течения тяжелую посудину – надо иметь выдающуюся выносливость и терпение. Можно попробовать тянуть машину в горку хотя бы полчаса… Кто выдержит – тот герой.

Бурлаки не только участвовали в формировании казачьих традиций, но и являлись одним из отрядов казачества. Если поделить казаков на три основные течения: повольников, служивых казаков, воровских казаков, то бурлаки нередко примыкали к третьей ветви казачества, воровским казакам. На Волге казак мог стать на время бурлаком, а бурлак мог бросить бичеву и податься в казаки.

В Запорожье определения «казак» и «бурлак» зачастую вообще не разделяются. Вот фрагмент песни южноруссов:

«Днипре-брате, чим ты славен?

Ой я славен казаками, молодыми бурлаками».

И здесь у бурлаков-казаков оттенок гулящих, воровских. Летописцы Запорожской Сечи ставили запорожским казакам в заслугу прекращение появления в своих землях вольно шатающихся бродников и бурлаков.

И все-таки бурлаки и казаки – это разные судьбы, разный образ мышления. В XIX веке бурлачество – это тяжелый, но хорошо оплачиваемый мирный труд людей в массе своей разухабистых, но не вооруженных и нередко защищающих своих нанимателей судовладельцев от воровских казаков и простых разбойников, если это было им по силам.

На формирование казачества влияла и православная религия, точнее – монахи-отшельники, совершавшие молитвенные подвиги в таких же глухих урочищах, где промышляли и казаки, но при осознанном самоограничении во всем, что касалось быта и пищи. (См. «Жигулевскую вольницу»). Авторитет отшельников среди русского народа огромен, по сути их почитали за святых.

Первые церкви в Диком поле и в Сибири построили русские рыбаки и казаки. Переменчивость ловецкой удачи и ежедневный, ежечасный риск своей жизнью развили в казаках суеверие и религиозность большую, чем во многих других регионах России. В обиходе и даже в документах, письмах казаки называли свою веру «русской верой», не православной или греческой, а именно русской. Иные поди и не знали, что они христиане православного вероисповедания, «русская вера» – и все тут. Незашоренному историку это положение скажет о национальности казаков и их национальном самосознании больше, чем протокол допроса, существуй такой.

С усилением крепостного права и других обстоятельств (перебежчики во время войны…) в казаки шло много народа, но истоки есть истоки. Казаки вышли из русского народного землепроходческого, промыслового движения, да так и остались русским сословием…

Самое значительное влияние на формирование казаков оказали ушкуйники – профессиональные воины. Появление такого течения, можно сказать, сословия, обусловлено развитием русского общества: еще сохранившейся племенной волей – с одной стороны, а с другой – разорением, обеднением князей после монгольского нашествия.

Во времена Киевской Руси народное вече могло не только князя призвать на княжение, но и епископа избирала паства (чего не было в других крупных церквях христианской Европы). И это еще один довод в пользу славянского происхождения как росов, так и казаков. Вожди «не русской веры» не усидели бы на княжеском престоле. Чтобы изменить порядок вещей, надо было либо изменить веру, либо отменить вече.

Древняя Русь – это общность русских людей, привыкших принимать самостоятельные решения. Наиболее сильная или наиболее вооруженная часть этого общества – княжеские дружины. Создавались они для защиты интересов князя и княжества и на протяжении многих поколений составляли воинское сословие. В условиях междоусобных войн русских княжеств княжеские дружины ходили с разорительными набегами и на селения соседей… И психологически были готовы не только к войне, но и к разбою. Война подразумевала разорение территории соперника.

Разорение большинства русских княжеств во время монгольских нашествий, необходимость платить дань, обнищание населения, с которого должно было взимать дань, сокращение самого населения (города разорялись, а звероловы, бортники, бродники ушли в леса – ищи свищи) привело к сокращению княжеских дружин, говоря по нынешнему – к сокращению армии. Безработное воинство, воспитанное на примерах вечевого самоуправления, привыкшее на протяжении многих поколений к непрерывной войне и походам, уязвленное монгольским нашествием, сформировало воинские отряды, вокруг которых собирались добры молодцы – вольга. Вот эти отряды, прозванные ушкуйниками, продолжали ходить в походы по решению вече – войскового круга.

