Ослабление Сталина или ослабление Советов? Новая кампания против «троцкизма»

Ослабление Сталина или ослабление Советов? Новая кампания против «троцкизма»

С разных сторон к автору этих строк поступают то тревожные, то недоуменные, то злорадные вопросы: чем объяснить, что правящий слой Советского Союза кажется в настоящее время целиком ушедшим в исторические изыскания? В то время как японцы хозяйничают в Маньчжурии, а Гитлер готовится хозяйничать в Германии, Сталин пишет обширную статью, посвященную политике Троцкого в 1905 г.[628] и другим столь же незлободневным вопросам. Действительно, есть от чего прийти в изумление! Через три года после того, как Сталин и Молотов объявили «троцкизм» окончательно погребенным, на страницах советской печати открылась новая, пятая или шестая по счету, кампания против «троцкизма». Неожиданность этой кампании — какой смысл сражаться с мертвецами? — и ее исключительная свирепость вызвали известную сенсацию и в международной печати. Некоторые английские и французские газеты сообщали недавно по этому поводу, что в СССР обнаружен могущественный заговор «троцкистов», получавших из-за границы ежемесячно 60 000 рублей и успевших овладеть важнейшими командными постами в области хозяйства, администрации, учебного дела и пр. Подкупающий характер имеет точность, с какой определены размеры заграничной субсидии!

При всей своей нелепости такие сообщения, если не прямо, то косвенно, опираются на достаточно в своем роде авторитетный источник: заявления самого Сталина. Совсем недавно он провоз гласил, что «троцкизм» является не течением в коммунизме, как продолжают, несмотря на все, думать в партии большевиков, а «авангардом буржуазной контрреволюции»[629]. Из этих слов, если брать их всерьез, следует ряд выводов. Контрреволюция имеет своей целью восстановление в СССР капитализма, что может быть достигнуто не иначе, как низвержением большевистской власти. Если «троцкисты» — авангард контрреволюции, то это не может означать ничего иного, как то, что они подготовляют крушение советского режима. Отсюда уже рукой подать до заключения, что заинтересованные капиталистические круги Европы должны щедро финансировать такого рода работу. Скажем прямо: именно на такое толкование слова Сталина и рассчитаны. Как в 1917 г. Милюков и Керенский утверждали, что Ленин и Троцкий являются агентами немецкого милитаризма, так теперь Сталин пытается засвидетельствовать, что Троцкий и оппозиция являются агентурой контрреволюции.

Несколько месяцев тому назад распространенная польская газета напечатала за подписью автора этих строк поддельную статью, не первую по счету, о полном крушении пятилетнего плана и неизбежной гибели Советов. Несмотря на то что грубость подделки была ясна и не очень изощренному глазу, Ярославский, официальный историограф сталинской фракции, воспроизвел в московской «Правде» факсимиле статьи, выдавая ее за аутентичную, — с соответственными выводами относительно «троцкизма». Формальное заявление автора этих строк о том, что документ фальсифицирован с начала до конца, не было напечатано «Правдой». Сталинская фракция сочла более выгодным для себя поддерживать версию, согласно которой крупное течение большевиков, возглавляемое ближайшими сподвижниками Ленина, считает неизбежной гибель советской власти и подготовляет эту гибель.

Эта игра ведется уже не первый день. Правительственные круги Франции должны были четыре года тому назад с изумлением читать, что Раковский, с такой настойчивостью и с таким блеском защищавший интересы Советского Союза во время франко-советских переговоров[630], является на самом деле злейшим врагом советской власти. Они не могли не сказать себе при этом: «Плохо обстоят дела Советской республики, если и Раковский оказался в числе контрреволюционеров». При всей своей фактической ошибочности, такое заключение было логически законно. Если французское правительство колебалось за последние годы, развивать ли экономические отношения с Советами или, наоборот, рвать дипломатическую связь, то толчок этим колебаниям дала ссылка Раковского.

Нынешняя кампания против оппозиции, орудующая при помощи еще более грубых преувеличений, чем все предшествующие, снова дает орудие в руки наиболее непримиримых противников Советского Союза во всех странах: очевидно, говорят они, положение в стране крайне ухудшилось, если внутренняя борьба снова приняла такую ожесточенность. Именно тот факт, что борьба против «троцкизма» ведется средствами, глубоко противоречащими интересам СССР, и заставляет меня остановиться здесь на теме, которой при других условиях я предпочел бы не касаться.

