7. Скандинавские имена на первых страницах истории руссов

7. Скандинавские имена на первых страницах истории руссов

По признанию самого Томсена, в арсенале норманистов особо важное место занимает анализ имен русских, упоминаемых в летописи приблизительно до 1000 года. По его мнению, почти все они скандинавские, а если это так, то первые «руссы» в Новгороде и Киеве были не славяне, а скандинавы («что и требовалось доказать»).

Ниже мы увидим, что хотя в этом утверждении и имеется доля истины, но эта доля настолько мала, что тон «гром победы раздавайся» следует оставить. Среди имен, считавшихся Томсеном скандинавскими, имеется ряд безусловно славянских, а также не-славянских, т. е. тех народов, которые входили в состав Руси или были ее ближайшими соседями.

Прекрасным примером этого является имя «Явтяг» (другой вариант летописи — «Ятвяг»). Это слово поставило Томсена совершенно в тупик, а между тем ясно, что это не собственное имя, а название племени, к которому принадлежало данное лицо. Бросается в глаза также, с какими скудными знаниями датчанин Томсен, не зная русского языка, не зная русской истории, не зная даже русских соседей, берется за решение кардинальных вопросов древней истории Руси.

Но если был Ятвяг, то мы можем ожидать встретить и литовцев, и латышей, и эстонцев (чудь), и финнов, и хазар, и угров, и печенегов и т. д. Поисков в этом направлении Томсен даже не подумал произвести, а между тем, например, имя «Libi», загадочное для Томсена, могло быть просто именем племени «Либь» или «Ливь» и т. д.

Полезно, поэтому, будет сперва отметить методологические промахи Томсена, а затем уже перейти к анализу имен.

Во-первых, если речь идет об именах в русской истории, если анализ в основном касается группы лиц, говоривших о себе — «мы — от рода русского», — естественно предположить, что эти лица были русскими, т. е. славянами. Следовательно, надо было произвести анализ имен в первую очередь с этой точки зрения. Этого не сделано. Не сделано потому, что результат исследования был уже предрешен Томсеном до начала исследования.

Все внимание он уделил только розыскам среди имен различных скандинавских народов таких, какие хотя бы отдаленно напоминали те, что встречаются на первых страницах русской истории.

Это было не научное исследование, а тенденциозная подтасовка фактов, местами переходящая все границы, например, когда имя «Актеву» отождествлялось со старонорвежским «Angantyr». Эти два имени похожи друг на друга, как «апельсин» на «Африку»: оба начинаются с буквы «а» и в дальнейшем нет никакого сходства.

Во-вторых, если руссы испытывали влияние скандинавов, то были и другие соседи, которые оказывали также влияние: угро-финны, тюрки, греки и т. д. Более того — в состав самого государства Руси входили, как части некоей своеобразной федерации, весьма многочисленные племена неславянского корня. Естественно, что они должны были выделять из своей среды людей, принимавших участие в государственной жизни, и прежде всего, конечно, послов в мирных переговорах. Никакого анализа с этой точки зрения Томсен не произвел.

Здесь мы должны оговориться — мы лично не в состоянии проделать подобного анализа, для этого надо быть энциклопедистом филологом, но мы сугубо подчеркиваем необходимость такого анализа и что без него вопрос может быть решен совершенно односторонне.

Вопрос, поднятый Томсеном, имеет не одну сторону, как он думал, а по крайней мере три: 1) имена могли быть русскими, 2) скандинавскими, 3) других соседей Руси или неславянских ее частей. Следует отметить, что не только он сам, другие норманисты, но и антинорманисты упустили это обстоятельство из виду.

Несмотря на свою односторонность, анализ Томсена ценен тем, что представляет собой максимум в отношении скандинавского аспекта данной проблемы. Уж если Томсен не нашел «скандинавства» в каком-нибудь имени, то оно безусловно не скандинавское.

Наш анализ будет произведен с точки зрения славянских корней, он также будет односторонен, но эта односторонность является вынужденной, нет физической возможности охватить целую кучу редких и малоизвестных языков.

В результате нашего анализа имена будут разделены на три группы: 1) явно славянские, 2) явно скандинавские, 3) других народов, либо сомнительные или неустановимые.

