§ 3. «Черты и резы» древнейших росов

§ 3. «Черты и резы» древнейших росов

Один из важнейших вопросов, связанных с древнейшим периодом истории наших далеких предков, – это вопрос о существовании у славян письменности в языческий период. Без его окончательного решения наши знания о древней Руси будут оставаться неполными.

Уже В.Н. Татищев был глубоко убежден в том, что «славяне задолго до Христа и славяно-руссы собственно до Владимира письмо имели»[455]. Из советских ученых первым к этой проблеме обратился Л.В. Черепнин, который пришел к заключению, что восточные славяне еще задолго до принятия христианства «пользовались какими-то знаками письменности»[456]. П.Я. Черных, обобщив факты, накопленные наукой к середине ХХ столетия, сформулировал принципиально важный вывод: «Таким образом, можно полагать, что восточные славяне с древнейшего времени умели писать. Можно говорить о непрерывной (с доисторической эпохи) письменной традиции на территории древней Руси»[457]. Болгарский ученый Е. Георгиев обратил внимание на то, что такие слова как «письмо», «писать», «читать», «книга» и некоторые подобные им являются общими для всех славянских языков, что свидетельствует об их древности и подтверждает умение славян читать и писать «очень давно, еще прежде, чем зажить самостоятельной жизнью в новосозданных славянских державах»[458].

На обширной территории, принадлежавшей некогда древней Руси, и далеко за ее пределами учеными и простыми любителями старины обнаружен целый ряд предметов самого разного предназначения с имеющимися на них надписями, о которых мы практически с полной уверенностью можем утверждать, что они принадлежат славянам и написаны по-славянски. Однако их прочтение вызывает очень серьезные затруднения, поскольку письменные знаки этих надписей не принадлежат ни кириллице, ни глаголице, а какой-то совершенно иной, оригинальной письменности. К тому же, как предполагают ученые, у славян еще задолго до появления известных нам алфавитов и унифицированной системы письма уже существовало несколько независимых друг от друга письменностей. Памятников каждой из них найдено пока немного, никаких попыток собрать их и опубликовать в едином издании не предпринималось, что крайне затрудняет их изучение. В научной литературе долгое время держалось мнение о том, что из-за своей фрагментарности и принадлежности к разным системам эти надписи не поддаются расшифровке. И лишь в конце 90-х годов петербургским ученым М.Л. Серяковым были опубликованы результаты прочтения им памятников исконной русской письменности, которую автор называет «княжеской»[459]. По его мнению, эта письменность использовалась славянами очень долго: как минимум, с VIII по XIV в. Ученый отмечает ее необычайное сходство и, следовательно, родство с древнеиндийской письменностью брахми и выдвигает гипотезу о происхождении брахми и исконной русской письменности из единого источника. В соответствии с этим предположением, корни русской письменности должны уходить, как минимум, во II тысячелетие до н. э., а то и в более отдаленные времена. Если гипотеза М.Л. Серякова окажется верна, то это позволит ученым заглянуть в самые глубины общеиндоевропейской истории и поможет дать ответы на многие вопросы, связанные с происхождением индоевропейцев вообще и русского народа, в частности.

Несколькими годами раньше издательство Русского физического общества «Общественная польза» в серии «Энциклопедия русской мысли» опубликовала результаты дешифровки «праславянской письменности», полученные Г.C. Гpинeвичeм[460]. По мнению последнего, этой письменностью выполнены древнейшие из известных науке письменные памятники, в том числе Тэртерийские надписи V тысячелетия до н. э., протоиндийские (XXV–XVIII вв. до н. э.), критские (ХХ – ХIII вв. до н. э.), этрусские (VIII–II вв. до н. э.), а также надписи, найденные на территории современного расселения славян и выполненные так называемым письмом типа «черт и резов». Книга получила негативную оценку у специалистов. Так, известный палеограф Л.П. Жуковская отмечала, что «в своих расшифровках Г. Гриневич допускает ошибки, обнаруживает неосведомленность в истории славян и сравнительно-исторической грамматике славянских языков»[461]. Однако нападки вызвала, главным образом, проделанная автором работа по расшифровке надписей знаменитого Фестского диска, которые он прочитал по-славянски. Соглашаясь полностью в этой части с мнением как Жуковской, так и других специалистов, в то же время нельзя не признать, что методика прочтения славянского письма типа «черт и резов», разработанная Гриневичем, заслуживает внимания.