Если «троцкисты» представляют собой «авангард буржуазной контрреволюции», — так не может не рассуждать «человек с улицы», как говорят в Америке, — то чем объясняется тот факт, что европейские правительства, в том числе и правительство совсем свеженькой Испанской республики, одно за другим отказывали и продолжали отказывать Троцкому в убежище? Столь негостеприимное отношение к собственному «авангарду» тем менее объяснимо, что у европейской буржуазии, надо думать, все же достаточно опыта, чтобы отличить друзей от врагов.

Так называемые «троцкисты», поскольку дело идет о старшем их поколении, принимали участие в революционной борьбе против царизма, затем в Октябрьском перевороте 1917 года, строили Советскую республику, создавали Красную армию, отстаивали страну Советов от многочисленных врагов в течение трех лет Гражданской войны, принимали ближайшее, нередко руководящее, участие в работе по хозяйственному возрождению страны. В течение последних лет под ударами репрессий они остаются полностью верны тем задачам, которые поставили перед собою задолго до 1917 года. Незачем пояснять, что в минуту опасности для Советов «троцкисты» оказались бы в передней линии обороны, которая им хорошо знакома по опыту прошлых лет.

Сталинская фракция знает и понимает это лучше, чем кто бы то ни было. Если она пускает в оборот обвинения, которые причиняют явный вред Советскому Союзу и в то же время компрометируют самих обвинителей, то объяснение этому надо искать в той политической обстановке, в какую оказалась поставлена фракция Сталина ходом обстоятельств, в том числе и собственной предшествующей политикой.

Сталинизм как политика консервативной бюрократии

Первая кампания против «троцкизма» открылась в 1923 году, во время предсмертной болезни Ленина и затяжной болезни Троцкого[631]. Вторая, более ожесточенная атака развернулась в 1924 году, вскоре после смерти Ленина. Эти даты говорят сами за себя. В состав старого Политбюро, т. е. того органа, который фактически руководит Советской республикой, входили: Ленин, Троцкий, Зиновьев, Каменев, Сталин, Рыков и Томский; в качестве кандидата — Бухарин. В нынешнее Политбюро из всего старого состава входит один только Сталин, хотя, кроме Ленина, все члены его живы. Подбор руководства большой исторической партии происходит не случайно. Каким же образом могло случиться, что руководители партии в тяжкие годы, предшествующие революции, или в годы, когда закладывался фундамент Советов и строящееся здание защищалось с мечом в руках, оказались вдруг «внутренними врагами» в условиях, когда повседневная советская работа стала до известной степени делом бюрократической рутины?

Те сдвиги и изменения, которые бросаются в глаза при взгляде на Политбюро или на Совет народных комиссаров, происходили за последний период во всех этажах партийного здания, вплоть до деревенских ячеек. Нынешний состав Центрального исполнительного комитета Советов, кадры партийных секретарей в провинции, хозяйственных, военных и дипломатических органов — все это, за немногими изъятиями, люди новой формации. Большинство их не принимало никакого участия в Октябрьской революции. Очень значительная часть была в лагере ее прямых врагов. Правда, небольшое меньшинство нового правящего слоя входило в партию большевиков до октября; но все это революционные фигуры второго и третьего плана. Такая комбинация исторически в высшей степени закономерна. Новому бюрократическому слою необходимо «авторитетное» прикрытие. Его создают те из старых большевиков, которые в период бури и натиска оказались оттерты к стороне, чувствовали себя не вполне в своей тарелке, находились в глухой полуоппозиции к действительным руководителям переворота и смогли использовать свой авторитет «старых большевиков» только на втором этапе революции.

Никогда еще в истории не бывало, чтобы слой, совершивший революцию, руководивший ею и защищавший ее в труднейших условиях, оказался неожиданно, когда дело его рук окрепло, «контрреволюционным» слоем и чтобы через несколько лет после переворота пришел бы на смену новый, подлинно революционный слой. Зато в истории всех великих революций наблюдался прямо противоположный факт: когда победа упрочивалась и выдвигался новый правящий слой с собственными интересами и претензиями и когда этот более умеренный слой, отражающий потребность в «порядке», оттирал революционеров первого призыва, он всегда обвинял своих предшественников в недостатке революционности: самая умеренная консервативная бюрократия, вышедшая из революции, не может иначе оправдывать свои права на власть, как объявляя своих противников умеренными, половинчатыми или даже контрреволюционерами. Методы Сталина не представляют решительно ничего нового. Не нужно, однако, думать, что Сталин занимается сознательным плагиатом: для этого сам он слишком плохо знает историю. Он просто повинуется логике собственного положения.