Третьим методологическим промахом норманистов является то, что, беря на протяжении по крайней мере двух столетий русские имена, они простодушно уверены, что Рюрик I и Рюрик II Овручский и Киевский оба были норманнами. Они совершенно не понимают (или делают вид, что не понимают!), что носить норманское имя — это не значит еще быть норманном.

Возьмем современных русских: подавляющее количество их имен по происхождению греческие, латинские и еврейские. Означает ли это, что они на самом деле не славяне, а греки, римляне или евреи?

Если это не было ясно Томсену в 1877 году, то должно было бы стать, казалось бы, ясным Баумгартену в 1939 году, который носил греческое имя, но, мы уверены, не был греком. Вот эта-то беспредметность, неконкрентность мышления и характеризует историков.

Если скандинавы на Руси в первом поколении и были слабо обруселыми, то все последующие Рюрики, Олеги и т. д. уже были руссами. Ничего удивительного нет в том, что русский сын или внук получал свое имя от скандинава отца или деда. Ведь мать его была славянка и воспитывался он в славянском окружении. Уже через поколение имя давало только указание на происхождение, а не настоящую национальность. Разве мы можем сомневаться в русской национальности писателя-сатирика Шумахера, филологов Даля, Грота и т. д.?

Конечно, некоторая часть имен могла принадлежать новоприбывшим скандинавам, но вероятность этого крайне незначительна: нелегко только что приехать на Русь и сразу занять такое положение, что имя попадает в историю, это могло случиться только в виде исключения.

Поэтому самое чисто скандинавское имя еще не значит, что носитель его был скандинав, в особенности если он представлял Русь или жил на Руси. Все это прошло мимо внимания норманистов, а между тем это обстоятельство в корне подсекает выводы норманистов.

Четвертым методологическим промахом норманистов является то, что они считают свои скандинавские имена за какие-то первичные, основные, неизменные и оторванные от других, даже родственных народов.

Между тем достаточно сравнить исландские, датские, норвежские, шведские, старонорвежские, старошведские и т. д. имена, и мы увидим, что почти все имена у этих народов представлены особыми вариантами. Какой же вариант настоящий, основной, неиспорченный? Неизвестно, да и не может быть известно.

Если бы Томсен смотрел шире и глубже, то увидел бы, что эти имена употреблялись и другими германскими народами на материке Европы, а не только в Скандинавии. А так как скандинавы заселили полуостров с материка, то несомненно корни своих имен они принесли оттуда же (хотя в редких случаях возможно и обратное).

Однако германские народы, жившие на материке, не существовали в пустоте, а соприкасались с другими народами — следовательно, влияли на них и сами испытывали их влияние. Эти «доисторические» имена в их исходных формах они могли передать своим соседям или заимствовать их за много веков до Рюрика.

Вспомним, кстати, что Мстислав, сын Владимира Мономаха, князь новгородский, выдал свою дочь Ингибьоргу(!) за Кнута Лаварда Ютландского. Ингибьорга была такой правоверной скандинавкой, что дала своему сыну имя «Владимир» в честь Мономаха — это был датский король Вольдемар Великий. У Вольдемара Великого был сын, получивший имя отца — Вольдемар Победитель. Таким образом, в роду датских королей (скандинавов) появилось славянское имя Владимир, изменившее свою форму согласно местной фонетике на «Вольдемар».

В данном случае мы имеем пример, когда писанная история устанавливает бесспорный факт передачи имени руссов варягам. А сколько имен разных народов перекочевало от одного к другому до писанной истории?

Мы имели пример связи Ютландии с Новгородом, но ведь в Любеке, Щетине и других крупных западнославянских городах, т. е. совсем под боком у Ютландии, было немало дочерей и сыновей славянских князей, которые несомненно роднились со своими соседями.

Вспомним, далее, эпоху готов, пересекших за несколько веков до Рюрика от Прибалтики все земли славян до Черного моря и просуществовавших во взаимоотношениях со славянами несколько веков.