О том, что славяне пользовались этим письмом, мы узнаем из сказания черноризца Храбра «О письменах», относящегося к IX – началу Х вв.: «Прежде убо словене не имеху кънигъ, ну чрьтами и резами чьтяху и гатаху, погани суще»[462]. Видимо, о подобного же рода письменных знаках поведал нам и Абул-Фарадж Мухаммед Ибн-аби-Якуб – арабский автор второй

половины Х в., более известный под прозвищем эль-Недим (или Ибн-ан-Надим), в своей «Книге росписи наукам»: «Мне рассказывал один, на правдивость коего я полагаюсь, что один из царей горы Кабк (Кавказ. – Ю.А.) послал его к царю Русов; он утверждал, что они имеют письмена, вырезываемые на дереве. Он же показал мне кусок белого дерева, на котором были изображения; не знаю, были ли они слова или отдельные буквы, подобно этому»[463]. Эль-Недим приложил к своему сообщению перерисовку этой записи, которая стала известна русским ученым в 1836 г. и с тех пор неоднократно воспроизводилась в различных изданиях и подвергалась изучению.

Анализируя древнейшие письменные знаки славян, Г.С. Гриневич пришел к выводу, что письмо типа «черт и резов» принадлежит к слоговому письму. Исследовав 25 надписей, найденных на территории расселения восточных и западных славян, он насчитал 240 знаков, из которых 116 были знаками разными, исключая разделительные и ограничительные, а также знаки веса и иероглифы (рисунчатые знаки)[464]. Такое количество письменных знаков слишком велико для фонетического письма и недостаточно для словесно-слогового, но вполне соответствует письму слоговому. Этот вывод ученого подкрепляется обнаруженным в ряде надписей косым штрихом, стоящим обычно в нижней части строки справа от письменного знака и очень напоминающим значок «вирам» из индийского слогового письма, который ставился у последнего знака слова (или слога), показывая, что он оканчивается на согласный, а не на гласный звук. Использование этого значка имеет смысл только в слоговой письменности. Кроме того, наличие «вирама» позволило ученому предположить, что для письма типа «черт и резов» характерны лишь открытые слоги типа СГ (согласный плюс гласный) и Г (гласный), а его расположение справа от письменного знака указало на направление письма – слева направо. Последнее обстоятельство весьма важно, поскольку известны попытки читать подобное письмо наоборот – справа налево.

Интересно отметить, что каждый из упомянутых авторов, М.Л. Серяков и Г.С. Гриневич, проделали сложную работу по расшифровке надписи эль-Недима, о которой речь шла выше, и пришли к совершенно различным результатам. Первый, считая «княжеское письмо» фонетическим, применил для прочтения надписи алфавит брахми, а затем, заменив буквы брахми на кириллические, получил фразу: «ДАЙ УДАЧИ Т? РАТЬНЫИ Б?Г» («Дай удачи тебе ратный Бог») – пожелание удачи в борьбе с врагами[465]. Второй прочитал этот же текст «по слогам», и в его расшифровке надпись получила следующий вид: «РАВЬИ И ИВЕСЪ [или ИВЕРЪ] ПОБРАТАНЕ», то есть «Равьи и Ивес [или Ивер] – союзники [братья]»[466]. И в том, и в другом случае недимовская надпись рассматривается как своего рода посольский документ.