Набегам ушкуйников подвергались русские города, в частности Кострома, Ярославль, Нижний Новгород, а так же города Волжской Булгарии, селения Золотой Орды, прибрежные города Каспийского моря (Азербайджана), Черного моря… Ушкуйники ходили в Сибирь, включая легендарную Мангазею. На утлых суденышках по бурлящим морям ходили воевать шведскую карелу и Норвегию, родину викингов, например, в 1349 году.

Походы эти можно назвать разбойничьими (от Костромы до Азербайджана), но в значительной степени и воинскими, освободительными, если говорить о нападениях на Золотую Орду и ее вассалов. Князья, везшие дань Орде и призывавшие Орду на помощь против соседей, укрепляли врага, а вольга молодцев, ушкуйников не только ослабляла Орду, но и подавала примеры, когда сравнительно небольшие отряды дерзкого воинства держали в напряжении всю степь от Дуная до Яика и Сибири. Захватывали столицу Золотой Орды город Сарайчик. И не однажды. Случалось, что ушкуйников, перегруженных добычей, догоняла погоня, и тогда случались еще более жестокие сечи.

Слово «ушкуй» известно многим историкам. Известно и исследователю русского языка В. Далю, который помечает напротив ушкуя: «ладья, лодка». И приводит отрывки из летописей: «Быст их 200 ушкуев и поидоша вниз Волгою…», «Идоша на них Вяткою ушкуйницы, разбойницы…»

О том, что ушкуй надежный, хорошо проверенный вариант ладьи, говорят факты, свидетельствующие, что на ушкуях плавали не только воины, но и цари:

«На завтре сел государь и з братом своим в ушкулы и погреб вверх Волгою» (Никон, л., 1453 год).

История донесла до нас имена новгородцев-ушкуйников Гюраты Роговича, Луки, а также ушкуйника Рязанца, что говорит о постепенном расширении географии мест, откуда выходили воины речных ратей.

Центрами сбора ушкуйников можно назвать Новгород, Псков, поселения новгородцев на Белом и Баренцевом морях, а также на реке Вятке, впадающей в Каму, приток Волги. Здесь укрывались ушкуйники после своих походов. Новгород, побережья северных морей, Вятка находились за такими дремучими дебрями, что сюда не дотягивались ни Золотая Орда, ни Казань, ни Москва. Вольные поселения жили по старому вечевому самоуправлению; для защиты нарыли многокилометровые подземные схроны, каждый мужчина – не просто воин, а мастер убойного дела.

После падения независимости Новгорода Великого и присоединения к Москве походы ушкуйников утихают. После падения Казани «рука Москвы» достала соплеменников, отгороженных от метрополии Татарией, и на Вятке. Однако дух ушкуйников уже растворен и впитан казаками-повольниками на Нижней и Средней Волге, Днепре, Дону и других вольных реках.

Ушкуйники славились своим свободолюбием, дерзостью, несравненной отвагой и отличным владением оружием. Прозвание ушкуйников произошло от ушкуев – лодок, изготовленных в особом северном варианте. Вмещалось в ушкуй пятнадцать-двадцать человек, но были и более крупные ушкуи. Удобные и для морских походов, и для плавания по мелководьям, через перекаты, перетаскивания на волоках из одной реки в другую.

Нередко нос ушкуев украшали вырезанные из дерева головы коней. Эта традиция надолго пережила ушкуйников и сохранилась на Волге до XIX века, на обычных судах.

Северные лодьи носили названия: оскуй, ускуй, ушкуй. От названия судов и пошло название плавных ратей – ушкуйников. В северных говорах оскуй означает белый медведь. Звероловы говорили: «Дай Бог моржа на суше, а оскуя в воде». Название северной ладьи ушкуй повелось от древней воинской традиции: перед боем нос ладьи покрывался медвежьей /оскуя/ или волчьей шкурой с оскаленной мордой. Своего рода флаг и стремление нагнать страх на врага. Вместе с тем оскаленная морда медведя считалась оберегом. Долгим созерцанием оскаленной морды зверя ушкуйники вводили себя в транс и шли в бой с какой-то необычной яростью, необычной даже для полей брани, не смущаясь ни пушками, ни крепостными стенами, ни количеством противника, ни собственными ранами. И побеждали в ситуациях, где, казалось, и выжить-то невозможно.