Можем ли мы утверждать, что они не передали славянам несколько своих имен, родственных современным скандинавским или эпохи варягов? А разве не найдено вблизи Ковеля копье с рунической надписью (очевидно, именем владельца), звучащей на скандинавский лад?

И нет ничего удивительного, что скандинавский «Хрёрекр» существовал на Руси за много веков до Рюрика, хотя бы в форме «Ририка», гораздо более близкой к «Рюрику», чем «Хрёрекр», и это имя мы находим в летописи среди польских, следовательно, славянских имен. Всё это норманисты упускают из виду, вовсе не считаясь с тем, что имена не сваливаются с неба, а имеют свою долгую историю.

Тот, кто отбрасывает в сторону историю своего предмета, никогда толком не сможет понять его. Историки, как это показывают сотни примеров, мыслят совершенно неисторически.

Норманисты упускают также из виду несколько очень важных побочных соображений. История не сохранила нам почти совершенно древних имен руссов дохристианской эпохи. Однако, если привлечь для сравнения древние чешские, словацкие, болгарские, югославские, белорусские, украинские, польские и другие славянские имена и сравнить их с фамилиями в русских летописях (фамилия часто происходит от имени предка: Петров от Петра и т. д.), то можно все же иметь представление, каковы были имена руссов в древности.

Если Томсен, не найдя среди древних и современных норвежских имен имени, похожего на упомянутое в древности, обращается к другим скандинавским племенам и находит его в Дании, Швеции или Исландии, то с таким же правом мы можем сравнить летописное имя с именами чехов, поляков, болгар и т. д. Никто, однако, этим серьезно не занимался, поэтому решение проблемы имен древних руссов было до сих пор односторонним.

Далее норманисты не производили внутреннего анализа имен, что может дать чрезвычайно ценные указания.

Одни имена (и это правило) — эпитеты, указывающие на особо заметные качества данного человека: хромой, кривой, гугнивый, криворукий, горбатый, высокий и т. д., равно как и: болтун, крикун, свистун, лгун и т. д. Это, в сущности, не имена, а клички, имеющие смысловое, реальное значение.

Сюда же можно отнести и название профессии данного лица: кузнец, гончар, рыбак, ткач, портной и т. д., либо название местности, откуда он явился или где живет, часто его национальность.

Другая группа имен — это имена, данные родителями еще при рождении с пожеланиями качеств, которые они хотели бы видеть у своих детей: Светозар, Прекраса, Владимир, Твердислав, Ждан и т. д. Такие имена мы встречаем у общества на более поздней стадии развития.

Наконец, имеются имена, либо вовсе утратившие смысл, либо употребляемые, как таковые, — эти имена даются родителями просто как приятное для уха созвучие и могут быть заимствованы у другого народа или созданы наново.

Особенная пестрота бывала у знати или лиц, принадлежащих к правящим домам. Они обыкновенно женились на дочерях иностранцев равного социального положения. Вследствие этого дети от браков часто получали имена деда, отца, брата, сестры, бабушки и т. д. по женской линии. Но, так как их оригинальная фонетика не отвечала требованиям фонетики данного народа, то они изменялись, получая местную огласовку, и укреплялись уже как местное имя (пример с Владимиром — Вольдемаром уже приводился).

Мы обращаем внимание на эти факты потому, что гораздо правильнее будет искать не натянутых сходств с именами скандинавов, а смысловых значений славянских и неславянских имен. В этом случае окажется, что имя, например Гуды, не что иное как «музыкант», Тукы — «жирный» и т. д.

Работа в этом направлении не произведена, поэтому представление, что Томсен что-то «доказал», совершенно не соответствует действительности.

Ознакомимся теперь с тем, что же на деле «показал» Томсен. Напомним, что его труд опирался на целый ряд предшествующих: 1) Bayer. Gommentarii Academi? Scientiarum imp. Petropolitan?, IV. ad annum 1729, рр. 281–291. St. Petersburg, 1735, 2) Schl?zer, Nestor, Russische Annalen, IV. 51–55. G?ttingen, 1845, 3) Kunik, Die Berufung der schwedischen Rodsen. II. 107–194. 1845, 4) Munch, P. A. in: Samlede Afhandlinger udgivene of Storm, II. 191, 254–256, Christiania, 1874 (1849), также in: Chronica Nestoris ed. Fr. Miklosich, 188–198. Vindobon?, 1860, 5) Gislason, К. in: Nestoris Russiske Kr?nike oversat of G. Smith, 321–326. Кj?benhaun, 1869. Добавим сюда и оригинал Томсена: Thomsen, V. The relations between ancient Russia and the origin of the Russian State, 1877, 67–71, 131–141:

Таким образом Томсен впитал все, что было добыто предшествующими норманистами (все немцы!), часто не знающими как следует русского языка.