Оба варианта заслуживают внимания. Однако следует заметить, что попытки прочитать древнейшие русские надписи фонетически и, в частности, используя алфавит брахми, не всегда удаются, в то время как система, разработанная Гриневичем, открывает более широкие возможности для дешифровки письменности древних росов. В частности, она позволила автору настоящего пособия прочитать надпись на так называемом Пневищинском камне.

История Пневищинского камня изложена в сборнике «Полоцко-Витебская старина» за 1916 г. и вкратце сводится к следующему. В 1873 г. в местечке Романове Горецкого уезда Могилевской губернии строилась каменная церковь. Камни для этой цели привозили из других местностей. И вот в куче камней, привезенных из деревни Пневищи, оказался один гранитный валун пирамидальной формы, с сильно закругленными краями, слегка приплюснутый сверху, с непонятными знаками, высеченными на нем с двух сторон каким-то железным орудием. В длину он был около одного метра, в ширину и высоту – по две трети метра, весил около 500 кг. Камнем заинтересовался любитель старины князь А.М. Дондуков-Корсаков, который приобрел его и перевез в свое имение в г. Смоленск. По его поручению, местность, откуда был доставлен этот камень, была тщательно осмотрена, и оказалось, что в окрестностях деревни, на полях нельзя найти ни одного камня, а те, что были привезены крестьянами, общим весом около 33 тонн, лежали в одной куче, покрытые землей и кустарником. Напрашивается вывод, что эти камни были сюда доставлены в очень давние времена специально для сооружения каменного кургана (керна), на вepxу которого и был установлен валун с надписью (илл. 22 и 23).

Илл. 22. План местности близ Пневищи

Князь Дондуков-Корсаков сделал рисунок этого валуна (илл. 24) и показал его ученым, съехавшимся в 1874 г. в Киев на 3-й археологический съезд. Надпись на камне вызвала интерес у ученого из Моравии, доктора Г. Ванкеля, который специально приехал в Смоленск, в имение князя, осмотрел камень и сделал собственную копию надписи (илл. 25). К великому сожалению, буквально через час после его отъезда в имении произошел пожар, каретный сарай, в котором стоял камень, сгорел, а сам гранитный валун рассыпался на мелкие кусочки. Так исчез этот загадочный памятник старины, от которого остались лишь рисунки, сделанные двумя различными людьми.

Илл. 23. Пневищинский курган

Вскоре за расшифровку надписи взялся А. Мюллер – библиотекарь из моравского городка Ольмюц. В Пневищинском камне он увидел следы пребывания близ Смоленска… финикийцев, а надпись посчитал выполненной «семитическим письмом» и часть ее прочитал следующим образом: «Памятник Ваала. Здесь мы его выдолбили (высекли)»[467].

Илл. 24. Пневищинский камень по рисунку А.М. Дондукова-Корсакова

Подобное прочтение ни у кого не вызвало поддержки. И в самом деле, невозможно объяснить, чем обычный камень напомнил Мюллеру одного из главных финикийских богов, почему «памятник Ваалу» оказался на славянской территории, почему этот библиотекарь русские «черты и резы» решил читать по-еврейски, и, наконец, для чего нужно было выполнять такую трудоемкую работу, чтобы высечь на камне фразу «Здесь мы его выдолбили», лишенную всякой информативности? Все эти вопросы ответов не имеют, следовательно, и «прочтение» господина Мюллера нужно признать абсолютной бессмыслицей. Что касается надписи на обратной стороне, то она вообще не поддалась его расшифровке.

