Царство Ци как гегемон-ба

Царство Ци как гегемон-ба

Обретя трон, циский Хуань-гун получил в наследство царство, дела в котором были расстроены. В первой беседе с назначенным на высшую должность Гуань Чжуном он подчеркнул, что его предшественник Сян-гун не занимался управлением, унижал мудрых, презирал чиновников, но зато чрезмерно любил женщин, роскошествовал и развратничал. В результате развитие царства остановилось, жертвенники захирели. Что в создавшихся обстоятельствах можно и нужно сделать? На это собеседник заметил, что учиться хорошему управлению следует у мудрых чжоуских ванов и их добродетельных советников, что необходимо руководствоваться законами и справедливостью, что главное — порядок, соблюдение которого нужно поощрять наградами, а несоблюдение карать наказаниями. Это рассуждение, помещенное в «Го юе» [85, с. 78–79; 29, с. 110–111], легко вписывается в каноны более позднего древнекитайского легизма и применительно к началу VII в. до н. э. не может восприниматься иначе как анахронизм, что, впрочем, относится и к некоторым другим встречающимся в «Го юе» описаниям реформ и предложений Гуань Чжуна. Однако не стоит забывать, что Гуань Чжун справедливо считается протолегистом, т. е. что его идеи развивались в том же русле, в котором впоследствии шел мощный поток легистских реформ. Это значит, что предложения Гуань Чжуна следует воспринимать не столько как разработанный проект реформ, реализованных в Ци времен Хуань-гуна, сколько как поиск путей упорядочения административной системы в большом царстве.

Именно упорядочение управления было главным, к чему призывал Гуань Чжун. Он предлагал в столичной зоне создать 21 район-сян (видимо, имелся в виду город с прилегающими к нему природными угодьями и поселениями): по 3 для ремесленников и торговцев, каждый во главе с начальником, и 15 для служилого населения, т. е. воинов. Каждый пяток воинских сянов должен был возглавляться самим гуном и двумя старшими цинами, Го и Гао^[36]. Служилые, ремесленники и торговцы, живя порознь, в своих кварталах или поселках, должны учиться друг у друга тонкостям ремесла, проникаться корпоративными интересами и вести беседы на производственные темы. Вообще-то говоря, в самом таком предложении было не так уж много принципиально нового, если вспомнить структуру второй чжоуской столицы Лои, которую строили шанские мастеровые и где располагались в свое время восемь иньских армий. Насколько можно судить, воины и строители (ремесленники и, быть может, торговцы) жили в Лои в своих кварталах либо пригородах и общались преимущественно друг с другом. Видимо, Гуань Чжун предлагал воспользоваться этим порядком, уточнив лишь подходящее для циской столицы Линьцзы количество сянов.

Согласно предложению об организации населения столичной зоны, в 15 воинских сянах насчитывалось 30 тыс. воинов, причем каждый из трех военачальников (командующий средней армии, т. е. главнокомандующий, сам гун; цин Го и цин Гао) командовал 10-тысячной армией, а каждый сян выставлял по 2 тыс. воинов. Сяны делились на роты-ляни по 200 человек во главе с командирами-ляньжэни, ляни — на 4 взвода-ли по 50 воинов во главе со взводным, взвод-ли обычно придавался боевой колеснице. Взводы-ли, в свою очередь, делились на отделения-гуй из пяти воинов каждое.

В дни весенней охоты все это воинство должно было собираться на смотры, а в дни осенней охоты тренироваться в воинском деле и наводить порядок в окрестностях столицы. Такая организация быта способствовала сближению воинов: они узнавали друг друга по голосу, дружили с детства между собой, а затем и семьями, радовались общим радостям и скорбели вместе об умерших. Имея 30 тыс. таких воинов, можно «вдоль и поперек пройти Поднебесную, чтобы покарать сошедших с истинного пути и защитить дом Чжоу» [85, с. 79–81; 29, с. 111–114].

Эта схема, если учесть сферу ее применения (военизированное население и строго организованные казенные ремесленники и торговый люд столицы), представляется достаточно реальной и осуществимой, ибо, во-первых, она опиралась на прецедент, о котором упомянул и сам Гуань Чжун (в прошлом ваны делили «население столицы на три части»), а во-вторых, концентрация войска рядом с местожительством правителя была не только оправданной, но и необходимой для того, кто был готов ради осуществления честолюбивых замыслов использовать силу.

