Эпилог Феномен Каддафи

Эпилог

Феномен Каддафи

Полное имя ливийского лидера — Муаммар Бен Мухаммед Абу Меньяр Абдель Салям Бен Хамид Аль-Каддафи. Бедуин, сын бедуина. В начальную школу пошел в девять лет и через четыре года закончил ее. В Себхе учился в средней школе и создал подпольную молодежную организацию. Позже, в 1963–1965 гг., стал дисциплинированнейшим курсантом военного колледжа в Бенгази, где воспитатели были от него в восторге. Молодой офицер-связист, которому начальство прочило большое будущее, сделался любимцем коллег-профессионалов, им по душе были его аскетизм и дружелюбие.

Никто в окружавшей Каддафи среде, кроме узкого круга лиц, не видел в нем врага режима. Он ни разу не выдал себя ни эмоциями, ни фразой, ни жестом. Дело, заведенное на него полицией еще в Себхе, где он устроил антиправительственную демонстрацию и за что его исключили из школы, было нечем пополнить. А его вечерние посещения лекций по истории в Бенгазийском университете воспринимались как причуды молодого курсанта — «мечтателей» всегда прощали…

В свои 27 лет Муаммар Каддафи был объявлен председателем Совета революционного командования (СРК) с присвоением ему звания полковника (в дни переворота он был капитаном войск связи). И с тех пор и до конца жизни его имя не сходило со страниц газет, а его декреты и дела будоражили ливийцев.

Автору, проведшему в Ливии шесть лет (с 1974 по 1980 гг.) на дипломатической службе в нашем посольстве, приходилось слушать речи Каддафи, беседовать с ним, присутствовать на многочисленных протокольных мероприятиях с участием Каддафи. Можно констатировать: это была неординарная личность постмонархической Ливии. При встрече он первым подавал руку, почти по-детски приветливо улыбался и тут же становился серьезным, как только разговор приобретал серьезный характер. Принимая гостей, он никогда не отвлекался на посторонние дела, в это время его никто не беспокоил, как и он сам никого не вызывал к себе.

Автор не раз слышал, что Каддафи работал по 16–18 часов в сутки, занимаясь не только «джамахиризацией» Ливии, но и самообразованием. Каддафи хорошо знал историю стран Старого и Нового Света; любил цитировать мировых классиков литературы, в том числе, между прочим, и русских — Льва Толстого, Федора Достоевского, например; запросто сыпал цитатами из высказываний модных западных философов, особенно Жана-Поля Сартра, главы французского экзистенциализма, выступавшего в 60–70-х годах прошлого века в роли идеолога леворадикального экстремизма. В конце 70-х годов по настоянию Каддафи на арабский язык были переведены сочинения известных русских теоретиков анархизма М. Бакунина и П. Кропоткина. Кстати, перевод и издание их книг ливийский лидер предложил осуществить в СССР, но наши тогдашние «идеологические зевсы» на это не пошли, и книги были изданы в Лондоне.

Каддафи любил инициативу, неординарность. В нашем посольстве мы чуть было не списали «подарочный ящик» работ В. И. Ленина, переведенных на арабский язык и предназначавшихся для вручения именитым ливийцам по случаю 100-летия со дня рождения вождя мирового пролетариата. Прошло несколько лет, но библиотечка ленинских работ пылилась в нашем посольстве: дипломаты боялись, что их могут упрекнуть в пропаганде коммунизма и выслать из страны. В принципе, опасения эти имели основания, но было известно и другое — любознательность молодой элиты, пришедшей в Ливии к власти. И вот — была не была. Однажды мы поехали в секретариат Каддафи и вручили его помощнику (для передачи Председателю СРК) подарочную библиотечку ленинских работ. Через некоторое время в посольстве раздался звонок: из секретариата Каддафи по его поручению благодарили за подарок — мы облегченно вздохнули. А еще через некоторое время мы нашли возможность спросить у одного из сотрудников секретариата СРК, читал ли Каддафи то, что мы ему подарили. Вместо ответа ливиец показал одну из книг (это была работа В. И. Ленина «Государство и революция»), испещренную пометками Каддафи. Тогда это не стало достоянием гласности, а ведь многие идеи той ленинской работы были использованы ливийским лидером, когда готовилась к изданию его «Зеленая книга», посвященная проблемам демократии, экономическим и социальным аспектам неэксплуатируемого общества. Сама структура новой ливийской власти (народные комитеты) была очень похожа на власть советскую, хотя и со своей спецификой.