Илл. 25. Пневищинский камень по рисунку Г. Ванкеля

Поскольку камень не сохранился, а сделанное Дондуковым-Корсаковым описание было опубликовано в местном, малоизвестном сборнике, о надписи на долгие годы забыли. И только М.Л. Серяков в уже упомянутой выше книге вновь опубликовал ее и подробно описал свою методику расшифровки надписи. Автор считает, что эта надпись была высечена в VI–VII вв. и является уникальным памятником исконно русской (княжеской) письменности. Текст на одной стороне Пневищинского камня он с помощью алфавита брахми прочитал так:

«А граду прави/ть/ наряд Одари теперь

Подобная интерпретация выглядит слишком вольной и надуманной. К тому же, целая строка, состоящая из шести знаков, вообще не поддалась прочтению. Непонятым оказался знак, напоминающий рыбу. Ошибочно прочитав в надписи имя Щека и пойдя у него на поводу, автор так же ошибочно произвел датировку этого памятника исконного русского письма VI–VII веками. Хотя сама идея существования на Руси «княжеской» (исконно русской) письменности, в целом, заслуживает внимания и поддержки. На ней, в частности, писались международные договоры, делались надписи на монетах (легенды); в «Повести временных лет» она названа «Ивановым написанием»: «На оутверженье ж неподвижние быти меже вами, хр(и)стьаны, и Роус(ь)ю бывшии миръ сотворихом Ивановым написанием [выделено мною. – Ю. А.] на двою харатью, ц(а)р? вашего и своею роукою, предлежащим Честнымъ Кр(ес)т(о)мъ и С(вя)тою Единосущною Тр(ои)цею един(а)го истинаг(о) Б(о)га нашег(о) изв?сти и дасть нашим послом»[469].

Предпринял попытку прочитать надпись на Пневищинском камне В.А. Чудинов, который уверен, что в этой надписи «речь идет о воровстве заготовленной рыбы, видимо, вяленой». Текст им прочитывается следующим образом: «Въ лете ночь дълога. В ночь же! Въ ночь ты будь вь ево заводи, и его рыбу режь, бери, вози и ешь!»[470]. Но вызывает большое сомнение, чтобы два мелких ночных воришки выбрали для обмена тайной информацией столь оригинальный (и, опять же, невероятно трудоемкий) способ.

А.А. Бычков вообще склоняется к мысли, что пневищинская надпись написана скандинавскими рунами, которые от времени стерлись, и поэтому возможность ее прочтения сведена к минимуму[471].

Но, тем не менее, надпись на Пневищинском камне поддается прочтению и вполне осмысленному историческому и лингвистическому комментарию, если исходить из того, что выполнена она чертами и резами, т. е. русским докириллическим письмом – причем, письмом слоговым (а не фонетическим, как ошибочно посчитали вышеуказанные авторы). Все знаки этой надписи можно найти в «Сводной таблице знаков праславянской письменности», опубликованной Г.С. Гриневичем[472] (см. илл. 27-а, б, в,г и 28).

Начинать чтение следует с той стороны, которая М.Л. Серяковым ошибочно, на наш взгляд, определена как задняя. Для этого расположим последовательно все знаки, имеющиеся на рисунках А.М. Дондукова-Корсакова и Г. Ванкеля (илл. 26).

Илл. 26. Знаки на рисунках А.М. Дондукова-Корсакова и Г. Ванкеля

По всему видно, что надпись была не очень разборчивой: время, ветер и влага, морозы и солнце сделали свое дело, коечто стерлось, кое-где образовались трещинки, которые трудно отличить от знаков, сделанных рукою человека. Поэтому на обоих рисунках они не всегда одинаковы, а на первом их даже на два меньше, чем на втором.

Первый знак на обоих рисунках напоминает «единицу» и в таблице Гриневича читается как слог ПО. Горизонтальные черточки второго знака у Дондукова-Корсакова можно принять за трещинки, поскольку Ванкель на них не обратил внимания; тогда его можно прочитать как Л’А (ля). Третий знак у Ванкеля полностью соответствует слогу НЬ, четвертый (особенно на рисунке первого автора) очень похож на слог ЧИ или ЦИ. Таким образом, читается слово «поляньчи». Такой вариант названия полян (с окончанием – чи) вполне допустим, если вспомнить, что камень был найден в Могилевской губернии, где в древности проживали племена, названия которых тоже оканчивались на – чи: радимичи, дреговичи, а территория расселения их примыкала к полянской земле. Надпись, вероятно, относилась к тем полянам (поляничам), которые жили среди радимичей и дреговичей. Пятый знак почти одинаков на обоих рисунках и легко читается как слог НО.

