III

III

Обращаемся к содержанию Положения Тверского комитета. Оно состоит из 212 статей и одного приложения О властях уездных, распадающегося на 47 параграфов. К Положению присоединен в виде объяснительной записки замечательный как по своему содержанию, так и по форме объемистый документ[375] – Обзор Оснований, принятых Комитетом при составлении своего проекта. Этот интересный документ принадлежит, главным образом, перу А. М. Унковского[376].

В введении Комитет прежде всего аргументирует основное свое положение о необходимости полного, а не частичного и постепенного освобождения крестьян.

Крепостное право в России, говорится в Обзоре, образовалось не вследствие порабощения свободных людей посредством завоевания, а установлено по государственным соображениям как вознаграждение за обязательную службу в пользу государства. Будучи следствием не завоевания, а государственной необходимости, и основываясь на неопределенных обычаях, освященных временем, крепостное право не поселяло ненависти к помещикам. Но с того времени, как вследствие требований века патриархальные отношения стали заменяться мало-помалу юридическими, и произвол помещиков начал ограничиваться законами, крестьяне получили сознание о неправомерности крепостной зависимости, и крепостное право сделалось невыносимым бременем для народа. Семя раздора было брошено и постоянно поддерживалось полумерами, клонившимися к ограничению произвола помещика. Народ инстинктивно понимал, что правительство желает освободить его от ига помещиков, и только упорство помещиков задерживает освобождение. Указав далее на то, как в два предшествовавшие царствования по случаю разных мероприятий, неправильно истолкованных, народ выражал нетерпение по поводу ожидаемой свободы (см. выше § 2, главу i) Обзор останавливается на том лихорадочном возбуждении, в котором находился народ с конца 1857 г. после обнародования первых рескриптов. «Сначала народ считал, – сказано в Записке Комитета, – остающееся время своей неволи годами, потом стал считать месяцами и скоро разменяет этот счет на дни; так, в продолжение прошедшего 1858 г. повсеместно ходили слухи, что свобода будет объявлена в день Светлого праздника, в день тезоименитства Государя Императора, в Новый год»[377]. Но эти слухи не нарушали общественного спокойствия, потому что народ убежден был, что обещания правительства будут свято исполнены. Поэтому только полное освобождение крестьян удовлетворит их горячим желаниям и пройдет спокойно, помирив все стороны. Если же правительство, продолжает Комитет, остановится на полумерах и оставит какие бы то ни было следы крепостной зависимости, то чего можно будет ожидать от народа, обманутого в своих ожиданиях, и вдобавок от народа, который, зная о существовании дворянских комитетов, отнесет эти распоряжения к недоброжелательству помещиков? Все полумеры произведут повсеместный антагонизм между помещиками и крестьянами и будут иметь гибельные последствия.

Смотря надело с истинно государственною дальновидностью, Тверской комитет решительно считал вредным «постепенное освобождение» и восставал как против сохранения, хотя бы и временного, натуральных господских повинностей, так и против вотчинной полиции помещика.

Так как сущность крепостной зависимости, рассуждал Комитет, состоит в праве суда и расправы, то удержание за помещиком полицейской и административной власти неминуемо приведет к тому, что крепостное право будет оставлено под другим именем и свобода будет дарована на одних словах. От такой перемены, по справедливому замечанию Комитета, могло произойти не улучшение, а ухудшение быта крестьян. При крепостном праве, говорит Комитет в подтверждение своей мысли, интересы помещика были в прямой зависимости от степени благосостояния его крестьян, а потому произвол владельцев значительно умерялся их собственною выгодой; при строгом же юридическом определении взаимных экономических отношений помещиков и крестьян и разъединении их интересов ничто не будет обуздывать произвол землевладельцев. Притом соединение экономических отношений с служебными обязанностями всегда вредно и ведет к самому грубому самоуправству, перед которым должны побледнеть все воспоминания о крепостном праве. Такое положение уничтожит в народе всякое уважение к власти и может привести к глубокой и вечной ненависти между сословиями и совершенной дезорганизации общественного порядка.

Против такого «радикального» решения вопроса, предложенного Тверским комитетом, возражали с крайнею запальчивостью сторонники «постепенного» освобождения. С внешней стороны аргументация их была обставлена прилично и солидно: тут фигурировало и «общее благо», и опасность «делать скачки», и разрушить давнишние «патриархальные узы» и проч.[378] Но что опасение, высказанное большинством Комитета относительно возможности «ухудшения» быта крестьян при «постепенном»[379] освобождении, было не гадательно или преувеличено, это лучше всего явствует из мнения одного из членов меньшинства, который с нескрываемым злорадством обнаруживает чаяния, возлагавшиеся на вотчинную полицию.