Каддафи не любил краснобайства, пустословия. Автору при работе в посольстве неоднократно приходилось выслушивать просьбы сотрудников его секретариата во время важных переговоров: «Ради Аллаха, пусть ваши представители говорят только по существу. Ведь если они начинают с цитат К. Маркса, то мы узнаем о сути дела часа через три, если с цитат В. Ленина, то часа через два. Вам не жалко времени? А если мы вам начнем цитировать изречения М. Каддафи и “Зеленую книгу”, то вы наверняка забудете, зачем приехали». Что было, то было.

Были и более неприятные минуты. Каддафи, как известно, был весьма трудным собеседником. Он внимательно слушал, что говорили ему, но любил, чтобы и его слушали, не перебивая. Во время визита в 1975 г. нашей правительственной делегации во главе с А. Н. Косыгиным в Ливию на прощальной встрече М. Каддафи вдруг поднял вопрос о дополнительных поставках вооружения. «Нам требуется…» Он назвал крупную цифру числа подводных лодок и еще более крупную цифру танков и других образцов боевой техники. А. Н. Косыгин перебил встречным вопросом: «Зачем вам столько?» Вопрос был вроде естественным, но он «взорвал» ливийского лидера. «Зачем» — это наша проблема, проблема нашего суверенитета, независимости». И начал читать А. Н. Косыгину длиннейшую «лекцию»… Десять минут, двадцать… А. Н. Косыгин начал вытирать бисеринки пота, появившиеся на лбу. Он явно занервничал, стал смотреть на членов делегации. В промежутке, когда М. Каддафи сделал паузу, чтобы перевести дыхание, кто-то из участников встречи шепнул А. Н. Косыгину: «У нас с ними совпадают по годам пятилетки». Глава нашей делегации тут же воспользовался этим. «У нас, — теперь он уже обратился к Кадаффи, — у нас пятилетки совпадают. Давайте “разбросаем” все по годам. Рассмотрим, спланируем. Нам ведь тоже надо толково и рационально загрузить нашу промышленность и заказы…»

Последовала длинная пауза. Каддафи в упор посмотрел на А. Н. Косыгина. «Это — по делу, — согласился он. — А ваши заводы внакладе не останутся. За работу и поставки мы заплатим исправно». И, действительно, они слово держали.

Хочу отметить, что, несмотря на резкий позитивный спурт, произошедший в наших отношениях с Ливией после победы революции 1969 г., у советского посольства в Триполи было немало проблем. Вплоть до 1975 г., до приезда А. Н. Косыгина, на нас, например, распространялись все ограничения, введенные новым режимом против США, Великобритании, Франции: нам не разрешалось иметь в составе посольства более 15 человек сотрудников, свободно перемещаться по стране. Была, правда, еще группа медиков. Наша колония в таком составе встречала 1975 г. После визита А. Н. Косыгина ограничения были сняты и… началась «ливийская лихорадка»: на «четвертый берег», как когда-то Ливию называли итальянцы, хлынули потоки русских «хубара» (специалистов). Они взялись бурить скважины и реэкспортировать ливийскую нефть, сооружать нефтепроводы и ЛЭП, искать плодородные земли. А военные устремились в Ливию со своим оружием. Каждое утро на стол посла ложились десятки телеграмм из Москвы от разных ведомств с изложением просьб или поручений, и почти каждая начиналась с указания, чтобы эти просьбы или поручения были непременно доведены до Каддафи или до лица, его замещающего. Словно кабинеты этих лиц были по соседству.