Сложней обстоит дело со второй схемой, которую Гуань Чжун будто бы предполагал распространить на все остальное население большого царства. Фраза о том, что налог чжэн следует брать с земледельцев в зависимости от качества земли и тогда люди не будут уходить с насиженных мест, а также о необходимости не отвлекать народ от земледельческих работ в дни страды, об установлении продуманных сроков для охоты и заготовок и т. п. [85, с. 82–83; 29, с. 116], достаточно стандартна — правда, для более позднего времени. Но вот иерархическая схема членения сельского населения просто вызывает сомнения в ее реальности: «Тридцать семей составляют и, во главе общины-и стоит управитель-сы; десять общин-и составляют волость-цзу во главе с начальником; десять цзу составляют сян во главе с начальником; три сяна — уезд сянь во главе с начальником, а десять уездов-сяней составляют шу во главе с дафу. Всего пять шу с пятью дафу» [85, с. 83]. Такая иерархическая стройность не только сомнительна, но и практически нереальна. Административной схемы подобного типа просто не могло быть, как не было еще в те годы в Ци уездов-сяней — были субуделы и кормления. Да и дафу не командовали административными подразделениями, но были сословием аристократов, владетельной знати, а также рыцарями-вассалами либо чиновниками на службе у государя с правом владеть за это кормлением, обычно небольшим городком с округой.

Проекты преобразований, приписываемые Гуань Чжуну, этим, однако, не ограничивались. Схема предполагала строгую отчетность всех начальников перед вышестоящими, доклады с выявлением как способных и достойных, сильных и смелых, почитающих старших, так и высокомерных, а также разработанную систему наград и наказаний за заслуги и проступки [85, с. 83; 29, с. 117]. И это тоже явный анахронизм, ибо идеальные схемы подобного характера создавались усилиями легистов значительно позже, в основном лишь в IV в. до н. э. И все же упомянуто об этой схеме применительно к реформам Гуань Чжуна в начале VII в. до н. э. не случайно. Дело не в том, реальна предложенная конструкция или это лишь более поздний идеал, обращенный в прошлое. Дело в том, что Гуань Чжун действительно стремился упорядочить администрацию и, видимо, пытался создавать административные схемы, пусть нежизнеспособные. В любом случае такого рода схема способствовала упорядочению администрации, что и было конечной целью реформатора.

Резюмируя, подчеркнем главное: в Ци были созданы три армии, т. е. военная сила, равной которой в тот момент в чжоуском Китае ни у кого еще не было. В Ци было налажено такое управление сельским хозяйством, при котором крестьянам создавались оптимальные условия для производства и, следовательно, закладывались основы для наполнения казенных амбаров. В Ци многое делалось для того, чтобы работавшие по заказу казны горожане, ремесленники и торговцы, а также служащие разных профессий умело справлялись со своими обязанностями и снабжали царство нужной ему продукцией и необходимыми услугами. Словом, Гуань Чжун предусмотрел в своем проекте реформ если и не все, то, во всяком случае, самое главное. И его предусмотрительность, предложенные им схемы переустройства и вообще административного устройства сыграли позитивную роль. Ци стало быстро усиливаться. А если принять во внимание, что рубеж VIII–VII вв. до н. э. был в бассейне Хуанхэ временем безвластия, хаотических столкновений всех со всеми, включая и домен вана, если вспомнить все нарастающую угрозу со стороны укреплявшихся племенных протогосударств жунов и ди, лайских и хуайских и, то общая ситуация станет еще более очевидной. На смену вакууму силы приходила реальная сила.

Из повествования в «Го юе» о Гуань Чжуне явствует, что реформатор всячески удерживал своего царственного патрона от поспешных действий. На вопрос: «Когда я смогу заняться делами чжухоу?», т. е. начать активные политические действия, направленные на обеспечение своего приоритета, Хуань-гун получал ответ в традиционно-конфуцианском духе: сначала следует наладить отношения с соседями и не жалеть при этом щедрых раздач, дабы слава о мудром и добродетельном правителе Ци распространилась повсюду. При всей традиционности подобного совета (щедрые дары всегда играли важную роль в обретении престижа как вообще в истории человечества, так и в древнем Китае в частности — см. [56; 47; 48]) в нем видна была трезвая политика мудрого министра. Быть может, совет собрать 80 ученых и, снабдив их ценностями, разослать во все стороны [85, с. 83–84; 29, с. 118] был вставкой более позднего времени, когда такого рода странствующие ученые-ши действительно играли немалую роль в политике времен Чжаньго, особенно в IV–III вв. до н. э. Однако эпизод с луским Цао Мо, требования которого (пусть с ножом к горлу) Гуань Чжун рекомендовал принять, свидетельствует о том, что уступки и дары были именно средствами его большой политики, приносившей желаемое, т. е. престиж, столь необходимый для гегемона-ба.