Известно, что предполагалось при регулировании обязательного труда, взамен личных отношений помещика к отдельным крестьянам, установить сношения непосредственно с крестьянской общиной[380]. Отстаивая это мнение, член меньшинства Веревкин весьма наглядно обрисовывает выгоды, получаемые помещиком: «С уничтожением крепостного права, – пишет он, – если я и лишусь незавидной возможности прибегать к угрозам телесного наказания, а вместо того получу право требовать от целой общины исполнения того, что отдельные члены ее не исполнили добросовестно, и, в случае медленности исполнения моего требования, на счет этой же общины нанять свободных работников и потом, не разбирая виновных лиц, чтобы удовлетворить нанятых земледельцев, взыскивать деньги с целой общины, а при остановке в получении денег продать скот из общего стада по жребию или собственному усмотрению, то я уверен, что эта община несравненно строже будет поступать с неисправными своими членами, нежели теперь поступают помещики с неисправными крепостными»[381].

Для всех беспристрастных людей после этого откровенного объяснения стало ясно, что именно скрывалось под благозвучным проектом постепенного освобождения! Редакционной комиссии, имевшей целью, как писал председатель ее, «произвести реформу не паллиативно, а рационально, т. е. не в половину, а вполне и навсегда»[382], не трудно было решить, которое из двух приведенных мнений соответствовало благу России.

Одним из главных спорных пунктов, вокруг которого происходили самые ожесточенные схватки между сторонниками и противниками освобождения крестьян, был вопрос о крестьянской земле. В первый подготовительный период крестьянской реформы, когда правительство делало робкие шаги и шло, так сказать, ощупью[383], вопрос о земле стоял, как уже было замечено выше, крайне неудовлетворительно. О предоставлении крестьянам в собственность всей обрабатываемой ими земли не было и речи, напротив, вся она объявлялась собственностью дворянства, а крестьянам предоставлялось право бессрочного пользования. Но мало-помалу стало укореняться в либеральной части общества убеждение о невозможности рационального решения крестьянского вопроса без наделения крестьян землею. Когда и как произошла эта важная перемена в общественном сознании, трудно указать в точности и во всех подробностях. Тут влияли, бесспорно, одновременно многие причины, в числе которых литература – рукописная и печатная, внутренняя и заграничная – играла важную роль.

Особенно сильное впечатление произвела знаменитая статья К. Д. Кавелина О новых условиях сельского быта, появившаяся в 1858 г. в апрельской книге Современника и наделавшая большого шума. Статья поднимала вопрос о наделе крестьян полевою землей и выкупе в такое время, когда в официальных сферах еще не была достаточно подготовлена почва для постановки вопроса на таком широком основании. Статья Кавелина, как голос передового общественного мнения, произвела сильное впечатление и даже некоторое волнение и переполох, словно неожиданно ворвавшийся в только что приотворенное после долгой зимы окно порыв освежающего буйного весеннего ветерка:

Идет, гудет зеленый шум,

Зеленый шум, весенний шум…

Играючи расходится

Вдруг ветер верховой:

Качнет кусты ольховые,

Подымет пыль цветочную,

Как облако: все зелено,

И воздух, и вода.

Идет, гудет зеленый шум,

Зеленый шум, весенний шум…

Сделано было распоряжение снова вставить двойные рамы, законопатить все щели, через которые проходил «вольный воздух» в высшие сферы, т. е. приняты строгие меры по цензуре о недопущении таких статей. Но кто справится со всепобедным торжественным шествием весеннего возрождения[384]? Цензурные меры продержались недолго, правительство скоро сдалось.

В правительственных сферах усердным поборником идеи освобождения крестьян не иначе, как с землею, выступил учрежденный в марте 1850 г. при Министерстве внутренних дел земский отдел, руководимый такими убежденными поборниками коренной крестьянской реформы, как Н. А. Милютин и Я. А. Соловьев. Мысль о наделении крестьян полевыми угодьями была сочувственно принята и в либеральном меньшинстве губернских комитетов, принадлежавшем к среднему дворянству и воспитанном на литературе 40-х гг.[385].