Илл. 27-а. Сводная таблица знаков праславянской письменности (по Г.С. Гриневичу)

Илл. 27-б (продолжение)

Илл. 27-в (продолжение)

Илл. 27-г (продолжение)

Илл. 28. Линейные знаки типа «черт» и «резов»

Некоторое затруднение вызывает шестой знак. Видимо, на него наслоились трещинки, поэтому Дондуков-Корсаков перерисовал его весьма условно, ограничившись двумя кривыми чертами, а Ванкель, в свою очередь, значительно усложнил. Такого знака у Гриневича нет. Но, если принять нижнюю половинку левой вертикальной черточки и небольшую косую черточку справа за образовавшиеся на камне трещинки, то в нем легко узнаются два знака: m (СИ) и + (Т?), соединенные в лигатуру – прием, который будет использоваться и значительно позднее, в русском кириллическом письме (в полууставе, в славянской вязи).

Седьмой знак – простая, почти вертикальная черточка – есть у Ванкеля, но отсутствует у первого автора, скорее всего, это образовавшаяся от времени трещинка, поэтому его можно не рассматривать. Восьмой знак снова более аккуратно прорисован у Ванкеля и очень похож на два из нескольких вариантов слога РЫ, приведенных Гриневичем. Девятый знак нарисован совершенно одинаково на обоих рисунках и похож на слог БА сводной таблицы и еще больше – на Б(-) таблицы «Линейные знаки типа» черт и резов»«[473] (см. илл. 28, № 5). Знак десятый тоже нарисован абсолютно идентично у обоих авторов и соответствует пятому знаку, который читается как слог НО. Получаются еще два слова: «носите рыбно». «Носите» – форма повелительного наклонения второго лица множественного числа глагола «носить». «Рыбно» – именная форма субстантивированного прилагательного среднего рода единственного числа в винительном падеже. Подобные образования – это, скорее всего, результат «дифференциации первоначально нерасчлененного имени в процессе синтаксической специализации названий предметов и признаков»[474]. В данном случае имеется в виду рыбная продукция.

Пожалуй, самый странный знак на этой стороне камня – последний, одиннадцатый. У Дондукова-Корсакова его нет. Почему? Может быть, он посчитал его тоже за образовавшиеся на камне трещинки и не счел нужным перерисовывать их?

Но тогда почему же Ванкель так тщательно изобразил его на своем рисунке? А если это письменный знак, то какой? У Гриневича ни в одной таблице похожего нет. Единственное решение, позволяющее прочитать этот знак, – признать горизонтальную черту вверху за титло – надстрочный знак, указывающий на сокращенное слово, а основной знак, то есть нижнюю часть – за первый слог СЬ обстоятельственного наречия «сьдесь» (которое в результате действия фонетических законов падения редуцированных гласных и озвончения согласных позднее примет форму «здесь»). Вся фраза первой стороны Пневищинского камня читается так: «Поляньчи, носите рыбно сьдесь», то есть поляне, проживавшие на этой территории, должны были приносить сюда, на это место во время полюдья рыбу и рыбную продукцию.

Основные письменные знаки на обратной стороне камня на рисунках обоих авторов практически совпадают. Иx можно разделить на четыре группы. Первую группу составляют знаки, расположенные в левой части: 

Знаки второй группы расположены в три строки. Первая строка: 

Черточки слева принимать во внимание не следует – вероятно, это трещины или царапины (поэтому их и проигнорировал Дондуков-Корсаков). Тогда эти три строки читаются следующим образом: «И ВОИ БОИНЬ, И ДЕТИ». «Вои» – это, понятно, воины (например, в Лаврентьевской летописи написано: «Володимеръ же собра вои многи… и поиде на Рогъволода»[476]). Что же такое «боинь» (или «бойне»)? В академическом «Словаре русского языка XI–XVII вв.» одно из значений слова «бой» объясняется как «оружие, вооружение»; следовательно, слово «боини» нужно понимать как «вооруженные», которое в родительном падеже множественного числа дает форму «боинь». В словосочетании «и вои боинь» нашло отражение связанное с категорией лица грамматическое явление, заключающееся в совпадении в некоторых случаях форм винительного и родительного падежа (как и в приведенном выше примере из Лаврентьевской летописи: «собра вои»). Слово «дети» вышеуказанный словарь определяет как «молодые слуги, дружинники».