Каддафи не раз отмечал, что в 70–80-е годы наши экономические интересы в Ливии превалировали над интересами политическими и что (уж это несомненно) СССР и Ливийская Джамахирия были на разных идеологических полюсах. Однако публично Каддафи редко допускал антисоветские выпады, так же как и СССР неизменно стоял на стороне Джамахирии. В возникшей с 1992 г. по «делу Локерби» ситуации ливийский лидер проявлял колоссальное терпение, ожидая, что Москва все-таки подсчитает свои убытки от поддержки антиливийских санкций и потребует их отмены, но, увы, от Москвы он этого так и не дождался…

Каддафи был весьма набожен, исправно отправлял все мусульманские обряды, еще в детстве выучил наизусть Коран, совершил хадж в Саудовскую Аравию к святым местам ислама. Но он был своеобразен в трактовке своей веры. Приведу один пример. Известно, что 2 марта 1977 г. на церемонии по случаю провозглашения Ливии Джамахирией, которая состоялась в Себхе, на юге страны, присутствовал кубинский лидер Фидель Кастро. После окончания торжеств Каддафи пригласил Кастро к себе на родину, в Сирт. Там, в бедуинском шатре, они провели ночь. Перед рассветом Каддафи вдруг сказал гостю: «У меня возникла необходимость посоветоваться с Аллахом. Хотите поприсутствовать?» Фидель Кастро от неожиданности только развел руками: «Ну конечно же». Дальше Кастро рассказал об этом нам, представителям соцстран в Триполи, так (цитирую по собственным записям): «На двух «лендроверах» мы отправились куда-то в ночную мглу. Еще два джипа с охраной шли в двух-трех километрах от нас. Ехали на восток и остановились около какой-то лощины, над которой стелился туман. Небо чуть-чуть начало светлеть. Муаммар ушел куда-то вперед, я остался на месте. Его фигура, растворившаяся в тумане, была еле видна.

Каддафи встал на колени. И кому-то громко задал первый вопрос. Помолчал и начал сам отвечать на него, потом спорить с собой. Так длилось минут десять. Потом он задал еще один вопрос. Ответил на него и тоже стал спорить сам с собой, приводя различные доводы. Стало совсем светло. Рассеялся туман над лощиной. Каддафи встал, постоял молча и направился в мою сторону. Подойдя, заулыбался, жестом предложил двинуться в обратный путь. Он успел подебатировать сам с собой по двум-трем проблемам, не более». Фидель Кастро добавил: «Конечно, это можно назвать «откровениями», или «исповедью», или даже «встречей с Аллахом», но что-то рациональное в этом есть: на рассвете на свежую голову поспорить с самим собой, проработать какие-то варианты решений может делать только серьезный, волевой, думающий политик».

Никто не знал, когда Каддафи отдыхал и представлял ли он вообще, что такое отдых. Так длилось годами, десятилетиями. Динамизм происходившего в Ливии наглядно виден по одним только суткам, однажды проведенным автором рядом с ливийскими революционерами.

Было это в 1979 г., в канун празднования 10-летия свержения королевской власти. Из секретариата Каддафи позвонили и предупредили, что намечается крупное протокольное мероприятие, на которое приглашаются послы. Примерно через час у посольства уже появились мотоциклисты из военной полиции и предложили следовать за ними. По-нашему это можно было бы назвать «увезли в неизвестном направлении». По установившейся местной практике везли либо к Азизийским казармам, где располагалось главное военное командование и резиденция Каддафи, либо в аэропорт. На сей раз был «тарик матар», то есть дорога в аэропорт. Там наготове уже стояли два самолета: один — для гостей, другой — для местного начальства. Через час мы были в небе, направляясь в Себху. Там, прямо к трапу, был подан автобус и нас повезли дальше на юг в оазис Эль-Араниб (оазис Зайцев), где, как выяснилось, мы должны были присутствовать на церемонии передачи земель ливийским феллахам. Грамоты должен был вручать лично лидер революции.