Тверской комитет и в этом вопросе оказался на высоте своей задачи. Большая историческая заслуга либеральной части тверского дворянства заключается в том, что она своею просвещенною и настойчивою инициативой[386] очень много способствовала официальному движению этого вопроса и постановке его пред всеми губернскими комитетами.

Об этой стадии вопроса в находящихся у меня материалах истории Тверского комитета не имеется никаких данных, и приходится руководствоваться единственно скудными сведениями, заключающимися в приложениях к положению Тверского комитета. Ход этого дела представляется в таком виде. Еще раньше появления означенной статьи К. Д. Кавелина, в январе 1858 г. тверской губернский предводитель дворянства А. М.Унковский разослал в уездные собрания, созванные для избрания депутатов в Губернский комитет, составленную им Записку, в коей он развивал мысль о необходимости наделения крестьян полевой землей. На первом собрании дворян 16 февраля 1858 г. оказалось, что большинство дворян не сочувствовало плану Унковского, и только меньшинство (четыре уезда) одобрило его. Таким образом, первая попытка склонить тверское дворянство к освобождению крестьян с землею потерпела неудачу. Вследствие этого программа, изложенная в высочайшем рескрипте на имя тверского губернатора, в ответ на адрес дворянства заключала в себе старую стереотипную фразу о выкупе «усадебной оседлости» и ни слова не говорила о выкупе полевых угодий.

Первая неудача не остановила Унковского, и он решился возобновить вопрос при первой возможности. Между тем буря, поднятая статьею Кавелина, стала стихать, и вопрос о наделе все настойчивее стал выдвигаться общественным мнением и делаться популярным даже в официальных кругах; однако в высших сферах он по-прежнему все еще играл роль «жупела», наводящего безотчетный страх, хотя Я. И. Ростовцев уже с лета 1858 г. начал склоняться в пользу выкупа полевых наделов и развивал эту мысль в письмах к императору Александру II.

В начале августа 1858 г. Тверской Губернский комитет собрался для составления Положения. Этот момент Унковский счел удобным, чтобы снова поднять вопрос о наделении крестьян землею. По предложению его Губернским комитетом была образована 9 августа под его же председательством Редакционная комиссия, которой поручено было составление общего плана занятий Комитета. В этой именно комиссии был в первый раз ясно и решительно поставлен 14 августа 1858 г. вопрос об освобождении крестьян с землею. Но комиссии предстояло одолеть, прежде всего, одно препятствие чисто формального свойства. Обсуждение этого вопроса, строго говоря, выходило за букву начертанной правительством программы. Комиссии приходилось сойти с почвы внешней, формальной законности, чтобы стать на точку зрения истинного права и справедливости. Точка опоры для такого воззрения находилась отчасти и в правительственной программе, которая ставила задачею реформы не только освобождение крестьян, но и улучшение и обеспечение их быта. Выдвинув вперед эту цель, комиссия нашла, что достижение ее невозможно указанными в программе паллиативными средствами, и представила на утверждение Губернского комитета следующие свои три заключения:

1) Так как улучшение быта крестьян может быть достигнуто только одним дарованием им личных и имущественных гражданских прав, не стесняемых ничем, кроме общих государственных законов, то первою и главною целью нашего труда должно быть дарование помещичьим крестьянам гражданской свободы, а вследствие того уничтожение принудительного труда и всяких личных натуральных господских повинностей, как несогласных с понятием свободы.

2) Принимая во внимание п. 1 высочайшего рескрипта и неразрывную историческую связь нашего крестьянина с землею, – связь, при которой освобождение его от власти и вмешательства в его быт частных лиц может осуществиться вполне только при освобождении необходимой для его существования земли от всяких повинностей в пользу частных лиц, Комиссия находит, что затем второю главною целью занятий Комитета должно быть изыскание способов к обеспечению крестьянам прочной оседлости и предоставление им оной в полную собственность (курсив подлинника).

3) Находя, что земли, состоящие во владении крестьян Тверской губ. под строениями и огородами, по пространству своему не могут обеспечить крестьянам прочной оседлости, комиссия полагает, что в видах действительного улучшения быта крестьян, без нарушения имущественных прав владельцев и точного исполнения высоких предначертаний, указанных в высочайшем рескрипте, под крестьянскою оседлостью следует непременно разуметь не одни так называемые усадебные земли, но все количество земли, необходимое для обеспечения быта крестьян[387].