Традицию вывешивать шкуру с оскаленной мордой дикого зверя от ушкуйников унаследовали волжские казаки. Впрочем, трудно отделить ушкуйников от казаков. Ушкуйники – это и есть казаки. В известной былине новгородский гусельщик и купец удалой молодец Садко двенадцать лет гулял по «матушке Волге-реке» «со вершины и до устья ей аи нижнея царства астраханскова.» И «никакой над собой притки и скорби» не ведывал. Можно сказать, не пугливым гостем ездил по Волге, но хозяином.

Когда обратимся к рассмотрению слова КАЗАК, вспомним сочетание «матушке Волге-реке», где уточнение «реке» делается в былине не случайно, а скорее по необходимости…

В другой былине – «Василий Буслаев молиться ездил» – впрямую соединяются образ ушкуйника Василия Буслаева и волжских казаков:

«На славном море Каспийскием,

На том острову на Куминскием,

Стоит застава крепкая,

Стоят атаманы казачие;

Не много не мало их – три тысячи;

Грабят бусы, галеры,

Разбивают червлены корабли…»

Походы ушкуйников были продолжительными – от нескольких недель, до нескольких месяцев и лет. Они уверенно плавали и среди диких пустынь, и мимо Казани и Астрахани… Что удивляться тому, если князь Кий еще в V веке ходил морем на Византию. Застигнутые зимой ставили зимницы – слово, хорошо прижившееся и на Волге, и в далекой Болгарии (на Балканах, где есть старинный город Зимница).

От необузданных, но умелых ушкуйников казаки унаследовали не только воинские приемы и вечевое самоуправление, но и навыки строительства судов и зимниц…

Упоминания об ушкуйниках исчезают к моменту присоединения Великого Новгорода, Вятки и других северных земель к Москве, зато все больше появляется известий о казаках.

Ушкуйник – это воин, который возвращался домой, где без боязни, с почестями сбывал добычу торговому люду, придумав прозрачную легенду о внезапно появившемся богатстве от волшебного Ильмень-озера, и тому подобное. С изменением ситуации многие ушкуйники осели на вольных реках.

Из поколения в поколение сохранялись былины и предания. Вспомним, что казаков как магнитом тянуло на Волгу-матушку, Волгу-родительницу и с Яика, и с Дона, и с Днепра… Вспомним поход Степана Разина на побережье Каспия (побросали станицы и любимых коней и пересели на ладьи). Какова сила традиции…

И все же потомки ушкуйников казаки имели несколько иное мироощущение. Они впитали традиции не только ушкуйников (главной своей составляющей), но и русских звероловов, бродников, бурлаков, пастухов. К тому же ушкуйник возвращался в свою землю, в свою крепость. Станицы казаков открыты всем ветрам среди лесостепей, в степях, в горах, на расстоянии сотен и тысяч верст от русских крепостей. Перерождение ушкуйников в казаков шло постепенно, это чисто русское движение. Обусловлено оно не только национальной обособленностью народов тех времен, но и различным образом жизни, разностью промыслов.

Даже часть советской профессуры (когда именами Разина и Пугачева как борцов с крепостным правом назывались улицы и города) от истории повторяет определение казаков как разбойников вслед за средневековыми царскими указами. Вольный, работающий на себя зверолов и бродник подозрительны феодалам. Беглый крепостной крестьянин и вовсе «преступник» уже только потому, что не хотел, чтобы им торговали. Для барствующих феодалов и чиновников все жители Дикого поля – «воровские люди». Чужие, подающие пример и кров всем искателям воли.

На огромных просторах Дикого поля вслед за стадами скота кочевали немногочисленные племена то одних, то других кочевников. У ордынцев свой промысел – скотоводство и работорговля крадеными людьми, прежде всего кочевниками других орд и соседних улусов. Крестьянин из Руси, бурлак-одиночка, пленный казак для них желанная и дорогая добыча, за которую хорошо платили в южных странах.