Бескрайняя пустыня, прорванная кое-где пиками невысоких гор. Колючки и безлюдье. Жара и ровная-ровная, до горизонта, дорога, по которой автобус шел, не шелохнувшись.

Мы прибыли к вечеру. Нас разместили в каких-то дощатых «бунгало», дав каждому по матрацу и по паре простыней. Министры ливийского правительства приехали вместе с нами и оказались примерно в одинаковых условиях. Члены революционного руководства, летевшие другим самолетом, тоже были где-то в окрестностях, проводя встречи с кочевавшими здесь племенами. Вся местность была уставлена бивуаками, где разместились сотни людей с флагами, транспарантами. Из громкоговорителей неслись цитаты из «Зеленой книги», то там, то здесь пели, танцевали…

Когда заблестели в небе звезды, первым не выдержал английский посол. «Предусмотрен ли в этом мероприятии обед для гостей?» — язвительно спросил он офицера связи. Тот ничего не ответил, но куда-то удалился. Как раз в ту сторону, откуда к «нашему шалашу» на всех парах шла вереница машин. «Сейчас все и узнаем», — сказал англичанин. Из машин выскочили люди, развернули палатку, ковры. Словно из-под земли вырос офицер связи: «Аль-ах аль-каид ас-саура (брат лидер революции — «брат» вроде нашего «товарищ») приглашает послов к себе на ковер, — сказал он. — Потом — обед».

Каддафи сидел на ковре на фоне штабной палатки. Мы, предварительно сняв обувь, расположились вокруг него. Он попросил каждого представиться. Если посла заменял кто-то, тут же спрашивал, чем занят посол или по какой причине отсутствует (говорят, был случай, когда из-за того, что некоторые послы проигнорировали подобное приглашение лидера революции, 17 из них одновременно стали «персонами нон грата», то есть были высланы из страны). Каддафи рассказал о сути мероприятия, о его роли во внутренней жизни страны. Беседа затянулась до полуночи, она была непринужденной. А неподалеку на кострах жарились два барана, подвешенные на пиках. Когда их сняли и положили на громадные подносы, где уже была приготовлена кашеобразная приправа бедуинов — кускус, Каддафи встал и пригласил переместиться к угощениям. Сам же ушел в палатку.

По ливийским обычаям все приготовленное едят руками. Не дали, естественно, и нам ни ножей, ни вилок. Поскольку мы не ели весь день, то было не до этикета. Бараньи туши рвали руками, сгрудившись вокруг них разноязыкой толпой — белые, черные, желтокожие посланцы мира. Только англичанин, которого громадный негр оттеснил на задний план своим мощным телом, сел ко всем спиной, демонстративно вытащил фляжку виски и, несмотря на «сухой закон», вылил в себя содержимое «без закуса», а затем молча подался в «шалаш» к своему матрацу.

Наутро бой барабанов и рев громкоговорителей оглушили все и вся. Мы заняли места на трибуне. Счастливых получателей «земляных бумаг» уже в который раз пересчитали по головам. Процессия задерживалась. Куда-то еще ночью уехал «сам», и никто не знал, когда он вернется. Уже не видна была собственная тень — солнце стало в зенит… Наконец, появились джипы. Приехал. Что-то из машины сказал организаторам. И вереница джипов опять покатилась к горизонту. Где-то, примерно в четырех километрах, джипы стали, солдаты начали развертывать палатку. А по громкоговорителям передали: «Аль-ах Аль-акыд (брат полковник) будет спать, просьба соблюдать тишину». И… замерла музыка, затихли митингующие. Через три часа: «Аль-ах Аль-акыд» отправился молиться. И наконец-то Каддафи подъехал, помахал собравшимся, сел в ложу. Один или два оратора приветствовали его. Потом он начал вручать грамоты на владение землей. Ликование, крики радости, целование «святых бумаг». Все смешалось: кони, машины, люди. И вдруг Каддафи вскакивает, прыгает на стоящий напротив грузовик, кричит водителю: «Вперед!». Машина срывается с места, Каддафи машет обезумевшей толпе, за грузовиком устремляется охрана. И через несколько минут только облачко пыли где-то у горизонта указывало, куда помчался вождь. После его убытия грамоты раздавал сначала министр, потом секретарь местного самоуправления. Толпа стала редеть. Предложили и нам собираться в обратный путь: до Себхи на автобусе, потом на том же самолете, где вместо кофе посол-англичанин вновь предпочел кое-что покрепче…

