Глава 1 ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ УТОПИИ

Глава 1

ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ УТОПИИ

Коммунисты хотели диктатуры пролетариата, и Ленин объяснял, что «научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть». То есть хотели ничем не ограниченной, ничем не стесненной власти.

«Военный коммунизм» — вовсе не следствие Гражданской войны, как рассказывали в СССР официальные историки. Коммунизм большевики вводили сразу же, старались как можно скорее. И думали, что навсегда. «Военный коммунизм» — это то, против чего воевала вся Россия. Причина Гражданской войны.

И красный террор вовсе не «ответ на белый террор, начатый контрреволюционерами летом 1918 года», как часто заявляли коммунисты.[55] И как пишет зачем-то А. Бушков, вводя в заблуждение своих читателей.[56]

Экономика

Большевики ссылались на опыт стран Европы: мол, у них государство принимает все большее участие в экономике. Ленин восхищался германской системой «военно-государственного монополистического капитализма, или, говоря проще, военной каторгой для рабочих». По Ленину, опыт этого «военно-государственного капитализма»» и должно заимствовать пролетарское государство.

Современные коммунисты тоже любят ссылаться на государственное регулирование в разных типах государств. Вплоть до утверждений, что в США построен «самый настоящий социализм» и что «социалистическая республика США победила социалистический Советский Союз» в 1991 году.[57]

Но политика большевиков не имеет ничего общего ни с Германией 1914 года, ни с США 2005-го. Никто и никогда не предполагал уничтожить вообще ВЕСЬ частный сектор. Никто и никогда не делал этого из высоких идейных соображений, для построения «светлого будущего». Большевики же хотели именно этого.

Большевики считали, что крупные синдикаты нужно сразу же национализировать, а ВСНХ будет ими управлять. Остальные частные предприятия стали объединять в синдикаты — чтобы они побыстрее «дозрели» до объединения.

14 ноября было принято положение о «рабочем контроле». Фабрично-заводские комитеты должны были теперь контролировать и само производство, и финансовую деятельность предприятия, и закупку сырья… Словом — абсолютно все. Коммерческая тайна отменялась.

Возник невероэтный бардак, потому что никакие фабзавкомы не в силах заменить нормальную администрацию и опытных управляющих. Фабзавкомы вводили почасовую оплату труда вместо сдельной — падала производительность. Фабзавкомы отменяли обыски — хищения росли в десятки раз. Чем большей властью пользовался фабзавком — тем менее эффективно работало предприятие, тем быстрее нарастали бардак и развал, в конечном счете тем хуже платили зарплату самим же рабочим.

К тому же групповой эгоизм вел к лозунгам типа «Урал — уральцам» и «Волга — волгарям». А иные фабзавкомы попросту принимали решение… продать предприятие, а денежки поделить.

Но если руководство предприятия не пускало к власти фабзавкомы, большевики его конфисковывали — независимо от его «готовности». Первое предприятие — Ликинскую мануфактуру во Владимире конфисковали уже 17 ноября — через три дня после выхода закона о «рабочем контроле».

Зимой-весной 1918 года последовало множество декретов о конфискации конкретных предприятий. В апреле 1918 года была запрещена купля-продажа предприятий, в мае отменены права наследования. Имущество умерших или бежавших собственников национализировалось.

Предваряя социализацию экономики, для управления ею уже 2 декабря 1917 года на основе одного из ведомств Временного правительства был создан Высший совет народного хозяйства (ВСНХ). В ведении ВСНХ в марте 1918 года оказалось 836 предприятий. К маю добавилось еще 305.

ВСНХ опирался на местные Советы народного хозяйства (Совнархозы). В рамках ВСНХ вводились главки, ведавшие отдельными отраслями промышленности. Мало того, что сказочно (в десятки раз) расплодилась бюрократия, она была еще и совершенно некомпетентной. Работа главков ВСНХ планомерно вела к еще большему развалу хозяйства.

28 июня объявлена национализация всей крупной промышленности — до 2 тысяч предприятий, все активы которых составляли больше 1 млн рублей. История этого декрета несколько анекдотична — как, впрочем, и многие страницы истории Советской России. Дело в том, что Германия потребовала: если будете национализировать собственность немецких подданных, платите немедленно полную сумму национализированного! И пусть так будет с 30 июня. После Брестского мира Красный Остров был чем-то вроде доминиона Германии и никакой собственной воли не имел. Но и платить очень не хочется… За считаные часы Ленин написал текст декрета, Свердлов помчался во ВЦИК его утверждать… Успели!!!