Легистским духом в стиле Шан Яна (IV в. до н. э.) отдают и помещенные в том же тексте от имени Гуань Чжуна советы разрешить откупаться от наказаний, платя штрафы оружием или металлом, включая железо [85, с. 84; 29, с. 118–119], которое в Китае вплоть до V–IV вв. до н. э. вообще практически не было известно и во всяком случае широко не употреблялось. Но не столь важны собранные в «Го юе» детали и аргументы, сколь важен дух реформы Гуань Чжуна, которая действительно способствовала быстрому усилению Ци. Вот как сказано об этом у Сыма Цяня: «Хуань-гун, заполучив Гуань Чжуна… стал совершенствовать управление княжеством Ци: создал войска на основе соединения пяти семей, определил выгоды, получаемые от регулирования цен, ловли рыбы и добычи соли, с тем, чтобы помогать бедным и обнищавшим и выплачивать содержание талантливым и способным» [103, гл. 32; 71, т. V, с. 46].

Сев на циский трон в 685 г. до н. э., Хуань-гун обрел силу отнюдь не сразу. В сообщении «Чуньцю» от 10-го года Чжуан-гуна (684 г. до н. э.) лаконично замечено, что луский гун нанес поражение армии циского Хуань-гуна весной, а летом, когда против Лy выступила коалиция сил Ци и Сун, лусцами были разгромлены обе армии. «Цзо-чжуань» добавляет к этому обстоятельное описание обеих битв [114, 10-й год Чжуан-гуна; 212, т. V, с. 84–86]. Правда, сравнительно легко оправившись от неудач, циская армия зимой того же года реабилитировала себя, аннексировав небольшое княжество Тань, правитель которого бежал в Цзюй. Но на этом военные успехи, судя по текстам, и закончились. Однако уже в следующем, 683 г. до н. э. в Ци приехала из дома Чжоу дочь вана, предназначавшаяся в жены Хуань-гуну, причем Лу играло при этом роль посредника [114, 11-й год Чжуан-гуна; 212, т. V, с. 87–88]. Стало быть, к этому времени отношения Ци с Лу наладились.

В 681 г. до н. э. циский правитель, как о том сказано в «Чуньцю», провел совещание с представителями царств Сун, Чэнь, Цай и Чжу, позже в том же году он разгромил княжество Суй, а затем имел уже описанную встречу с луским правителем в Кэ, где Цао Мо (Цао Гуй) воспрепятствовал аннексии части луских земель. «Цзо-чжуань», повествуя об этом, подчеркивает умиротворяющую роль Гуань Чжуна, но ничего не говорит о гневе Хуань-гуна, будто бы убившего Цао [114, 13-й год Чжуан-гуна; 212, т. V, с. 90 и 91]. Встреча нескольких представителей царств была вызвана, по данным «Цзо-чжуань», событиями в Сун, где, как упоминалось, в 682 г. до н. э. Ванем был убит во время игры правитель Минь-гун, после чего Вань бежал в Чэнь, а Чэнь выдало его. Воспользовавшись случаем, как вовлеченные в событие стороны (Сун, Чэнь), так и их союзники (Цай, Чжу) апеллировали за содействие к цискому Хуань-гуну, так что встреча 681 г. до н. э. справедливо считается первой в ряду тех, участники которых признали приоритет Ци. В 680 г. до н. э. состоялось вторжение пяти государств в Сун, продемонстрировавшее готовность Ци отвечать за порядок в Поднебесной. К этой акции присоединился и представитель вана Шэнь-бо. После этого на рубеже 680–679 гг. до н. э. состоялась знаменитая встреча чжухоу в Цзюани, на которой правитель Ци был официально признан гегемоном-ба. В этом признании активную роль сыграл и чжоуский ван, получивший необходимую информацию от своего личного представителя Шэнь-бо [114, 14-й год Чжуан-гуна; 212, т. V, с. 91 и 93].