Каддафи давал много различных интервью, но международное первенство, на мой взгляд, принадлежит американцу Майклу Кертелю и француженке Обэн Кертель, проведшим в беседах с ливийским лидером несколько суток на его родине, в бедуинском шатре у Сирта. Это интервью было опубликовано в парижском «Фигаро-магазин» 22 декабря 1979 г., но оно не потеряло актуальности по сей день.

— Я вырос в чистом окружении, — сказал журналистам Каддафи, — не зараженном инфекциями современной жизни. Я осознал условия, в которых жил мой народ, и перенес страдания, которые он испытывал под гнетом колониализма. Молодежь в нашем обществе уважала стариков. Мы умели отличить добро от зла.

Далее следовали вопросы и ответы. Приведу некоторые из них.

— Я слышал, что у вас две или три жены и пять или шесть детей?

— У меня лишь одна жена. Я убежден, что мужчина должен довольствоваться лишь одной женой.

— Какие черты нравятся вам в вашей жене?

— То, что она не интересуется политикой.

— Есть ли люди, вызывающие у вас восхищение?

— Я много читал об Аврааме Линкольне. Он был гениален и весьма человечен… Ганди тоже вызывает у меня восхищение, потому что он жил ради других.

— На ливийских улицах развешено много ваших портретов. Как представляется, существуют противоречия между этими портретами и вашим желанием не выделяться.

— Я запретил вывешивать подобные портреты. Но народ вывешивает их любыми способами. Я хочу побудить народ к тому, чтобы он сам осуществлял свою власть. Наша цель состоит в том, чтобы победила свобода и чтобы пали цепи, сковывающие человечество. Именно это мы начали делать в Джамахирии. Правительство — это одна из цепей… Я убежден, что написанная мною «Зеленая книга» является Евангелием нового века. В государстве масс — Джамахирии нет места ни для большинства, ни для меньшинства. У всех равные права на выражение своего мнения. Ненависть, убийства, печаль, радость. Войны, демонстрации, забастовки… Для чего все это? Они не решают проблемы свободы.

— Вызывает недоумение ваша роль в Ливии. Вы заявляете, что не станете президентом и не станете вождем. Но в то же время вы объявили себя вождем революции. Что это означает?

— Моя роль в действительности состоит в том, что я руковожу революционными силами, направляю их, даю им свободу действий…

— Вас обвиняют в том, что вы поддерживаете международный терроризм, и в то же время вы считаете, что это справедливые действия во имя революции. Что такое террор в вашем понимании?

— Примеров международного терроризма слишком много: ядерное оружие, иностранные базы, использование права вето в Совете Безопасности, отказ поставлять продовольствие другим странам, захват заложников, удары по лагерям палестинцев на юге Ливана и в секторе Газа… Все это — международный терроризм, к которому Ливия не имеет отношения.

— Иногда вы кажетесь усталым. Не думаете ли вы однажды оставить все и возвратиться в пустыню?

— В самом деле, я очень хотел бы уйти, но это от меня не зависит… Если бы я был королем или президентом, то было бы по-другому. Но я — революционер.

В этом интервью — весь Каддафи. Посланец пустыни. Революционный самодержец, не имевший альтернативы в постмонархической Ливии. Он почти всю жизнь стоял над пропастью в бессмертие. И в конце концов сам определил себе место в истории.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.