Чаще всего казаку назад нельзя и вперед невозможно. Отсюда обособленность, редкая вооруженность. Но в отличие от ушкуйников казакам в условиях Дикого поля прожить военной добычей невозможно. Захват судна на Волге, тем более целого каравана – редкая удача, учитывая значительность судовой охраны и малость торговых сообщений в этом регионе, и купить колбаски или сырку на деньги в медвежьем углу тоже невозможно. Деньги стали играть у казаков сколько-нибудь существенную роль только в XVI веке и то не во всех регионах.

Значительное скотоводство в соседстве с хищническими шайками кочевников тоже невозможно до тех пор, пока казачьи станицы не превратились в казачье войско, контролирующее среду обитания…

Вот и осталось казакам звероловство, рыбная ловля и война. Промыслы, развитые до промышленных масштабов… Родовые промыслы, древнерусские промыслы. Основной экспорт Руси в средние века – продукты звероловства (мех и лечебные препараты) и пчеловодства-бортничества (мед и воск). Так жила большая часть Руси. У казаков выгода в том, что у них ловецкие тони ближе к устьям рек, где ходила на нерест красная и белая рыба (икра и балыки – еще один доходный промысел и экспорт, приносивший доход в казну). До постройки Петербурга паюсная икра с Волги, меха, лен, пенька, смола… поднимались на север и справлялись по Сухоне и Двине к Белому морю и далее отправлялись в Англию, Голландию.

Кочевые ордынцы не только не занимались промышленным ловом рыбы, но в большинстве своем не ели ее совсем. И промышленное звероловство в Диком поле шло через повольников и казаков. Кочевники добывали зверя в малом количестве для себя, вплоть до начала работы Оренбургской экспедиции, строительства крепости Оренбург и ряда других.

В Диком поле встретились два разных мира, живших разными промыслами, но на тот период глубоко враждебных друг другу. Один промысел (работорговля) покушался на другие мирные промыслы.

Появилось казачество очень давно, на несколько веков раньше, чем известные всем Ермак и Разин… Так, летописец кубанского войска Ф.А. Щербина пишет: «В 1375 году донскими казаками была поднесена Дмитрию Донскому икона» («История кубанского казачьего войска», стр.462). Еще ранее встречаются упоминания о казаках на пограничной реке Оке. Известно о казаках мещеры… В Курской губернии знали реку Казачью, приток Ворсклы.

И можно не сомневаться, что к этому времени казаки имели станицы и на Нижней Волге, и на Средней Волге, и на Днепре, на Самаре, на Яике и других вольных реках. Без их защиты и промысла ни Москва, ни Европа не лакомились бы черной икрой и осетровыми балыками.

Первоначально казачьи отряды – чисто мужские общины, куда женщины не допускались. Российский обыватель знает знаменитую песню о казачьем атамане Разине, которой взял в полон персидскую княжну, товарищи укоряют атамана: «Нас на бабу променял». Атаман бросает княжну в воду «Волге в дар» «от донского казака». Поступок, воспетый поэтом, продиктован не язвительностью казаков, а требованиями традиции, возведенной в закон.

И казачья традиция безбрачия идет от ушкуйников и бродников, но сильно ужесточенная самим казачеством. Историки запорожского казачества испытывали влияние польских политиков и польских источников, высказывали предположение о том, что обет безбрачия идет к западным рыцарским орденам. Сомнительное предположение, основанное только на том, что в XVII веке кто-то из казаков назвал себя «лыцарем степей». На Дону и тем более на Волге поляков и рыцарей не было, а воинские традиции соблюдались крепче, чем на юго-западе.

Рыцарство западной Европы – это военное сословие феодалов с замками и поместьями, в значительной степени наемники, использовавшиеся для подавления крестьянских восстаний и религиозными организациями. Казачье движение – это движение простонародья, вольных людей, особенно в начальной стадии своего развития. Где даже старшины не было.

О безбрачии казаков говорит и такая своеобразная южнорусская песня:

«Возьми соби в дружиночку,

Высокую могилочку,

На могиле только де Черный ворон краче».