Третья группа знаков расположена в правой части камня. Первый знак в этой группе представляет собой рисунок рыбы, который у Гриневича фигурирует как один из вариантов слога РЫ. Над рисунком имеется значок, напоминающий титло, поэтому его (рисунок) можно принять за сокращенное слово «рыба» (или «рыбу»). За ним расположены один под другим знаки ? (слог ГА) и ? (слог РЬ), после них – знак

Пояснения требует слово «гарьба». Скорее всего, это местное название какой-то рыбы, заимствованное из финских языков (например, финское harri, а также вепсское ha?d’uz или ha?g’us означает хариуса, русские поморы хариуса называют гарвиз, в Оренбуржской губернии так называли пеструшку, форель, лососку). В слове «дищ» (дичь) мы встречаем известное в исторической грамматике явление утраты противопоставления с дифференциальным признаком фрикативности ~ аффрикатности (ш’~ч’), восходящим к раннему древнерусскому периоду[477].

Четвертую группу знаков составляют мелкие значки, беспорядочно расположенные в нижней части камня справа. Это какие-то неясные пометки, которые, возможно, имели цифровые значения. К тому же, в нижней части камня больше трещин. И количество значков, перерисованных ДондуковымКорсаковым и Ванкелем, и их внешний вид в этой части очень сильно не совпадают.

Таким образом, пневищинская надпись читается следующим образом: «Поляньчи, носите рыбно сьдесь. Ино раби: и вои бойне, и дети, рыбу гарьбу и дищ». То есть полянам предписывалось приносить во время полюдья сюда, на это место, к керну, рыбу (рыбную продукцию). А рабы, кроме того, должны были поставлять князю вооруженных воинов и молодых слуг, а также рыбу гарвиз и дичь.

Как видно, поляне поставлены в особое, гораздо более легкое положение; надпись, обращенная к ним, высечена на одной стороне, а надпись, регламентирующая обязанности «рабов», – на другой. Поляне не включены в понятие «раби», и это понятно: они были представителями господствующего племени, хотя и живущими «в диаспоре». Кто же здесь назван рабами? Для ответа на этот вопрос надо обратиться к истории.

Известно, что русские князья осенью отправлялись с дружинниками к подчиненным племенам на полюдье. Еще княгиня Ольга установила уроки – обязанности, которые нужно было выполнять к определенному сроку, «будет ли то уплата известной суммы денег, известного количества каких-нибудь вещей или какая-нибудь работа»[478]. Дань доставлялась к определенному месту: «По всей Земле оставила она [Ольга. – Ю.А.] следы свои, повсюду виднелись учрежденные ею погосты»[479]. Видимо, одно из таких мест находилось и близ деревни Пневищи на земле радимичей, которых еще князь Олег обложил данью. Однако некоторые отдаленные племена со временем перестали платить дань. Например, вятичи, которые попали в зависимость от киевского князя при Святославе, воспользовавшись уходом последнего в Болгарию и последовавшей после его смерти княжеской междоусобицей, перестали платить дань Киеву. Таким же образом, видимо, поступила и часть радимичей. В 981 г. князь Владимир, как сообщает летописец, организовал поход в землю вятичей, победил их «и възложи на нь дань <…>, яко же и ?(те)ць его имаше»[480], то есть возложил на них такую же дань, какую брал его отец Святослав. В следующем году вятичи восстали, и вновь Владимир пошел на них и победил их вторично. А в 984 г. он пошел на радимичей, послав впереди себя своего воеводу по прозвищу Волчий Хвост, и тот встретил радимичей на реке Пищане (Песчаной) и победил их. «Thмь и Русь, – пишет летописец, – корятся Радимичемь, глаголюще: «Пищанци волчья хвоста бhгають»[481], то есть с тех пор на Руси укоряют радимичей, что пищанцы бегают от волчьего хвоста.