В 678 г. до н. э. Ци организует карательный поход группы чжухоу против царства Чжэн в наказание за его набег на Сун [114, 16-й год Чжуан-гуна; 212, т. V, с. 94 и 95]. И здесь уже вполне отчетливо выступают на передний план карательно-полицейские функции гегемона-ба, которые не был в состоянии выполнять сам суверен-ван. Мало того, вслед за карательной экспедицией Хуань-гун собрал чжухоу, включая правителя наказанного Чжэн, с тем чтобы заключить специальное соглашение, подтверждающее авторитет Ци. В число официальных задач, как бы молчаливо признанных всеми за Ци, входило, в частности, «поддерживать дом Чжоу».

Это не означало, однако, что от Ци требовалось вмешательство в дела домена каждый раз, когда там случалось что-либо серьезное. Напротив, функции «скорой помощи» по традиции обычно ложились на Чжэн и Го. Но задача «поддерживать дом Чжоу» как бы легитимизировала статус гегемона-ба, а в некоторых случаях давала прямой повод для вмешательства в дела домена (как то было во время мятежа Цзы Туя). Вообще же защита собственно китайских земель от все учащавшихся вторжений варваров была едва ли не главным делом гегемона и приносила Хуань-гуну наибольшие политические дивиденды.

Источники утверждают, что на севере Хуань-гун наказал шань-жунов, на западе — бай-ди, что после сокрушительного разгрома Вэй дисцами именно Ци помогло этому царству, построив новую столицу и укрепив ее стеной, что усилиями Хуань-гуна были обнесены стенами и другие города, до того страдавшие от набегов жунов и ди [85, с. 85–87; 29, с. 120–122]. Стоит напомнить в связи с этим, что Конфуций, не слишком-то симпатизировавший Гуань Чжуну, заметил как-то, что, если бы не он (а в глазах Конфуция именно Гуань Чжун был подлинным руководителем Ци, творцом его силы и мощи), «мы все ходили бы с распущенными волосами и запахивали халаты на левую сторону», т. е. уподоблялись бы варварам [ «Луньюй», 243, с. 185].

По некоторым данным, Хуань-гун с помощью военной силы привел к покорности 31 государство, причем большая часть их принадлежала к числу варварских либо полуварварских, располагавшихся в окраинных районах Чжунго или вне его территории [85, с. 85; 29, с. 119]. Что касается государств Срединного Китая, то по отношению к ним Хуань-гун применял в основном карательно-полицейские меры. Новый чжоуский правитель Хуэй-ван (676–652 гг. до н. э.), вступив на престол, направил в царство своего представителя шао-бо Ляо, чтобы он подтвердил полномочия циского Хуань-гуна в качестве ба. За это ван просил покарать царство Вэй, незадолго до того поддержавшее мятежника Цзы Туя. Хуань-гун выполнил эту просьбу [114, 27-й год Чжуан-гуна; 212, т. V, с. 111 и 112], хотя лично против Вэй ничего не имел и спустя несколько лет после этой карательной экспедиции с готовностью содействовал восстановлению разрушенной дисцами столицы Вэй.

Хуань-гун помог также восстановить княжество Син и обнести стеной его столицу после того, как оно тоже стало жертвой набега со стороны ди; он прислал зерно царству Jly в неурожайный год, а затем принял участие в делах Лу, когда там происходила смена правителя после смерти Чжуан-гуна и убийства малолетнего Минь-гуна [114, 28-й год Чжуан-гуна, 1-й и 2-й годы Минь-гуна; 212, т. V, с. 113 и 115, 124–129; 85, с. 86; 29, с. 121]. Неудивительно, что чжухоу, по словам «Го юя», стали относиться к Хуань-гуну с уважением, хвалить его за соблюдение норм, за бескорыстие и добродетели. Впрочем, столь стандартно-похвальные с точки зрения нормативной конфуцианской традиции отзывы были явно преувеличенными [85, с. 86, 87; 29, с. 121]. Ведь хорошо известно, что всесильный правитель Ци отнюдь не был бескорыстным благодетелем. Напротив, он был весьма честолюбив и имел далеко идущие цели, о чем можно судить по другим эпизодам из того же источника. Умерял аппетиты своего царственного патрона и смягчал возникавшую в связи с этим напряженность, как правило, Гуань Чжун, с мнением которого — на этом стоит сделать специальный акцент — Хуань-гун всегда считался.