После 28 июня 1918 года фабзавкомы были быстро упразднены как помеха государственному управлению. Все по Ленину.

К зиме 1917/18 года российская промышленность была в очень тяжелом состоянии; ее продукция упала до 36,4 % довоенной. А развал продолжался. К лету 1918 года производство нефти упало в 2,1 раза, угля — в 2,4, стали — в 7,7, тканей — в 1,4 раза по сравнению с концом года. Реальная зарплата рабочих к июлю 1918 года составила от силы 20 % уровня 1913 года, безработица превысила 600 тысяч человек. Начался голод — и товарный, и из-за отсутствия продуктов питания… Народ начал разбегаться из городов.

Конфисковав частные предприятия и упразднив аппарат прежнего правительства, в том числе налоговый, Совнарком лишил себя поступления средств.

Главным их источником стал печатный станок: за 1918 год объем денег в обращении вырос в 3 раза, а позже принял астрономические размеры. Уже летом 1918 года не успевали добавлять лишние нолики на купюрах и появились «лимоны» — то есть миллионы. Получал человек купюру в 1 ООО рублей — и дорисовывал сам, своей рукой, еще три нуля.

Поэтому деньги сами по себе играли все меньшую роль. Все важнее становились натуральные поставки керосина, промышленных товаров и продуктов. Большевики с самого начала объявили бесплатным обучение и медицинское обслуживание. Теперь стал бесплатным и транспорт.

Любимыми словечками большевиков стали «саботаж» и «разруха». По поводу саботажа хорошо высказался участник Всероссийского съезда Совнархозов А.К. Гастев в мае года: «Мы имеем дело с громадным миллионным саботажем. Мне смешно, когда говорят о буржуазном саботаже, когда на испуганного буржуа указывают как на саботажника. Мы имеем саботаж национальный, народный, пролетарский».

Не забудем, что за «саботаж» можно было и жизни лишиться. Бросил работу?! Уезжаешь в маленький городок, где еще есть продукты?! Ты саботажник! К стенке тебя!

А про разруху… По-моему, очень хорошо видно, кто и зачем разваливает народное хозяйство. Разруха — детище коммунистов и их дивной марксистской идеологии.

Массовое ограбление

Захватывая царские и княжеские дворцы, коммунисты присваивали себе не только здания, но и все найденные в них ценности. Свою мародерскую деятельность они и не пытались скрывать, считая ее вполне оправданной «интересами трудящихся». Вот замечательное описание чекиста И. Бабеля, которого до сих пор некоторые считают писателем:

«…халат с застежками, рубаха и носки из витого, двойного шелка. В кальсоны я ушел с головой, халат был скроен на гиганта, ногами я отдавливал себе рукава.

— Да ты шутишь с ним, что ли, с Александром Александровичем, — сказал Калугин, закатывая на мне рукава, — мальчик был пудов на девять…»[58]

Кто этот «мальчик»? Сейчас узнаете:

«Кое-как мы подвязали халат императора Александра Третьего и вернулись в комнату, из которой вышли. Это была библиотека Марии Федоровны, надушенная коробка с прижатыми к стенам золочеными, в малиновых полосках, шкафами…

Мы пили чай, в хрустальных стенах стаканов расплывались звезды. Мы заедали их колбасой из конины, черной и сыроватой. От мира отделял нас густой и легкий шелк гардин; солнце, вделанное в потолок, дробилось и сияло, душный жар налетал от труб парового отопления.

— Была не была, — сказал Калугин, когда мы разделались с кониной. Он вышел куда-то и вернулся с двумя ящиками — подарком султана Абдул-Гамида русскому государю. Один был цинковый, другой сигарный ящик, заклеенный лентами и бумажными орденами…

Библиотеку Марии Федоровны наполнил аромат, который был ей привычен четверть столетия назад. Папиросы 20 см в длину и толщиной в палец были обернуты в розовую бумагу; не знаю, курил ли кто в свете, кроме российского самодержца, такие папиросы, но я выбрал сигару. Калугин улыбался, глядя на меня.

— Была не была, — сказал он, — авось не считаны… Мне лакеи рассказывали, Александр Третий был завзятый курильщик: табак любил, квас да шампанское… А на столе у него, погляди, пятачковые глиняные пепельницы да на штанах — латки…

И вправду, халат, в который меня облачили, был засален. Лоснился и много раз чинен.