Хозяйственные разногласия

Чтобы понять смысл нынешних политических затруднений Сталина, надо вкратце напомнить сущность разногласий, лежащих в основе борьбы между сталинской фракцией и нами. Оппозиция доказывала, что бюрократия недооценивает возможности индустриализации и коллективизации; что хозяйственная работа ведется эмпирически, со дня на день; что необходимо взять более широкие масштабы и более высокие темпы. Оппозиция требовала перехода от годовых планов к пятилетнему и утверждала, что ежегодный прирост промышленной продукции в 20 % не заключает в себе при централизованном руководстве ничего неосуществимого. Сталинская бюрократия обвиняла оппозицию в сверхиндустриализме и в утопизме. Преклонение перед индивидуальным крестьянским хозяйством; подготовка отказа от национализации земли; защита черепашьих темпов в промышленности и издевательство над плановым началом — такова была платформа сталинской фракции в течение 1923–1928 годов. Все без исключения члены нынешнего политбюро на требования ускорить темпы индустриализации отвечали стереотипным вопросом: где взять средства? Первый проект пятилетнего плана, к выработке которого государственные органы приступили в 1927 году под давлением преследуемых «троцкистов», был построен по методу потухающей кривой: прирост продукции намечался снижающимся от 9 % до 4 %. Этот проект оппозиция подвергла уничтожающей критике. Второй вариант пятилетнего плана, официально одобренный XVI конференцией партии[632], осудивший индустриальный романтизм оппозиции, намечал средний рост в 9 %.

Насколько далеко сам Сталин отстоял от масштабов нынешней пятилетки за год до ее утверждения, видно хотя бы из того, что еще в апреле 1927 года, возражая Троцкому, председателю комиссии по Днепрострою, Сталин заявил на заседании Центрального комитета: «Нам создавать Днепрострой (мощная гидростанция на Днепре) это то же, что мужику вместо коровы покупать граммофон». В стенографическом протоколе Центрального комитета слова эти запечатлены, как самое аутентичное выражение подлинных взглядов Сталина. Позднейшие попытки объяснить борьбу против индустриализации ссылками на «преждевременность» предложений оппозиции лишены смысла, так как дело шло не о частной задаче момента, а об общих перспективах хозяйства и о программе пятилетки. Процесс инженеров-заговорщиков[633], гласно поставленный год тому назад, показал, что фактическое руководство находилось в руках непримиримых противников социалистического хозяйства. Защищая выработанные ими планы «черепашьего темпа», Сталин вел борьбу с оппозицией при помощи репрессий.

С свойственным ей близоруким эмпиризмом сталинская бюрократия под влиянием успехов начала с 1928 года некритически повышать темпы индустриализации и коллективизации. Тут роли переменились. Левая оппозиция выступила с предупреждением: при слишком быстром разгоне, не проверенном предшествующим опытом, могут возникнуть диспропорции между городом и деревней, между разными частями промышленности и породить опасные кризисы. Наконец, — и это был главный аргумент оппозиции, — слишком быстрое вложение новых капиталов в промышленность чрезвычайно урезывает долю текущего потребления и не обеспечивает необходимого подъема жизненного уровня народа. Отрезанный от всего мира в своей ссылке в Барнауле, Х.Г. Раковский бил тревогу: необходимо, хотя бы ценою известного снижения темпов, повысить материальное положение рабочих масс. И здесь сталинская бюрократия оказалась в конце концов вынуждена внять голосу оппозиции. Совсем недавно из состава ВСНХ выделен комиссариат обрабатывающей промышленности. Его задачей является обслуживание текущих потребностей населения. На данной стадии реформа имеет еще чисто бюрократический характер. Но цель ее ясна: создать в правительственном механизме некоторые гарантии того, что повседневные потребности масс не будут слишком приноситься в жертву интересам тяжелой промышленности. И здесь, таким образом, сталинская фракция, лишенная перспективы и творчества, вынуждена сегодня благословить то, что вчера проклинала.

«Острые блюда»

В начале 1928 года произведен был массовый разгром левой оппозиции (исключения, аресты, ссылки). В течение 1928 года выработана была новая пятилетка, во всех существенных вопросах следовавшая платформе левой оппозиции. Поворот бюрократии был так резок, что она пришла в полное противоречие со всем тем, что защищала в течение первых четырех лет после смерти Ленина. Обвинения в сверхиндустриализаторстве потеряли всякий смысл, а тем более — репрессии против левой оппозиции.