Обет безбрачия у казаков можно объяснить влиянием монахов-отшельников и военной ситуацией, состоянием постоянной войны с ордами. Возможно, были опасения, что женщина может стать яблоком раздора, но главное в том, что женщина – это дети, это хозяйство. А вот этого-то подвижные отряды казаков, не имевшие тылов, не могли себе позволить. Вопрос выживания. И народ в казачьих ватагах подбирался не домовитый… Со временем привычка превратилась в общую традицию, даже в неписаный закон.

Когда казачьи станицы усилились, стали более многолюдными, получили заинтересованную поддержку Москвы, в том числе боеприпасами, хлебом, то рядом стали появляться селения семьянистых казаков и поселенцев. Казачья сирома-сироты отводили им роль помощников в снабжении войска продовольствием, припасами, а в случае нужды и призывом на войну. Надо ли говорить о главенствующей роли сиромы.

У кочевников обета безбрачия не было, и в этом тоже важное различие казачества с окружающими соседями и сходства с монахами-отшельниками.

Отдельные проявления обета безбрачия дошли и до нашего времени, например, среди воров «в законе». Эта извращенная форма безбрачия заимствована у казаков, как и часть словарного запаса воровской фени: стрелка, притон, майдан…

Русские женщины в казачьих зимницах и станицах появились вместе с беглыми крепостными и вольными крестьянами и в качестве освобожденных из ордынского полона самими казаками. Наконец, кавказские и азиатские женщины появлялись в качестве военных трофеев. Преимущественно таким образом в казачью кровь подмешивалась кровь южных и восточных народов, а совсем не как объединение отрядов казаков и ордынцев.

Впрочем, и в браках нашло свое отражение противостояние казаков и орды. Имеется несколько письменных источников (не говоря о преданиях, повторяющих то же) о том, что младенцев-девочек, рожденных от «басурманок», казаки убивали, мальчиков чаще оставляли. Так было на Кубани, на Тереке, на Яике… Об этом сообщают Ригельман, Щербина… Казачья станица вскармливала только воина. Каковы времена, таковы и нравы. Обычай сей говорит о том, сколь велика была взаимная ненависть казаков и ордынцев. Когда историками даются суждения о том, что казаки – часть Орды, то они либо не понимают, о чем пишут, либо выполняют платный заказ.

Насколько велико влияние подмешанной крови? В духовном плане почти никакого. Если что-то и брали друг у друга, то для усиления военных премудростей. Культурный обмен всегда идет сильнее в мирное время. В физическом плане это влияние оценить гораздо труднее. Мы знаем, что и в чисто великоросских областях люди различались по промыслам, говору, характеру и облику. Но эти отличия не были революционными, противоестественными, как трудно найти двух абсолютно одинаковых детей даже в одной семье.

Приведем по этому поводу интересную публикацию И. Краснова «Низовые и верховые донские казаки» («Военный Сборник», 1858 г.): «…между самими козаками существует замечательное племенное различие низовых и верховых козаков…»

«…число низовых козаков, сравнительно с верховыми, не велико, едва ли более десятой части; а пространство, занимаемое их поселениями, в отношении к обширности Донской земли, и того меньше».

«Низовые создали для верховых прозвище «чига».

«Верховые с своей стороны давали низовым прозвания: «бубличники», «таранья толчь», «сомовые сумы» и пр…»

«С первой половины прошлого века (девятнадцатого. – Прим. Бажанова) началась между верховыми и низовыми козаками тайная борьба, которая длилась около столетия и стала исчезать еще очень недавно. Борьба эта, по милости Божией, никогда не была поводом к кровопролитиям…»

«Верховые козаки по большей части русые и светлоглазые; брюнетов между ними мало. Они крепкого сложения и очень переносливы; пока не получат развития на службе, часто бывают вялы и кажутся иногда простаками, но живость и энергия у них быстро развивается на службе…»

«Верховые козаки более всего занимаются скотоводством (по Дону) и земледелием (по Хопру, Медведице и Бузулуку)».