Наведя некоторый порядок в Чжунго, где на смену спорадическим столкновениям царств и княжеств друг с другом пришли все более частые совещания чжухоу, улаживавшие под председательством правителя Ци многие спорные проблемы, Хуань-гун обратил внимание на главного потенциального противника Срединных государств — царство Чу. Это сильное и крупное государство, расположенное к югу от бассейна Хуанхэ, с начала VII в. до н. э. стало регулярно вмешиваться в дела Чжунго, чаще всего выступая за наведение порядка в южных, близких к Чу царствах, таких, как Чжэн или Чэнь и Цай. По-видимому, эта активность Чу раздражала циского гегемона-ба, что и было главной причиной столкновения.

Поводы для него были самые разные. Сыма Цянь, например, приводит такой случай. Одна из жен Хуань-гуна, родом из Цай, расшалившись, стала раскачивать лодку, чем напугала не умевшего плавать мужа. В гневе Хуань-гун вернул жену отцу, а тот, в свою очередь рассердившись, отдал ее в жену кому-то другому. Именно поэтому в 656 г. до н. э. Хуань-гун и Гуань Чжун во главе чжухоу направились походом на юг, напав сначала на Цай, а затем пойдя против Чу. Когда чуский Чэн-ван (правители Чу уже давно и довольно демонстративно именовали себя ванами, хотя в табели чжоуской иерархии они обычно обозначались знаком цзы, что примерно соответствовало средневековому европейскому титулу виконт) попытался узнать о причине вторжения, Гуань Чжун жестко заметил, что еще великому цискому Тай-гуну было дано официальное право надзирать за порядком в этом районе Поднебесной, что чусцы перестали платить положенную дань чжоускому вану, а это сказывается на возможности вовремя и в должной полноте приносить жертвы, и, наконец, что в свое время из похода на юг не вернулся чжоуский Чжао-ван, за что Чу тоже должно ответить.

Как видно, поводы для военной экспедиции звучали веско. Но чусцы повели себя умело. Не возражая против верховного права надзора за порядком и пообещав впредь исправно присылать в домен вана должные подношения, правитель Чу решительно отказался нести ответственность за исчезновение Чжао-вана с его армиями, заявив, что в те отдаленные времена чусцев в этом районе еще не было («Спросите об этом у берегов реки», — не без ехидства заметил он). В общем, дело было улажено миром [114, 4-й год Си-гуна; 212, т. V, с. 139 и 140–141; 103, гл. 32; 71, т. V, с. 47–48]. Но после этого Чу начало еще активнее вмешиваться в дела южных царств Чжунго. Дальнейшее развитие событий свидетельствовало о приближающемся закате яркой звезды циского гегемона. Негромкий, но твердый голос южного Чу прозвучал для чжухоу как своего рода знак недовольства и внутреннего сопротивления. Первым это почувствовал сам Хуань-гун.

В 651 г. до н. э. в Куйцю он в очередной раз пригласил чжухоу на торжественный сбор, на сей раз по случаю своего семидесятилетия. Вообще-то такие совещания созывались им достаточно часто — за четверть века с небольшим их состоялось девять; на три из них правители съезжались на боевых колесницах, т. е. они так или иначе были связаны с военными либо карательными экспедициями, а на шесть — на парадных колесницах [85, с. 85–86; 29, с. 120]. Съезд чжухоу в Куйцю стал для них едва ли не центральным событием. Это была своеобразная кульминация могущества Ци, но одновременно и новая проба сил в изменившихся обстоятельствах. С одной стороны, громко раздавались голоса льстецов и клятвы верности. Сам недавно взошедший на чжоуский престол Сян-ван (651–619 гг. до н. э.) прислал со своим сановником кусок жертвенного мяса и ряд других подарков, официально освободив юбиляра от положенного при приеме таких подарков церемониала (следуя мудрому совету Гуань Чжуна, Хуань-гун все же совершил необходимый церемониал). С другой стороны, среди чжухоу слышались разговоры о высокомерии циского правителя, причем тон задавал тот самый сановник вана Цзай Кун, который привез официальное соизволение вана об освобождении от церемониала, обязательного при приеме подарка от сына Неба. Этот же сановник на обратном пути, повстречав опаздывавшего на съезд цзиньского Сянь-гуна, посоветовал ему не только не торопиться, но вообще не ехать в Куйцю, мотивируя свой совет недобродетельностью Хуань-гуна, который будто бы только и думает о том, чтобы захватить побольше земель и к тому же использовать в своих интересах смуту в Цзинь [85, с. 106; 29, с. 143–144; 103, гл. 32; 71, т. V, с. 48–49].