Но тут на первое место выступили интересы самосохранения нового правящего слоя. Если оппозиция оказалась права в своих оценках и предположениях, тем хуже для оппозиции. Если вчерашние доводы против нее оказались негодными, нужны новые. Чтобы оправдать репрессии, нужны доводы исключительной остроты. Но именно в этой области Сталин особенно силен. Еще в 1921 году, когда Сталина выбирали впервые генеральным секретарем партии[634], Ленин предостерегающе говорил в узком кругу: «Этот повар будет готовить только острые блюда». Настаивая в своем предсмертном письме партии, которое обычно именуется «Завещанием», на снятии Сталина с поста генерального секретаря, Ленин указывал на грубость его приемов, его нелояльность и склонность злоупотреблять властью[635]. Все эти личные черты Сталина, получившие в дальнейшем чрезвычайное развитие, проявились особенно ярко в борьбе против оппозиции.

Но надо было выдвинуть фантастические обвинения. Нужно было, чтобы им поверили или, по крайней мере, чтобы против них не смели возражать. В борьбе за самосохранение сталинская бюрократия оказывалась вынуждена начать с подавления всякой критики. По этой линии открылась наиболее страстная борьба оппозиции — за демократический режим в партии, профессиональных союзах и Советах: дело шло о защите одной из основных традиций большевизма.

В самые тяжкие годы прошлого — в период подпольной борьбы при царизме, в 1917 году, когда страна прошла через две революции, в течение следующих трех лет, когда на фронте в 8000 километров стояло два десятка армий, большевистская партия жила кипучей внутренней жизнью: все вопросы свободно обсуждались сверху донизу, идейная борьба принимала нередко чрезвычайную остроту, свобода суждений внутри партии была безусловна[636]. На ликвидацию стеснявшей его партийной демократии сталинский аппарат направил главные свои усилия. Из партии исключены были десятки тысяч так называемых «троцкистов». Свыше десяти тысяч подверглись разным видам уголовной репрессии, несколько человек были расстреляны. Не один десяток тысяч боевых революционеров первого призыва удержался в партии только тем, что свернулся и замкнулся. Так в течение последних лет совершенно изменился не только состав руководящего слоя, но и внутренний режим большевистской партии.

Если Ленину, не говоря уже о его ближайших соратниках, приходилось десятки и сотни раз попадать под самые свирепые удары внутрипартийной критики, то в настоящее время каждый коммунист, усомнившийся в абсолютной правоте Сталина в любом вопросе, более того, не выразивший своего убеждения в его прирожденной непогрешимости, исключается из партии со всеми дальнейшими вытекающими отсюда последствиями. Разгром оппозиции стал вместе с тем разгромом партии Ленина.

Успеху этого разгрома содействовали хотя и преходящие, но глубокие причины. Годы революционных потрясений и Гражданской войны вызвали в массах острую потребность покоя. Придавленные нуждой и голодом рабочие хотели возрождения хозяйственной жизни какой угодно ценой. При наличии значительной безработицы удаление рабочего с завода за оппозиционные взгляды было страшным орудием в руках сталинской фракции. Политические интересы пали, рабочие готовы были предоставить бюрократии самые широкие полномочия, только бы она наладила порядок, дала возможность оживить заводы и доставить из деревни продовольствие и сырье. В этой реакции усталости, совершенно неизбежной после каждого великого революционного напряжения, надо видеть главную причину упрочения бюрократического режима и рост личной власти Сталина, в котором новая бюрократия нашла свою персонификацию.

«Троцкистская контрабанда»

Когда окончательно замолчали живые люди, то оказалось, что в библиотеках, в клубах, в советской книготорговле, на книжных полках студентов и рабочих стоят старые книги, которые продолжают говорить тем самым языком, каким они говорили в то время, когда имена Ленина и Троцкого назывались нераздельно. В эту баррикаду враждебных книг сталинская бюрократия уперлась сейчас.

После 9 лет непрерывной борьбы с оппозицией руководители внезапно обнаружили, что основные научные труды и учебники — по вопросам экономики, социологии, истории, прежде всего — истории партии, Октябрьской революции и Коммунистического Интернационала — сплошь заполнены «троцкистской контрабандой» и что важнейшие кафедры общественных наук во многих учебных заведениях заняты «троцкистами» или полутроцкистами. Хуже того: в покровительстве троцкизму оказались повинны те, которые до сих пор слыли главными его преследователями.