В составленном им списке Томсен приводит 91 имя, относящиеся к периоду 862—1068 гг., т. е. приблизительно за два столетия, — это все, что можно найти в летописях. Список этот дает прежде всего ложное представление: Томсен совершенно не подсчитывает русских имен за этот же период: Audiaturet altera pars! Пусть этих имен немного, но подсчитать их следовало, ведь создается впечатление, что славянских имен вообще не было за этот период в летописи.

Но мы знаем древлянского князя Мала, был Малко Любечанин, была Малка (Малуша), его дочь, был Добрыня, дядя Владимира Великого, были воеводы: Волчий Хвост, Блуд, сыновья воеводы: Лют, Мстиша (уменьшительное от Мстислав) и т. д.

Умолчание этих имен, конечно, не случайно, и антинорманистам давно пора в противовес составить список славянских имен, мешает, однако, норманистский гипноз.

Подводя итоги своему анализу (с. 68), Томсен говорит, что имеется около 90 имен, «которые несут более или менее свидетельства их скандинавского происхождения».

Если мы обратимся к его поименному списку (с. 131–141), то увидим, что о некоторых именах он вообще ничего не может сказать, для него они полная загадка, и он только ставит возле них вопросительный знак. Это — следующие имена: 1) Eton? 2) Frutan? 3) Iskusevi? 4) Kanitsar? 5) Libi? 6) Vuzlev? 7) Jatviag?

Будучи совершенно бессильным в отношении этих 7 имен, Томсен все же включает их в число скандинавских слов; нам кажется, что подобный метод ясно показывает, что о беспристрастности Томсена говорить не приходится. Эти имена «несут свидетельства» недобросовестности Томсена как ученого. Если он не знает происхождения этих 7 имен, — почему он считает их скандинавскими? И с каких пор ятвяги, племя литовцев, оказываются народом германского корня? (См. имя № 7.)

Имеется далее группа имен, о которой Томсен, в сущности, знает столько же, сколько и о первой. Это имена, которые он считает без всякого основания и объяснения испорченными при переписке, это: 1) Sinko Borich, 2) Tilen, 3) Voist, 4) Voikov.

То, что Томсен не понимает этих имен со стороны их скандинавских корней, еще не значит, что эти имена испорченные скандинавские. Наоборот, эти 11 имен обеих групп не только совершенно очевидно не скандинавские, но многие из них, например, Синко, Боричь, Войков, Вузлев и т. д., явно славянские.

Не зная славянских языков, Томсен авторитетным тоном говорит глупости. Пусть бы уж Томсен, как скандинав, публично расписывался в своем невежестве, но как ему поверили русские филологи и историки?!!

Двенадцатым именем является «Ustin», о котором Томсен пишет: «возможно старонорвежское “Eisteinn”, но чтение имени недостоверно». И действительно это так: в летописях мы находим не «Устин», а «Утин», объяснение без малейшей натяжки из славянских корней (от «ут» = современная «утка», о чем мы говорили уже в другом очерке). Имеется, далее, ряд имен, которые для самого Томсена являются сомнительными и о которых он высказывает догадки, совершенно неубедительные.

Он предполагает, например, что «Карн» происходит от «Karni», но ставит знак вопроса и добавляет: «такого имени нигде неизвестно». Спрашивается: если неизвестно, то зачем засчитывать его в число скандинавских? А вот из славянских корней слово легко объясняется! (См. уже опубликованный очерк.)

Далее имя «Актеву» Томсен идентифицирует со старонорвежским «Angantyr» и ставит знак вопроса. Знак вопроса неуместен, ибо совершенно очевидно, что оба слова решительно ничего общего между собой не имеют.