Остаток ночи мы провели, разбирая игрушки Николая Второго, его барабаны и паровозы, крестильные его рубашки и тетрадки с ребячьей мазней. Снимки великих князей, умерших в младенчестве, пряди их волос, дневники датской принцессы Дагмары, письма сестры ее английской королевы, дыша духами и тленом, рассыпались под нашими пальцами».[59]

Что сказать об этом описании открытого, наглого мародерства?

Император Николай II и его семья, кстати говоря, тогда были еще живы. Калугин и Бабель копались в имуществе пока еще не убитых людей, перетряхивали детские игрушки, рубашечки и частную переписку не просто императора — но вполне конкретной, вполне определенной семьи.

14 декабря 1917 года все банки стали государственными. Рано утром к зданиям банков подъехали отряды вооруженных красногвардейцев, солдат и балтийских матросов. Они перекрыли входы и выходы, изъяли документацию и ключи от кладовых и от сейфов частных лиц.[60] Специальные комиссары начали собирать все захваченные в банках ценности. Собственникам вкладов и ценностей в «стальных ящиках» объяснили, что все это они украли у трудового народа, а теперь ценности возвращаются к трудящимся.

Более того: множество людей, начиная с января 1918 года, арестовывали и держали в тюрьме, выбивая у них деньги и драгоценности. Тут надо внести полную ясность: драгоценности были у многих. Были и акции предприятий — многие интеллигенты, чиновники, рабочие, владельцы мелких предприятий покупали акции — дивиденты составляли более высокий процент, чем платили в банке. Таких мелких акционеров было в России порядка 200 тысяч человек, и ведь каждый вложил в акции предприятий своей страны какие-то заработанные деньги. Конечно, покупали акции и спекулянты, и преступники, но ведь не 200 же тысяч их было?

В январе 1918 года Ленин аннулировал все государственные займы, включая иностранные. На эти займы подписывались тоже сотни тысяч — часто из патриотических соображений.

Драгоценные вещи были у большинства семей, в том числе и у крестьянских. Вопрос, конечно, сколько именно и на какую сумму. Исторические драгоценности семьи великого князя могли стоить миллионы рублей. Жена банкира или адвоката могла «выйти в свет» с ожерельем или брошью стоимостью в тысячи или в десятки тысяч. Дочь квалифицированного рабочего, булочника или учителя гимназии носила украшения ценой в десятки рублей или от силы в сотни. Но золотые монеты, кольца или изделия с драгоценными камнями были у миллионов людей, без преувеличения. Считая обручальные кольца — у десятков миллионов людей.

Сегодня этим в России опять никого не удивишь. Молодежь даже может не представлять себе, что может быть иначе. А оно очень даже может!

В 1918 году, если кто-то и успел унести ценности, хранившиеся в банке, или вообще держал их у себя дома, им вовсю занимались в ЧК. Ты ни в чем не виноват, тебя и не обвиняют… Золото отдавай!

У Булгакова с большим юмором описан «театр», в котором держат и морят голодом «буржуев», утаивающих от «народной» власти валюту и драгоценности. Коммунистический писатель Марвич описывал это ограбление в книгах, официально издававшихся в СССР, без малейшего юмора.[61]

В жизни все было не так весело. Мой родственник Петр Николаевич Спесивцев был арестован в конце декабря 1917 года. Его избивали сапогами, привязывали к раскаленной трубе парового отопления, вырвали два ногтя на левой руке. Спас Петра Николаевича один банковский служащий: он показал чекистам, что все ценности Спесивцев держал в «стальном ящике», дома ничего не оставлял. И моего прадеда отпустили.[62]

Другого моего дальнего родственника, Петра Ивановича Федорова, держали в тюрьме подольше — он проявил ненормальное упорство, отказываясь отдать свою собственность, целых два месяца. Ужас вызывали его рассказы о том, как по очереди спали в камере: в нее набили 53 человека, а рассчитана она была на 19. Как выкрикивали имена выводимых на допрос. В каком состоянии эти люди возвращались… кто возвращался.

После того как новый «следователь», венгерский еврей, пообещал расстрелять родственников жены, П.И. Федоров отдал часть своего золота — драгоценности первой жены. Остальное — золотые монеты и привезенные из Средней Азии кольца — выбросил в Неву. Всякий раз, проходя через Троицкий мост, я затаенно улыбаюсь, потому что помню место, где полетел в воду увесистый сверток. Большевичкам и их наследничкам типа господина Зюганова место могу показать — пусть поныряют.