Чтобы показать, как далеко зашло дело, достаточно привести пример, касающийся истории большевизма. Сейчас же после смерти Ленина пущена была в оборот спешно написанная Зиновьевым история партии[637], единственным назначением которой было изобразить все прошлое как борьбу двух начал: добра и зла в лице Ленина и Троцкого. Но так как эта история отводила самому Зиновьеву место в лагере добра и, что еще ужаснее, ничего не говорила о провиденциальной роли Сталина, то уже в 1926 году, с момента открытого конфликта между Зиновьевым и Сталиным, история Зиновьева была включена в индекс[638].

Подлинную историю партии было поручено писать Ярославскому[639]. В порядке партийной иерархии Ярославский, член Президиума Центральной контрольной комиссии, руководил всей борьбой против левой оппозиции. Все обвинительные акты, ведшие к исключениям и арестам, как и большинство статей, освещавших репрессии против «троцкистов» в советской печати, принадлежали перу Ярославского. Он же перепечатал в «Правде» упомянутую выше поддельную статью польской газеты. Правда, научно-литературный ценз Ярославского был не вполне достаточен. Но он возмещался его полной готовностью переделать всю историю, включая и историю Древнего Египта, применительно к потребностям руководимого Сталиным бюрократического слоя. Более надежного историо графа сталинская бюрократия не могла, следовательно, и желать.

Тем не менее результат получился совершенно неожиданный. В ноябре прошлого года Сталин увидел себя вынужденным обрушиться суровой статьей на 4-й том истории Ярославского[640], тоже заполненный, как оказалось, «троцкистской контрабандой». Если бы президент Гувер[641] в одной из своих речей обвинил главу американской юстиции мистера Юза[642] в сочувствии большевизму, вряд ли это произвело бы в Соединенных Штатах большую сенсацию, чем в СССР — обвинение Сталиным Ярославского в покровительстве «троцкизму». Обличительная статья Сталина послужила введением в последнюю кампанию. Повинуясь сигналу, сотни и тысячи чиновников, профессоров и журналистов, ничем не замечательных, кроме рвения, бросились обшаривать все советские издания. О, ужас! троцкизм на каждом шагу, нет проходу от «контрабанды». Как же все-таки это могло случиться?

Каждый новый слой, поднявшийся к власти, имеет склонность приукрасить свое прошлое. Так как сталинская бюрократия не может, подобно другим правящим классам, искать подкрепления на высотах религии, то она создает свою историческую мифологию: прошлое всех тех, которые противостояли ей, она мажет в черный цвет; наоборот, собственное прошлое она окрашивает самыми яркими цветами спектра. Биографии руководящих деятелей революции переделываются из года в год, в зависимости от изменения состава правящего слоя и роста его претензий. Но историческая материя оказывает сопротивление. Как ни велико рвение официальных историков, но они связаны архивами, периодической печатью прошлых лет, старыми статьями, в том числе и статьями самого Сталина. Вот где корень зла!

Под руководством Ярославского над историей партии работало несколько молодых историков. Они делали все, что могли. Но, наталкиваясь на непокорные факты и документы, они, несмотря на все свое рвение, оказались бессильны как вытеснить Троцкого из Октябрьской революции, так и обеспечить в ней для Сталина достаточно внушительную роль. Именно по этой линии Ярославский и попал под обвинение в распространении «троцкистской контрабанды»: он не довел переделку истории до конца. Горе тому, кто делает лишь наполовину!

Во многих случаях обвинение в контрабанде имеет иной источник. Тысячи менее стойких сторонников оппозиции формально отреклись в течение последних лет от своих взглядов, были восстановлены в партии и допущены к работе. Уже очень скоро обнаружилось, что школа оппозиции была для них незаменимой школой научной мысли. Бывшие «троцкисты» заняли видное положение в области хозяйственной, научно-литературной и педагогической деятельности. Они покорны, как могут быть покорны испуганные чиновники. Но они знают факты. В мозговых извилинах у них застряло немало критических навыков. Агенты Сталина, подстерегающие их со всех сторон, без труда открывают в их лекциях и книгах яд «троцкистской контрабанды».