Был ли этот демарш советника вана, имевшего высокий титул чжоу-гуна, — чем-то вроде самодеятельности, вызванной обстоятельствами? Едва ли. Тем более что повода для недовольства Чжоу поведение Хуань-гуна не давало. Отказавшись от дарованной ему привилегии, он был сама лояльность. Скорее всего, поведение чжоуского сановника означало, что новый ван сам был полон амбиций и явно побаивался стареющего гегемона. И видимо, для таких опасений были некоторые основания. Ведь циский Хуань-гун был честолюбив, как это вполне определенно явствует из его сетований, помещенных в 32-й главе труда Сыма Цяня:

«Я ходил походом на юг и, дойдя до Чжаолина, принес жертвы ван горам Сюншань; на севере я ходил походом на племена шань-жунов в царствах Личжи и Гучжоу; на западе я ходил походом на царство Да-ся, преодолев зыбучие пески. Связав лошадей и подвесив повозки, я поднимался на горы Тайхан и, достигнув гор Биэршань, вернулся. Среди чжухоу нет таких, кто ослушался бы меня. Я приезжал на съезды князей трижды на военной колеснице и шесть раз на обычной колеснице, девять раз я объединял владетельных князей, упорядочив Поднебесную. Чем же отличаются в этом [от меня] жившие в прошлом [основатели] трех династий, получившие мандат [Неба] на власть? Я хочу принести жертвы Небу — фэн — на горе Тайшань и жертвы Земле — шань — на холме Лянфу» [103, гл. 32; 71, т. V, с. 49]. И на этой позиции Хуань-гун стоял достаточно твердо, пока Гуань Чжун все-таки не убедил его хотя бы в том, что жертвы, о которых циский гегемон мечтает, невозможны без получения из дальних стран полагающихся по такому случаю редкостных вещей, изделий и животных. Очень похоже на то, что такого рода настроения Хуань-гун высказывал не раз и не только Гуань Чжуну, так что в домене Чжоу о них знали. И видимо, многие уже догадывались, что в отношениях Хуань-гуна с чжоуским ваном не все ладно.

Показательно, что, когда в домене в 649 г. до н. э. вспыхнул мятеж Шу Дая, воспользовавшегося поддержкой жунов и ди, Хуань-гун не выступил против варваров, но, напротив, принял у себя бежавшего в Ци мятежника, а Гуань Чжуна послал к вану с примирительной миссией [103, гл. 4; 71, т. I, с. 205]. Гуань Чжун был встречен в столице вана, как о том уже шла речь, на высшем уровне, едва ли не как великий национальный герой. Видимо, ван ценил умиротворяющую роль министра, сдерживавшую амбиции Хуань-гуна. Однако в просьбе простить мятежного брата Шу Дая он решительно отказал (так же ван поступил и в 647 г. до н. э., когда просьба была повторена). Сын Неба явно указывал стареющему гегемону его место.

В 645 г. до н. э. умер Гуань Чжун, дав перед смертью Хуань-гуну несколько советов о том, кого и почему не следует использовать на службе вместо него. Этими советами Хуань-гун пренебрег. В 644 г. до н. э. ван в последний раз официально обратился к Хуань-гуну с просьбой о помощи против жунов — и Хуань-гун помощь оказал. А в 643 г. до н. э. Хуань-гун умер, причем избранные им вопреки советам умирающего Гуань Чжуна помощники не сумели сохранить порядок в доме Ци. Еще у постели умирающего пятеро его сыновей схватились в борьбе за отцовский трон. Они выясняли отношения, забыв об отце настолько, что из покоев, где лежало непогребенное тело умершего, могильные черви расползлись по всему дворцу [103, гл. 32; 71, т. V, с. 50–51]. Могущество Ци на этом рухнуло, а само царство перестало играть ведущую роль в политических делах Чжунго. На смену цискому гегемону-ба, однако, почти сразу пришел другой, на сей раз из крупнейшего в чжоуском Китае царства Цзинь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.