Относительно «Апубксарь» (Апубкарь, Пубксарь, Пупсарь в других списках летописей) Томсен думает, что это испорченное имя, которое идентифицируется с Ospakr или Usvaka или Osvakr. Подражая методу Томсена, мы предлагаем идентифицировать Usvaka с «Собака», — сходство будет тоже, что и с «Апубксарь».

Имя «Евлиск» Томсен считает испорченным «Erlik» = старо-норвежскому «Erlingr» и ставит знак вопроса. Каково сходство предлагаемых Томсеном имен, видно из того, что он делает две поправки и все же вынужден поставить знак вопроса. На деле всякому здравомыслящему человеку ясно, что «Евлиск», конечно, не «Эрлингр».

Имя «Истр» Томсен признает за «Istrur», но ставит знак вопроса, либо за старонорвежское «Eistr» и тоже ставит знак вопроса. Мы можем только присоединиться к его сомнению и напомнить, что «Истр» было имя Дуная, на котором в те времена жило множество славян. В песнях мы встречаем «Дунай Иванович», значит, были имена от названия рек.

Имя «Каршев» (на самом деле следует «Карш» в именительном падеже) Томсен считает за старонорвежскос «Karlsefvi» и ставит знак вопроса, либо за «Karsi», и тоже ставит знак вопроса.

Имя «Olma» Томсен считает старонорвежским «Holmi» и ставит знак вопроса. Высказывалось, однако, предположение, что имя это угорское, что не лишено вероятия. Во всяком случае «скандинавство» этого имени совершенно не доказано.

«Стегги» Томсен произвольно изменяет на «Стенги» (Stengi) и считает его за «возможно = старонорвежскому “Steingeirr”», но тут же ставит знак вопроса.

Наконец, «Лидул» Томсен предполагает равным старонорвежскому «Leidulfr», но ставит знак вопроса. Итого 8 имен для самого Томсена сомнительны, его сравнения еще более убеждают в этом непредубежденного исследователя. Итак, 20 «скандинавских» имен оказываются не скандинавскими. Но это, конечно, не все.

Имя «Лют», по Томсену, «может быть равно старонорвежскому “Ljotr”, но оно может быть с равным успехом считаться славянским (“лют” означает “жестокий”)».

Если это слово «может с равным успехом считаться славянским», спрашивается: зачем же Томсен причисляет его к скандинавским? Получается двойная датская бухгалтерия: «мое — мое, твое — мое».

На деле «Лют» летописи является совершенно точным славянским словом и именем, «Ljotr» же является словом только похожим. Имя «Лют» носил молодой человек, родившийся на Руси, и, следовательно, носивший славянское имя-кличку. Эта кличка имела к тому же смысловое значение. Ничего этого в слове «Ljotr» нет. Поэтому перевес решительно в пользу славянского происхождения этого слова.

Далее из списка в 91 имя следует удалить еще два имени, как повторенные в двух местах: «Олеб» (вариант — «Улеб») и «Карл» (вариант — «Карлы»). Кроме того самое имя «Улеб», считаемое за старонорвежское «Oleifr», позднее «Olafr» (Олаф), вовсе не является скандинавским, а болгарским «Глеб» (вариант этого имени в форме «Улеб» до сих пор сохранился в украинском языке). Поэтому это имя из списка следует удалить. То же относится и к имени «Мутур». Томсен считает его за старонорвежское «Modthorr» и ставит знак вопроса, либо за «Mundthorr», и тоже ставит вопрос, добавляя, что ни одно из этих имен не встречается во всех известных источниках, но могут быть предположены. Это уже явная фантазия, вовсе не опирающаяся на факты. Мутур, конечно, не скандинавское имя.

Далее, имя «Тукы» Томсен считает старонорвежским «Toki». Не говоря уже о том, что здесь явная фонетическая натяжка, следует обратить внимание и на контекст, где упоминается это имя. Там сказано: «рече Тукы, брат Чюдинь». Если мы не знаем в точности национальности «Тукы», то имя его брата явно говорит, что это не был скандинав: «Чудь», «Чудин», «Чудинцев», «Чудинов» и т. д., все это имена, показывающие, что носители их были из племени «чудь» или обруселыми потомками их.