«Нравы верховых козаков строги, иногда до суровости; они умеренны в пище и одежде, нередко до скупости; и в том и в другом женщины далеко превосходят мужчин. Верховцы считают грехом свободное обращение обоих полов, тем более общественные увеселения; а потому пляски и хороводы у них большая редкость…»

«Низовые козаки по большей части черноглазы и черноволосы. От природы не очень крепкого сложения, зато ловки и проворны, отличные наездники и стрелки с детства; выходя на службу даже в первый раз, являются молодцами, готовыми на удальство и великодушныя пожертвования. Но продолжительные труды и лишения многих из них утомляют…»

«Низовые козаки изстари занимались торговлею, мелкою промышленностью, ремеслами, а в особенности рыбною ловлею и виноделием. В прежние времена хлебопашество было для них вещь чуждая…»

«Низовые козаки вели большею частию жизнь разгульную; во всяких беседах и пирушках оба пола были вместе. Играм, песням, пляскам, хороводам не было конца. Женщины их и в старинное время отличались любезностью, щегольством… но дурное поведение, в особенности супружеская неверность, была у них явления редкия…»

И. Краснов делает вывод, что среди верховых казаков преобладали великороссы, а среди низовых малороссы. Такие различия наблюдались среди донцов. Другой исследователь А. Миртов в работе «Казачьи говоры» установил у казаков Дона четыре «диалектные группировки». Но все это диалекты одного языка, одного народа.

Нечто похожее наблюдалось и на Волге, но не во внешности, а в характере селений, где жили выходцы с нагорного берега, места обитания Жигулевской вольницы, Жигулевской вольги, относительно жителей селений повольников-степняков.

Известно, что и среди южнороссов есть различие, население северных областей светловолосое, южных – более смуглое и кареглазое. Среди других южных славян: сербов, болгар, македонцев, черногорцев… светловолосых и светлоглазых еще меньше относительно малороссов-южнороссов, но многие славянские традиции там сохранились в неменьшей степени, а то и в большей. Проявляется это и в языке.

Серьезный исследователь донского казачества И. Краснов замечает, что низовые казаки поселились ближе к арене военных действий с кочевниками, гордятся своими военными заслугами, и недоумевает, откуда пошло прозвище ЧИГА, данное ими верховым донцам.

Публицист И. Быкадоров определяет некую народность чига, только не поясняет, что это за народность, куда она испарилась, почему не оставила никаких следов, кроме названия, далее он ошибочно приписывает прозвище чига всем казакам:

«Великорусы до сих пор называют чигой (чига), сохраняя древнее тюркское окончание га, с прибавкой эпитета «остропузая». Это название указывает, что когда-то в сознании великорусского народа казаки были народом не великорусского происхождения (отчего Быкадоров решил, что ГА не русское окончание, не известно, а вот казачьи песни, в том числе «По Дону гуляет», охотно пели по всей России. – Прим. Бажанова); это сознание у самого великорусского народа существует и поныне. Эпитет «остропузая» применяется, конечно, в переносном смысле, в чешском и украинском языках есть слово «чигать», означающее высматривать, выглядывать, разведывать; очевидно, что оно позаимствовано было от народности, войско которой составляло легкую разведывательную конницу, возможно, у татар, возможно, что еще раньше – у половцев. «Остропузая чига» имеет или имела смысл «везде проникающий, проползающий на животе».

Читаешь такие строки и думаешь: человек, сочинивший их, или совсем далек от народа, к коему себя причисляет (?), или вот эти постоянные скользкие «возможно» притянуты к версии специально? Публицист даже не задается вопросом, есть ли в тюркском языке слово «чига» со значением высматривать, а так же – есть ли слово «чига» в русском языке, откуда в западнославянском языке тюркское слово «чигать», всех ли казаков называли «чига».

Нам нет смысла гадать. Проверим И. Краснова и И. Быкадорова по словарю В. Даля: «ЧИГА» дон. бран. прозвище казаков верховых станиц; астрх. астраханские казаки (от имени разбойника Чиги?). ЧИГА ол. призывная кличка овец. ЧИГАЛЬНИК? пск. бойкий наглец».

Как видим, В. Даль, во-первых, дает нам сведения, подтверждающие исследования И. Краснова, что прозвище чига принадлежит не всем казакам и даже не всем донцам, а именно верховым донцам (и дано нижними донцами). Да еще астраханским. Во-вторых, Даль приводит слово чига и как региональное псковской губернии и еще более северной олонецкой, где никаких печенегов никогда не было, совместно с русскими не проживало.