Любопытно, что отголосок этих событий жил в украинском фольклоре еще во второй половине XIX в., когда Н.И. Костомаров записал весеннюю песню с такими словами:

Пищано, Пищанiно,

По березi ходило…

Iшов вовк мимо дiвок,

Усiм дiвкам шапку зняв…[482]

Во времена Костомарова первоначальный смысл предания о покорении радимичей был уже утерян, но все-таки остались волк («вовк») и название небольшой речки Пищани, протекающей неподалеку от современного города Славгорода (Белоруссия) и впадающей в реку Сожь. Это лишний раз подтверждает мысль о том, что в фольклоре, в том числе и в мифотворчестве, очень многое является отголоском реальных исторических событий.

Радимичи были расселены на очень обширной территории, и немыслимо предположить, что все они отказались платить дань киевскому князю. Если бы это сделали радимичи, жившие по Днепру, они тотчас же были бы наказаны и приведены к послушанию. Очевидно, это могли сделать те, кто жили в глубинке, вдали от главной водной магистрали. В таком случае карательный поход, предпринятый великим киевским князем Владимиром, преследовал важную политическую цель: доказать и этим радимичам, что они должны находиться в зависимости от Киева и покоряться княжеской власти. И именно их и называет Пневищинский камень рабами. Кстати, Дондуков-Корсаков сообщает, что в десяти верстах от деревни Пневищи имеется селение под названием Городец (то есть укрепленное), что может свидетельствовать о пребывании в этом месте русской рати, поскольку во всех покоряемых землях князья оставляли отряд, которому поручалось следить за порядком в той местности и взимать дань. А в одной версте от Пневищ стояла деревня Песочная, что тождественно названию Песчаная (Пищана). Можно предположить, что она некогда составляла центр «пищанцев», о которых писала летопись. Если это действительно так, то воевода Волчий Хвост воздвиг из камней памятник около самого центра мятежных радимичей, которых великий киевский князь назвал своими рабами, и, чтобы впредь не забывались, велел на камне высечь напоминание об их обязанностях по отношению к великому князю киевскому и водрузить его на каменную насыпь.

Датировка надписи на Пневищинском камне концом Х века подтверждается и данными исторической грамматики. Дело в том, что в надписи нашло отражение начало процесса падения редуцированных гласных. Например, в слове «рыбно» уже произошла утрата редуцированного ъ, поскольку знак , по Гриневичу, означает Б без ъ (см. илл. 28, № 5). В то же время, в слове «сьдесь» еще не произошло озвончения первого согласного ввиду пока еще сохранившегося редуцированного ь, хотя именно в подобных позициях (абсолютно слабых, то есть там, где слабые редуцированные никогда не чередовались с сильными) они перестали звучать раньше всего. Этот факт показывает, что отмеченный процесс еще только начался и был далек от завершения. А история утраты редуцированных как самостоятельных гласных фонем живой восточнославянской речью берет начало в конце Х – начале XI вв[483].

Таким образом, расшифровка надписи, сделанной в конце Х века на Пневищинском камне, позволила проиллюстрировать некоторые страницы не только нашей отечественной истории, но и истории русского языка и русской письменности. А главное, она продемонстрировала не только удивительную живучесть исконной русской письменности («черт и резов» – по выражению черноризца Храбра), но и ее глубокую древность. Ведь если эта письменность своими корнями уходит в глубь тысячелетий, то это означает, что еще более древние корни имеет ее создатель – русский народ.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.