Старая Россия против молодой Европы
Старая Россия против молодой Европы
Восточную, или Крымскую войну, как ее часто называют, поскольку именно Крым стал главным театром военных действий, спровоцировали несколько факторов. К войне подталкивали разногласия по Восточному вопросу и общее взаимное непонимание, нараставшее между самодержавной николаевской Россией и революционно-буржуазной Западной Европой.
Этот феномен чем-то напоминал историю с вавилонской башней. И там, и тут Господь покарал за самодовольство и гордыню. Если в эпоху Александра Павловича Россия, садясь за стол переговоров с англичанами или французами, в целом еще сносно понимала язык партнера, то к концу царствования Николая Павловича западноевропейский политический язык, применяясь к новым обстоятельствам, изменился уже настолько, что договариваться стало неимоверно сложно. Высокий, но архаичный церковнославянский слог плохо сочетался с низким, зато современным буржуазным стилем.
Это, кстати, испытал на себе сам Николай I, попытавшийся лично снять накопившиеся разногласия с англичанами в ходе своего официального визита в Лондон незадолго до Крымской войны. Впрочем, была и другая сложность: самодовольная Россия в николаевские времена вообще предпочитала не столько разговаривать, сколько нравоучительно проповедовать.
Очень точно о характере тех переговоров Николая в Лондоне сказал известный специалист в области англо-русских отношений историк Николай Ерофеев:
Переговоры, как и многие другие акты его внешней политики, носили характер светских бесед, шли обычно с глазу на глаз и велись без соблюдения установленной дипломатической процедуры… Переговорами назвать их можно лишь условно: в сущности, говорил один Николай I… Мнение собеседника его интересовало меньше всего. Поэтому его разговоры с английскими политиками обычно выливались в пространные монологи. Его задачей было как можно полнее изложить свои взгляды. В том, что собеседники их примут, он, видимо, не сомневался… Сам Николай I был очень доволен этими беседами и считал их результаты положительными. Дипломатическое молчание собеседников он воспринимал как согласие с ним.
Любопытно, как повторяется история. Это был уже второй визит Николая в Англию. В первый раз он там ничего не увидел, кроме английских коттеджей, а во второй ничего не услышал, кроме дежурных светских комплиментов. Точно так же, как и Петр I, Николай лишь однажды побывал в английском парламенте и точно так же не извлек из этого визита ни малейшей пользы.
При всей своей любви ко всему английскому – от модных лондонских магазинов до романов Вальтера Скотта – государь так и не понял основ политического строя Великобритании и характера англичан. В конце октября 1853 года, то есть накануне войны, Николай направил королеве Виктории письмо с жалобой на ее «строптивых» министров в надежде, что королева вмешается. Шаг, конечно, наивный, учитывая британские политические реалии.
Повторюсь, притормозившая самодержавная Россия и буржуазный Запад говорили уже на разных языках, а потому у них не было ни малейшего шанса договориться. Ни по Восточному вопросу, ни по любой другой спорной теме.
Все остальные причины, а их приводят в немалом количестве, либо являются второстепенными, либо производными. Нельзя же всерьез говорить о том, что Крымская война вспыхнула оттого, что Наполеон III невзлюбил Николая I, хотя и это, наверное, сыграло свою негативную роль. Или объяснять русское поражение очередным предательством австрийцев, как раз накануне Крымской войны спасенных русской армией от венгерской революции. И так далее.
Формальным поводом к войне послужил спор о святых местах в Палестине, а если точнее, спор о том, кому (православным или католикам) должны принадлежать ключи от Вифлеемского храма. Как раздраженно пишет один из русских историков:
В 1853 году турецкое правительство нарушило права православной церкви в Палестине. Из-за происков французских дипломатов ключи… были переданы католикам.
С современной точки зрения повод для войны представляется надуманным. Тем более что ключи от Вифлеемского храма турки отдали все-таки в руки христиан, а не идолопоклонников. Большинство русских, однако, в то время так не считало, усмотрев в данном жесте немалое для себя оскорбление. Воинственный Николай Данилевский писал:
…самое требование Франции [отдать Парижу ключи от Вифлеемского храма] было не что иное, как вызов, сделанный России, не принять которого не позволяли честь и достоинство. Этот спор о ключе, который многие… представляют себе чем-то ничтожным… имел для России даже с исключительно православной точки зрения гораздо более важности, чем какой-нибудь вопрос о границах…
Характерно, что речи о цене злополучного ключа – а цена выражалась в жизнях русских солдат – здесь даже не идет. Если славянофилы и ругали правительство за Крымскую войну, то отнюдь не за бессмысленную гибель соотечественников, а лишь за то, что власть не подготовилась должным образом к схватке с Западом. Федор Тютчев утверждал:
…Нашу слабость в этом положении составляет непостижимое самодовольство официальной России, до такой степени утратившей смысл и чувство своей исторической традиции, что она не только не видела в Западе своего единственного и необходимого противника, но старалась только служить ему подкладкой.
Слова о «необходимом противнике» в устах крупного поэта-дипломата вовсе не оговорка. Они свидетельствуют о полном непонимании того, что славянофильство несет за крымскую авантюру не меньшую ответственность, чем власть. Тютчев явно не отдавал себе отчета в том, что Россия и не могла быть готовой к противостоянию с развитым Западом, уповая лишь на «исторические традиции».
Стоит ли после этого удивляться, что предварительный дипломатический этап, предшествовавший военному столкновению, все «заинтересованные стороны» прошли быстро. Сначала Россия, пытаясь заставить вернуть ей ключи от Вифлеемского храма, ввела свои войска в Молдавию и Валахию «в залог, доколе Турция не удовлетворит справедливым требованиям». Затем в ответ на эту демонстрацию силы Англия, Франция, Австрия и Пруссия на специальной конференции подготовили ноту протеста, с которой (к глубокому разочарованию Запада) Россия неожиданно согласилась.
Поскольку целью ноты являлся вовсе не мир, а, наоборот, война, английский посол в Константинополе Стратфорд-Редклиф тут же настоятельно порекомендовал Турции внести в уже согласованный документ ряд неприемлемых для русских условий. Как и следовало ожидать, на этот раз Россия на уступки не пошла, и война стала реальностью.
Таким образом, Крымской войне предшествовали как минимум три дипломатические провокации: французская (вся история с ключами была инспирирована Францией), русская (ввод войск в Молдавию и Валахию иначе как провокацией назвать, конечно, нельзя) и, наконец, английская (интриги Стратфорда-Редклифа).
Дальше все шло уже по инерции. Англия и Франция заключили союз с обязательством «защищать Константинополь, либо всякую местность Турции, в Европе и Азии, подвергнувшуюся нападению», а Австрия и Пруссия заняли позицию откровенно враждебного по отношению к России нейтралитета.
Практически вся Европа и все идейные течения Запада единодушно выступили тогда против России. Польские эмигранты вставали под турецкие знамена, как когда-то под знамена великого корсиканца. Венгерские революционеры объединялись с ненавистным еще вчера австрийским императором.
Маркс и Энгельс заговорили тем же языком, что Наполеон III и английское правительство. Даже маленький Пьемонт смело ринулся в бой, выделив на войну с русскими 15-тысячный корпус. В обстановке полного обожания западными европейцами турок (по-прежнему самозабвенно вырезавших греков и сербов) в сентябре 1853 года султан объявил России войну.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.