Быкадоров отправляет нас к некоей «народности», которая якобы составляла легкую разведывательную конницу, «возможно, у татар», но потом еще более запутывается, приводя нас к пластунам, «ползающим на животе». Тактика татарской (крымской?) кавалерии и пластунов (их Быкадоров не называет, но кроме пластунов в Диком поле никто ползком, по-пластунски не передвигался во время боя) совершенно противоположная. Пластуны устраивали засады и воевали в плавнях, среди камышей, окружавших перелазы-броды, по которым ходила в набеги Орда, а конница степняков известна внезапной стремительностью. Степь и плавни – совершенно разные стихии. Само слово «плавня» – рыбный промысел; русское слово.

Что касается прозвища ЧИГА у известного бунтаря и перенесенное на его сторонников достаточно реальная традиция. Широко известно, что бородатых казаков (вообще мужиков) и после подавления восстания С. Разина (Во время восстания 1670 монахов Соловецкого монастыря против никоновских реформ, осады русской святыни с 1662 по 1678 год активно защищали монастырь разинцы во главе с Кожевниковым и Сарафановым. Разбойники не разинцы, а те, кто убивал Соловецких старцев.), боровшегося прежде всего за сохранение русских национальных традиций, в том числе за право ношения бороды, противники долго называли с подозрительным намеком «разинским племенем».

А вот откуда пошли прозвища ЧИГА как таковые (в том числе у бунтаря)? Поиск опять приведет нас на Волгу, на русский север, к пастухам, и на рыбные промыслы. Кто бы сомневался. Проверим по другим словам, имеющим корень «чига».

ЧИГАРА – «влгд. овца, овечка, балька, бяшка, ол. чига». Опять попадаем на север, но помимо олонецкой губернии в костромскую. Для сравнения: на Средней Волге, гораздо ближе к кочевникам, в русских селениях овец подзывают по-другому: «бар-бар» или «бараш-бараш». Действительно верховые донцы, по многим свидетельствам (включая И. Краснова), в XVIII веке активно занимались скотоводством.

По словам русского языка можно найти и более древние связи донского войска (ведь пастушество в Диком поле до укрепления казаков в большое войско из-за набегов Орды – более чем просто риск), а вот рыбный промысел (столь любимый низовыми донцами) со станицей на речных островах и излучинах рек – риск оправданный, дающий много шансов и выжить, и заработать.

В поисках ответа покопаемся в словаре В. Даля: «ЧИГАРИТЬ – ур. каз. вздымать. Якорь чигарить! подымай; сродно с чегень». И так через слово «чига» мы добрались вначале на Волгу до астраханских казаков, а вот и до уральских, считай яицких казаков; напомним, что на Урале (Яике) осели тоже волжские казаки (великороссы).

Теперь посмотрим на слово ЧЕГЕНЬ (астраханский вариант ЧИГЕНЬ), ЧЕГЕННИК – свая, частоколина, бревно в 6-12 саженей на забойку, на устройство учуга – деревянного забора в реке для лова рыбы. Есть еще одно новгородское значение слова ЧЕГЕНЬ – «стяг, неволька, подъем, бревно, служащее рычагом для ссадки судна с мели: оно подводится концом под судно, а другой конец подтягивают с палубы». Даль дает этому слову еще одну региональную прописку «волжское».

У Даля можно найти еще слово ЧИГАС – огонь. Но это тоже северное, костромское, волжское.

Что касаемо окончания ГА, то оно есть в северных регионах: ЧИМЫГА – чапажник, ЧИЛИГА – колчий кустарник, употребляемый на веники по всей Волге, ЧИНЕГА – мелкий дождь у архангельцев, ЧЕЧУГА – рыба стерлядь у новгородцев и т. д. Есть еще региональные слова с основой ЧАГА, но все они с великорусского севера и в большинстве имеют отношение к рыбным промыслам и пастушеству (к чести русских первопоселенцев Дикого поля можно отнести создание ими знаменитого на весь мир промысла – оренбургских платков из козьего пуха выдающегося качества).

Слово ЧИГА спустилось с Русского Севера по Волге до знаменитых переволок на Яик (через реку Самара) и Дон. У Даля «чига» бранное, но можно сделать уточнение, что оно, скорее, ироничное, насмешливое. Народ наш любит позубоскалить над соседом.