Заключения комиссии вызвали в Комитете бурные и страстные прения. Партия, желавшая освобождения крестьян без земли, напала на заключения комиссии, усматривая в них принудительное отчуждение помещичьей земли, а также колебание основ родовой собственности, всех коренных основ нашего гражданского и государственного быта; но тем не менее большинство Комитета (14 голосов против 13) одобрило заключения комиссии.

Но этим вопрос еще не решался. Так как заключения комиссии, если не изменяли, то существенно дополняли первоначальную правительственную программу, то требовалось получить на это разрешение высшего правительства. Министр внутренних дел Ланской, к которому ездили тверские депутаты (см. выше), стал после некоторого сопротивления на сторону Тверского комитета. От него не укрылось, что крестьянский вопрос вступает в новую фазу. В представлении своем Главному комитету он, точнее Н. А. Милютин, писал, что если заключения Тверского комитета и не согласны с буквою высочайших рескриптов, то вполне верны их духу и цели. Главный комитет, скрепя сердце, разрешил Тверскому комитету заняться вопросом о наделении крестьян землею «по желанию помещиков». В ноябре 1858 г. министр внутренних дел сообщил об этом постановлении Тверскому комитету, а также начальникам всех губерний, и, таким образом, вопрос о наделе и выкупе полевой земли благодаря настойчивой инициативе Тверского комитета был официально внесен в программу занятий губернских комитетов.

По получении разрешения на обсуждение вопроса о наделе, Тверской комитет составил детальный проект как надела (причем за основание бралось существующее владение, если оно не превышало 4 десятин), так и устройства акционерного банка для облегчения выкупной операции[388]. В своем Обзоре Оснований Комитет убедительно доказывал недостаточность выкупа одних усадеб и необходимость наделения землею и высказал, между прочим, следующие соображения: личная свобода, рассуждает Комитет, никогда не может осуществиться без свободы имущественной. Все настоящее имущество крестьян – в хозяйственном обзаведении, которое имеет ценность только при владении землею и не может быть легко переносимо с места на место. Если признать крестьянина лично свободным, с правом вольного перехода, оставив всю землю в неограниченном распоряжении помещиков, – не значит ли это освободить только помещиков от всех лежавших на них обязанностей в отношении к крестьянам, подчинив последних еще большему их произволу? Тогда крестьянин будет поставлен в необходимость соглашаться на всякие требования помещика, а потому все имущество, а следовательно, вся жизнь его будет зависеть от произвола землевладельца. Этого не было даже и при крепостном праве, которое поставляло помещикам в обязанность доставлять их крепостным людям средства к существованию. Такую свободу наш народ называет волчьею волей. Если крестьяне получат только право пользования полевыми землями, необходимыми для их существования, без всякой возможности приобрести их в собственность, то свобода их будет существовать только на одних словах. Отдавая собственность помещика в вечное пользование крестьян, закон непременно будет вынужден обеспечить права собственника земли предоставлением ему права вмешательства в хозяйственный быт крестьян, дабы предупредить ухудшение качества земли. Такое вмешательство частного лица в хозяйственную сферу предполагает предоставление ему судебно-административной власти, что исключает уже всякое понятие о гражданской свободе крестьян (с. 4–5).

Благодаря трудам Тверского и других комитетов, а также благодаря либеральной журналистике, вопрос о наделе и выкупе настолько уже уяснился, что, спустя с небольшим год после появления статьи Кавелина, сторонниками выкупа[389], между прочим, являлись два таких крупных и влиятельных деятеля по крестьянской реформе, как С. С. Ланской и Я. И. Ростовцев, стоявшие прежде за предоставление крестьянам одного только права пользования землею. Во всеподданнейшей записке, составленной в октябре 1859 г., Ланской писал, что «мысль о выкупе все более и более укореняется и делается общим убеждением». Отношение Ростовцева к вопросу о выкупе наделов явствует из следующих слов его, приводимых в книге г. Семенова. Это было 29 ноября 1859 г. Заседание Редакционной комиссии происходило на дому председателя, в кабинете его. Ростовцев, больной, расслабленный, вмешался в спор, завязавшийся между Милютиным и Галаганом о наделе, и сделал со смертного своего одра следующее замечание: «Один памфлетист из высшего аристократического общества, – сказал он, – сочинил обо мне, что якобы я написал дворянству: если хотите беречь ваши головы, то отдайте земли. Мог ли я это сделать, и куда мне было писать? Но как отнять от насущного хлеба и миллионов, или, если считать крестьян обоего пола, 22 миллиона душ?.. Яуверен, что если у них совсем отрезать земли, будет пугачевщина (я говорю между своими, в дружеском обществе), и не могу не предвидеть в таком случае страшных обстоятельств, страшных потрясений, которые ожидают бедную Россию»[390]. Таким образом была окончательно отброшена мысль об освобождении крестьян без наделов, мысль, признанная безумием еще Николаем I[391], но что касается выкупа, то допущен вопреки Тверскому проекту только добровольный, и лишь в 1881 г. состоялось предписание об обязательном выкупе.