Кроме того, «Тукы(й)» — древнерусское слово, означающее — «жирный», «упитанный», «тучный». Корень слова уцелел до сих пор в нескольких словах: «тучный» (тучные поля, тучное телосложение), «туки» (специальный термин, означающий удобрение), сюда же, вероятно, относится и слово «туча». Имя «Тукый», т. е. «жирный», было весьма понятной кличкой для человека тучной комплекции.

Далее Томсен изобретает имя «Tull», которое он считает за скандинавское «Tholfr», на самом деле в летописи мы имеем имя «Туад», не имеющее ничего общего с «Толфр».

Об имени «Стемид» Томсен пишет: «может быть = старонорвежскому “Steinvidr”, но примера такого имени не сохранилось»! Значит, опять беспардонная фантазия, преподносимая под видом научного предположения.

Итак, из томсеновских имен мы должны исключить без малейшего колебания 28 имен.

Переходим теперь к несомненным ошибкам Томсена. «Синеус» — безусловно не старонорвежское «Signiutr», нужно быть совершенно фонетически глухим, чтобы принять оба эти слова за варианты одного и того же. Наконец, имя «Синий Ус» является безукоризненной кличкой славянина с синими усами.

Далее «Вуефаст», как мы разъясняли в другом очерке = «вуев фаст», т. е. «дядин фаст». Опять-таки кличка, прозвище, а не имя в собственном смысле слова. Томсен пишет: «может быть старонорвежское “Vefastr”», но на деле ясно, что слово вообще не скандинавское, и мудрить нечего.

Далее, мы уже показали раньше, что летописное «Вермуд» на самом деле в правильной транскрипции летописи же = «Вельмудр», чисто славянское, имя, а не старонорвежское «Vermudr».

Наконец, «Studke» или «Studk» Томсена является недоразумением: на деле мы имеем «Тудков», которое, ничего общего с «St?dingr» не имеет.

Итого 32 имени из 91, т. е. более ¹/₃, мы имеем полное основание отбросить.

Среди остающихся имеется ряд несомненных славянских имен вроде «Гуды(й)», «Куцы(й)», «Клек» и т. д. Далее имеется ряд чрезвычайно сомнительных имен (Мони, Слуды(й), Карны(й) и т. д.). Между ними несомненно есть принадлежащие к не славянским, но вместе с тем и не к скандинавским народам. Разбор этих имен мы оставляем, ибо недостаточно компетентны в неславянских языках. Этих сомнительных, неясных имен набирается почти ¹/₃, наконец, последняя ¹/₃ — это имена, возможно, скандинавские (по происхождению!).

Перейдем теперь к выводам: 1) с методологической точки зрения работа Томсена, как научная работа, совершенно не выдерживает критики, местами фантастична и даже просто недобросовестна; односторонность ее бесспорна, 2) необходим коренной пересмотр вопроса с упором на исследование языков народов, соседивших с Русью или входивших в ее состав, но не славян, число имен, относящихся сюда, несомненно значительно, 3) работа Томсена должна быть пересмотрена даже с точки зрения скандинавских корней: человек, который выдумывает несуществующие имена, человек, искажающий текст для подтасовки, человек, сознающийся в том, что происхождение данных имен он не знает, но все же засчитывающий их в скандинавские и т. д., — не может считаться объективным при решении и других деталей, 4) распределение 90 имен на две группы, произведенные Томсеном, причем почти половина попадает в шведскую, а другая в другую половину скандинавских имен, — совершенно рушится, ибо более ¹/₃ имен вообще следует изъять, одна треть сомнительна, а оставшаяся треть должна быть переисследована, 5) анализ имен с точки зрения славянства должен быть углублен с привлечением для сравнения имен всех славянских народов, 6) антинорманисты проморгали полную уязвимость этого аргумента норманистов, 7) и самое главное, эта твердыня норманизма совершенно рушится, ибо она не удовлетворяет элементарнейшим требованиям науки: нет точности, объективности, правильной методики, наконец, просто научной добросовестности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.