ЧИГА – это не национальность, а всего лишь шутливо-ироничное прозвище, данное одной казачьей общиной другой казачьей общине, имеющей свои региональные отличия и особенности.

У старообрядцев верхнего Дона преобладал строгий подход ко всему образу жизни и это наложило отпечаток на характер всей общины. И все же доминирующе традиции у верхних и нижних донцов одни.

Еще больше отличий между запорожскими и донскими казаками. Есть различия между донскими и сибирскими казаками.

Крупнейший этнограф XIX века П. Ровинский отразил свои впечатления в «Очерке Восточной Сибири». Он нашел в их говоре много слов древних новгородцев и московской области: лонись – в прошлом году; пошто – зачем; душевередный – убивающий насмерть; видок – свидетель, очевидец; ухожай – известный участок, урочище; сарынь или сарынята – дети. Все эти северные великоросские слова и сейчас живут в Сибири: заимка – хутор, падь – долина, елань – отлогость. Переселились в Западную Сибирь (и далее) «волские» казаки, Жигулевская и Волжская вольница – прямая наследница новгородских, северных ушкуйников. И этого не спрятать.

Беспокойное волжское казачество «делегировало» своих сыновей во многие регионы: на Амур, на Дон, на Терек, на Днепр…

Когда на реку Кубань пришли запорожцы, названные в новом месте черноморцами, то в этом регионе уже были волжские казаки. Здесь не было старшины, зато был «волгский» полк и «волжцы».

Была ли разница в национальности у «волжцев», или у «волгских», и черноморцев? Полагаем, нет. А была ли разница в традициях, а значит, и в характере? Имелась. Действительно, замечательный историк Ф.А. Щербина с некоторым неодобрением отмечает выходцев с Волги, отличая их непреклонность и ожесточенность в войне с горскими джигитами, сравнивает с большей склонностью к торговле и мену у черноморцев-запорожцев.

Отчасти это личное отношение Щербины, у которого в трудах проскальзывают реплики: «гнетущими русскими порядками», «вольнолюбивые поляки», и ничего о многовековой борьбе запорожцев с польской оккупацией. Хотя опирался Щербина на источники, которые известны и нам, а в них, многочисленных, просто стон стоит от южнорусского (украинского) плача, от «ляшского» угнетения.

В одном Щербина прав: отличия в характере соседей имелись – запорожцы все православные нового обряда, держались Русской православной веры, и много их казнено за веру в Варшаве и в оккупированном Львове.

Волжские, донские, яицкие… казаки почти сплошь староверы. Определенная независимость, автономность от Москвы и тем более от Орды (южнороссам невозможно было находиться в оппозиции и к полякам, и к московско-киевскому духовенству, принявшему новые обряды) позволили этим казачьим общинам сохранить веру старого обряда, а вера в свою очередь наложила отпечаток на взгляды и формирование характера и даже внешности казаков-великороссов. Эти люди не посадили бы за свой стол «мирского», не стали бы есть из одной «оскверненной» посуды не только с ордынцем, но и с любым своим соотечественником и даже родственником, принявшим новый обряд, считали никонианцев христопродавцами и т. п.

Казаки-старообрядцы и Орда вещи несовместимые. Российская профессура, переписывая друг у друга «мнение» о том, что казаки выходцы из Орды, не понимает, о чем пишет, тем более не имеет представления о русском характере.

Взаимообогащение национальных культур (полезное) пошло при длительном мирном соприкосновении. А кровосмешение от браков – это уже достижение интернационализма в СССР и его трактовок в исполнении масонских лидеров. К интернациональным бракам можно относиться спокойно, но разве обязательно это вводить в ранг государственной политики? Можно по-разному это воспринимать, но было как было.

Те, кто жил во Вторую мировую войну в оккупированных немцами территориях СССР, и те, кто вырос после войны на военных фильмах, хорошо знают, что такое «ханде хох» и «аусвайс». А юное поколение под влиянием голливудского американского кино восклицает по всякому поводу «ес». Есть как есть, но русскими по своим корням мы от этого быть не перестали. И не перестанем, если сохраним свою историю и культуру.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.