Есть и третий источник яда, не менее опасный. Серьезные молодые исследователи, ничем в прошлом не связанные с оппозицией, в значительной мере аполитичные, но и чуждые карьерных соображений, становятся нередко жертвой обрабатываемого научного материала и собственной добросовестности. В ряде вопросов они, не подозревая того, попадают в колею, проложенную левой оппозицией. Система взглядов, которую навязывает сталинская бюрократия, приходит во все большее противоречие не только с традициями партии, но и со всеми сколько-нибудь серьезными самостоятельными исследованиями в разных областях исторической и общественной науки, порождая тем самым оппозиционные настроения. В результате неожиданно раскрывается, что важнейшие отрасли общественной работы в Советском Союзе находятся в руках «авангарда буржуазной контрреволюции»!

Укрепление советского хозяйства ослабляет Сталина

Ожесточенный характер нынешней кампании против «троцкистов» вдохновил русскую эмигрантскую печать на новые пророчества о близком крушении советской власти; и эти голоса, несмотря на обескураживающий опыт прошлых 14 лет, находят отклик и в большой европейской, и в американской печати. Это не столь уж удивительно: не только сталинская бюрократия упорно отождествляет себя с советским режимом, но и враги его, ищущие утешительных иллюзий, становятся жертвой той же политической аберрации.

Между тем для разговоров о приближении долгожданного конца нет никаких оснований. Развитие производительных сил Советского Союза есть самое грандиозное явление современной истории. Великие преимущества планового руководства доказаны с такой силой, которой ничто более не опровергнет. Близорукость и зигзаги сталинской бюрократии только ярче подчеркивают могущество самих методов. Думать, что трудящиеся массы России захотят вернуться назад, в условия русского отсталого капитализма, могут только маньяки реставрации.

Но не менее ошибочно думать, будто экономические успехи, упрочивающие новый режим хозяйства, автоматически укрепляют тем самым политическое положение Сталина и его фракции. До известного момента так и было. Но сейчас развертывается процесс прямо противоположного порядка. Народ, совершивший величайшую революцию, мог временно, в трудных условиях, переуступить руководство своими судьбами бюрократии; но отказаться надолго от политики он уже не способен. Было бы слепотой не видеть, что именно упрочение экономического положения страны все более враждебно противопоставляет трудящихся всевластию бюрократии. Достигнутые успехи рабочие не без основания приписывают себе, а за бюрократией следят все более критическим взглядом. Ибо массы снизу видят не только успехи и вытекающие из них возможности, но и грубые ошибки руководства и постоянную тенденцию сваливать ответственность за эти ошибки с руководителей на исполнителей. Повысив самочувствие рабочих, успехи повысили вместе с тем и их политическую требовательность.

Уроки хозяйственных зигзагов, особенно ошеломляющие разоблачения процесса вредителей, прочно вошли в сознание широких кругов населения и чрезвычайно подорвали престиж Сталина. Вывод напрашивался сам собой: «Оказывается, что оппозиция была права!» Оппозиционная мысль, не обнаруживаясь на поверхности, долго пролагала себе скрытые пути. Сейчас открывается критический период. Рабочие хотят не только подчиняться, но и решать. Они собираются многое изменить. От них не более, чем когда-либо, требуют, чтобы они только одобряли решения, которые принимаются без них. Рабочие недовольны: не советским режимом, а тем, что бюрократия заменяет собой Советы. В разных рабочих ячейках «троцкисты» поднимают голос, иногда очень мужественно. Их исключают. Это начало новой главы в жизни правящей партии. Критические голоса более уже не смолкнут.

Если в прежних партийных кризисах отражались непосредственно трудности и противоречия развития Советской республики под бюрократическим руководством, то в нынешний период впервые выступают на передний план противоречия в положении сталинской фракции и прежде всего самого Сталина.

В те дни, когда эти строки увидят свет по ту сторону океана, в Москве уже закончится XVII конференция большевистской партии[643], представляющая не что иное, как съезд аппарата, т. е. централизованной сталинской фракции. Можно не сомневаться, что конференция пройдет достаточно благополучно для нынешнего руководства. Но как ни сильна сталинская фракция, решает не она. Решают в последнем счете хозяйственные процессы, с одной стороны, глубокие политические процессы, происходящие в сознании масс, — с другой.

Развертывающаяся ныне кампания против «троцкизма» знаменует сумерки всевластия сталинской бюрократии. Но вместе с тем она предсказывает не гибель большевистской власти, а, наоборот, новый подъем советского режима, не только его хозяйства, но и его политики и его культуры. То течение, к которому принадлежит автор этих строк, твердо рассчитывает в предстоящей гигантской работе найти свое место.

Принкипо, 19 января 1932 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.