Жилищный вопрос

29 октября устанавливался 8-часовой рабочий день, вводилось новое законодательство об оплате работы женщин и подростков, о пособиях по безработице и об оплачиваемых отпусках.

Эти меры не оказали большого влияния на жизнь рабочих: деньги имели все меньше и меньшее значение, а 8-часовой день рабочие еще весной 1917 года ввели сами — явочным порядком.

В декабре 1917 года были запрещены сделки с недвижимостью, а в августе 1918 года городскую недвижимость официально национализировали. Но уже в начале ноября началась грандиозная перемена собственников жилья: разрешено было занимать пустующие квартиры и «подселяться». При этом никого не волновало, почему жилье «пустует». Квартиры, оставленные на время командировки или отъезда на лечение и временного проживания в другом городе, легко захватывались всеми желающими. Они ведь так и стояли — с мебелью, с печами, готовыми к протопке, с постельным бельем и одеждой в шкафах, с галошами на стойке в прихожей, с семейными фотографиями и картинами. Приходи, поселяйся и живи.

Если у вас большая квартира, вас вполне могли «уплотнить». То есть вселить в эту квартиру или такого же «буржуя», или вообще любого, кого захочет вселить новая власть. А то ведь и правда — кто-то «один в семи комнатах, а другой пропитание на помойке ищет».[63] Непорядок. Я не зря вспомнил «Собачье сердце» — там все разворачивается как раз вокруг идеи «уплотнения» профессора Преображенского.

Кто решал, какая квартира «слишком большая»? Да любой местный Совет любого уровня. При этом «лишние» комнаты захватывались внезапно, чтобы хозяева не успели вынести оттуда вещей. Часто «трудящиеся» — особенно вооруженные — и сами «уплотняли» «буржуев». Совет только выдавал им ордера на жилье задним числом: по факту захвата.

Именно с этого времени во всех крупных городах обычным делом стали «коммуналки» — квартиры на многих хозяев. Само название «коммуналка» — это производное от «коммунальная квартира», в которой живут не частные собственники, а ведется общее, коммунальное хозяйство.

Предоставляю читателям судить самим, кто именно из «пролетариев», люди какого склада особенно лихо «уплотняли» «буржуазию».

Но ведь, «уплотняя» и «репрессируя», коммунисты только распространяли на сотни тысяч людей то, что уже сделали с кучкой очень знатных и богатых людей. Нет ведь никакой нравственной разницы, пытать и убивать великого князя, владельца завода, профессора или мастера на железной дороге. Разница только в том, сколько денег и других ценностей можно найти в карманах трупа.

Организация голода

Коммунисты откровенно хотели «прямого перехода к социализму», то есть отменить частную собственность и заменить денежно-рыночные отношения административным распределением пайков. На это и были нацелены экономические декреты Совнаркома. Отмена частного предпринимательства означала, в частности, что в городах государство становилось единственным работодателем, от которого все население зависело.

21 ноября 1918 года внутренняя торговля была объявлена государственной монополией, частные торговцы превратились в спекулянтов, которых преследовала ЧК.

Всегда города кормили крестьяне или жители пригородов, державшие коров и разводившие огороды. Эти полезнейшие люди вдруг, совершенно неожиданно для самих себя, не имели уже права продавать в городах что бы то ни было: ни хлеб, ни молоко, ни творог, ни масло, ни капусту, ни картошку, ни… Словом, совершенно никакие продукты. Нельзя. Частный торговец стихийно порождает капитализм, а ужасы капитализма требуют решительной борьбы.

От теории — к практике! И. Бабель отлично описывает, как зимой 1918 года на перроне Московского вокзала в Петрограде «заградительный отряд палил в воздух, встречая подходивший поезд. Мешочников вывели на перрон, с них стали срывать одежду».[64]

«Мешочники» — это как раз те, кто пытается провезти в город хоть какую-то еду. Ведь горожане за продовольствие готовы платить любые деньги, отдавать хорошие вещи — и одежду, и мебель, и патефоны, и украшения, и золото… Все, что угодно.

Осмелюсь напомнить вот что… Кроме взрослых людей, в российских городах жили еще и маленькие дети. Имамы этих крошечных детей — в том числе и кормившие молоком. И беременные женщины, на разных стадиях этого состояния.

Взрослые люди еще могут посмеяться над своими голодными несчастьями. А как зимой 1918 года смеется детям лет 2–3? Позже мы увидим — в зависимости от того, к какой категории населения относятся их папы и мамы.

Да здравствует равенство народов!