Последний отдел объяснительной Записки Тверского комитета посвящен обзору «оснований нового управления». Усматривая непосредственную связь между крепостным правом и строем существовавших при нем учреждений, Тверской комитет начертал план новой организации местного управления, вытекавший из отмены крепостного права и согласованный с нею. Если в деталях этого плана и встречаются спорные пункты, то основные положения его так разумны и убедительны, что они не только для своего времени, но даже и для нашего заключают в себе много поучительного. Как ни стары высказанные в них истины, но они изложены с таким благородным воодушевлением, широтою взгляда и твердою верой в силу разума и правды, что чтение тверской записки и теперь производит освежающее и ободряющее впечатление.

Комитет, прежде всего, настаивает на упразднении в управлении всяких следов прежних вотчинных отношений. По уничтожении крепостной зависимости и объявлении крестьянам свободы, читаем в тверской записке, власть помещиков лишается всякого нравственного основания, и потому дальнейшее существование ее, даже и на самое короткое время, может породить только неудовольствие со стороны народа и гибельные последствия: эта власть естественно будет напоминать народу ненавистное ему крепостное право (с. 7).

Уничтожая помещичью власть в управлении, Тверской комитет признавал невозможным оставить прежний порядок вещей, при котором 100 000 полицеймейстеров-душевладельцев служили настоящим instrumentum reghi. Несмотря на все зло крепостного права, рассуждал он, власть помещика, – его местное значение, его влияние и на крестьян и на должностных лиц служили, с одной стороны, огромным пособием в управлении, с другой – ограничивали произвол чиновников. С уничтожением ее останутся для управления и охранения порядка и спокойствия только два становых пристава. С другой стороны, в чем будет ограничение произвола чиновников? Крепостное право, глубоко пустившее корни во всех сферах русской жизни, проникло насквозь в служебную деятельность: если уничтожить ее только в чистом виде, оставив все прежнее по-старому, это не будет уничтожением крепостного права, а только передачей его из рук помещиков в руки чиновников и расширение его пределов. Это будет разделение всех сословий в государстве на два враждебных лагеря: на лагерь полноправных чиновников, вооруженных всею необузданностью безответственного произвола и безгласных жителей[392]. Такой порядок порождает боязливых рабов, но не истинных граждан. Человек в таких обстоятельствах покоряется только необходимости и исполняет свои обязанности нехотя, и раз сила, заставлявшая его действовать, в стороне он постарается обойти закон. Где же человек призван к участию в управлении своим обществом, где он сознает это участие и значение свое, там он не ставит ни малейшего препятствия к исполнению распоряжений лиц управляющих, а, напротив, содействует им. Отсутствие самодеятельности общества ведет к апатии и уничтожает в обществе всякое понятие о чести и долге.

Для прекращения такого апатичного состояния Комитет предлагал положить основание самоуправлению, т. е. самостоятельному управлению общин. Страшиться самостоятельности, как начала анархии, говорит он, не основательно; в ней лежит, напротив, залог порядка и спокойствия. Человек, принимая участие в интересах общества, привязывается к этим интересам и дорожит ими из личного интереса – самой сильной пружины человеческой деятельности. Где для развития общего благосостояния действуют все отдельные личности, там, наверное, получаются такие результаты, каких не в состоянии достигнуть никакое сильное правительство. Сверх того, самоуправление гораздо лучшая школа для образования государственных деятелей, нежели бюрократическая система, вырабатывающая только механических исполнителей чужих предписаний (см. выше гл.1, § 2).

В основание своей системы самоуправления Комитет кладет, начиная с волостного управления, всесословность или, скорее, бессословность с некоторым преобладанием дворянского элемента, причем во главе управления ставятся волостной попечитель и уездный предводитель, избираемые волостным и уездным собраниями, ведающими все местные дела по управлению и суду. Чтобы самоуправление имело какое-нибудь значение, говорится в Записке, надобно, чтобы интересы населения были соединены, а не разъединены; чтобы интересы различных слоев общества не находились в борьбе, как это случается при разделении их по сословиям, только при такой общности может создаться общественное мнение.

В частности, относительно мудрой, но необычайно смелой по тому времени попытки дарования политических прав «вчерашнему рабу» и допущения его к управлению рядом со вчерашним его господином, в тверской Записке находим следующие глубоко разумные соображения: история указывает, что общественная жизнь человечества в своих главных основаниях подчиняется одинаковым законам, разность является лишь в подробностях. Неосновательно возражать, что не годится для России то, к чему неизбежно идут все народы и государства. Один из законов человеческих обществ есть, с одной стороны, постепенное возвышение низких слоев общества и приобретение ими прав, которых они раньше были лишены, вследствие несовершенства человеческих обществ; с другой – постепенное уничтожение всех привилегий, которыми некоторые умели пользоваться. Это сближение прав сословий есть повсеместный исторический закон, в пользу которого действуют люди, независимо от их воли. Даже противодействуя этому закону, люди на деле способствуют его развитию, выставляя все недостатки общественной жизни при его отсутствии. Итак, сближение прав сословий, хотя и в отдаленном будущем, есть историческая необходимость. Поэтому Комитет считал за лучшее идти навстречу этому закону, чем затрудняя его развитие ускорять взрыв. Устранить народный элемент в управлении значило положить революционное начало в самом основании обществ, которое впоследствии могло оказаться гибельным. Предоставление крестьянскому сословию участия в управлении имеет значение предохранительного клапана на паровом котле. С другой стороны, соединением дворянства и крестьян в одно собрание Комитет имел в виду заставить смолкнуть мелкие частные интересы пред интересами, более общими и более широкими, и живительным началом общественных интересов соединить воедино всех жителей края (с. 22, 24).

Рядом с началом самоуправления Тверской комитет выдвигает как лучшую гарантию для правильного действия местных учреждений строгое разделение властей, произведенное на всех ступенях управления, учреждение гласного независимого суда и суда присяжных, а также установление непосредственной ответственности перед судом чинов администрации за преступления по должности без предварительного испрошения разрешения начальства.

Указав на необходимость разделения властей в интересах успешного действия их, в частности относительно низшей ступени власти, Комитет возражает против мнения, будто в низших должностях от деления властей они мельчают и теряют значение. При самостоятельности управления, при личной ответственности должностных лиц за свои действия и при уничтожении раболепного подчинения, замечает Комитет, никакая должность не теряет своего значения: человек чувствует, что он необходимое звено в целом, и при личной инициативе видит наделе свое значение.

Необходимость учреждения независимого суда мотивируется так: исполнительная власть имеет в руках материальную силу, что же касается суда, то он должен иметь силу нравственную-назначение суда заменять материальную силу идеею права. Правительство, учреждая суд, как бы ставит посредников из среды самих граждан между собою и лицами подвластными. Этим правительство придает особенное могущество судебной власти, которое в свою очередь поддерживает значение правительства.

Затем Тверской комитет указывал на необходимость учреждения суда присяжных. Против возражения о неразвитости[393] народа, в записке А. М.Унковского, между прочим, приводились следующие доводы: «Что значит: недостаточно развить[394], и какая нужна степень развития для наглядного суждения факта по совести и здравому смыслу? Присяжным именно это только и нужно, а русский народ, конечно, не имеет недостатка ни в здравом смысле, ни в добросовестности. Суд присяжных, суд гласный и по совести, требует в судьях гораздо менее умственного развития и образования, нежели всякий другой суд, а тем более наше сложное судопроизводство; поэтому можно сказать, что); нас возможен только суд присяжных, и менее всего возможно настоящее судопроизводство». Далее, указывая на то, что старые заседатели просто прикладывали печати к приговорам или снимали шубы с почетных посетителей, Записка продолжает: «Устройте самостоятельный суд, независимый от исполнительной власти и притом словесный и гласный, т. е. суд присяжных (потому что другого независимого суда на свете нет и не бывало)[395], и те же люди окажутся способными к произнесению приговоров; это ясно, как день, и противиться этому благодетельному учреждению могут только те, которым бессудность и безнаказанность выгоднее[396]».

Относительно гласности Комитет ограничивается следующим кратким, но патетическим замечанием: «Публичность и гласность! Два великие слова! Свет разума и истины! Комитет не осмеливается говорить в доказательство их необходимости, вполне уверенный, что Государь, поднявший вопрос об уничтожении крепостного права, не оставит без применения этих великих начал».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.