Число легендарных ленинских декретов превышает 2 тысячи, но один из этих первых и важнейших декретов до сих пор усиленно скрывается от населения. Это Декрет о репрессированных народах от 29 октября 1917 года.

Согласно этому декрету, царизм угнетал многие народы Российской империи. Угнетал все, целиком, держал их, бедных, в «тюрьме народов». Потому эти репрессированные царизмом народы все, целиком, до последнего человека, должны рассматриваться как невинные и пострадавшие. Даже если представители этого народа были дворянами или богатейшими купцами — все равно ведь народ-то репрессированный! И все ограничения, которые обрушиваются на представителей привилегированных сословий, на представителей этих народов не распространяются.

В число репрессированных народов вошли народы Севера — чукчи, юкагиры, ительмены, селькупы… Долго перечислять. Народы Средней Азии, Кавказа — сарты, черкесы, лазы, осетины… опять же, долго перечислять, — те, кого завоевала империя, покорила, сделала неравноправной частью своего населения. О неравноправии всех этих народов в империи можно поспорить, но я ведь сейчас не об этом. Я показываю, что это был за декрет.

Поляки и украинцы не считались репрессированными народами, но, как легко понять, евреи-то, конечно же, считались.

В первые десятилетия Советской власти потомку дворян, купцов, духовных лиц было очень трудно получить образование, хоть как-то продвинуться по службе. В 1922–1923 годах стали «чистить»» высшие учебные заведения, выгоняя «по анкетным данным» студентов даже со старших курсов (что вызвало много самоубийств). Но евреев это не касалось! Сын священника должен был или отрекаться от отца через газеты, или бежать за границу, или влачить существование, никак не соответствующее его домашней подготовке и умственным способностям. Поэт Вадим Шефнер, дворянин, образования так и не получил, работал рабочим на заводе большую часть своей жизни. А «сын рабби» мог поступать в любой вуз Советского Союза без малейших ограничений!

Теоретически это мое делать и сын таджикского муллы или сын эвенкийского шамана, но я предоставляю судить самому читателю, насколько актуально было поступление в Московский университет для охотника на морского зверя в водах Чукотского моря или для таджика, живущего в горах Памира. А вот дети раввинов, уязвленные процентной нормой, этого очень даже хотели.

Именно этим декретом создавалось новое привилегированное сословие из национальных меньшинств, евреев в первую очередь. Роль евреев как столпов Советской власти нашла отражение во множестве анекдотов.

«Если за столом сидят шесть комиссаров, то что под столом? — Двенадцать колен Израиля».

«Чай Высоцкого, сахар Бродского, Россия Троцкого».

Все это — цитаты по еврейской газете «Die Zeit» от 13 апреля 1923 года.[65] Развлекались себе люди, веселились.

Ходила и такая частушка:

У украинцев свой гетман,

У поляков есть свой круль.

А у русского народа

Не то Янкель, не то Сруль.

Жаль, что эту книгу будут читать дамы, я не могу привести еще несколько еще более замечательных перлов народного творчества. Приведу лучше вполне приличные стихи Зинаиды Гиппиус:

Китайцы, монголы, Башкир да латыш.

А каждый-то голый, И хлеба-то шиш.

И немцы, и турки, И черный мадьяр…

Командует юркий Брюнет-комиссар.

Очнись от угара, О русский народ!

Хватай комиссара — А то удерет.

Так что вот, не было национального равенства в стране «победившего социализма». Не было. Никогда не было: ни в СССР, ни в Советской России с ноября 1917 года.

Русский народ с 1917-го по самый конец 1930-х рассматривался как неполноценный, зараженный великодержавным шовинизмом и подлежащий перевоспитанию. А слова «русопят» и «кондовая Русь» стали очень обычными для обозначения всех, кому «интернационализм» хоть немного не нравился.

В эту же эпоху евреи были привилегированным сословием. Они стали самыми активными агентами советизации. Некоторые животные на «Скотском хуторе» Оруэлла тоже вот были «равнее других». Интересно, что у Оруэлла этими животными стали именно свиньи.[66]

Политическое неравенство

Не успев захватить власть, большевики сразу же ввели неравенство политическое. Уже 26 октября 1917 года они запретили либеральные газеты «Речь» и «Новое время», меньшевистскую газету «День». К концу дня 27 октября под запретами оказалось уже почти 20 газет.

27 октября вышел Декрет о печати, в котором расставлялись все точки над «i»: «Буржуазная пресса есть одно из могущественнейших оружий буржуазии… оно не менее опасно, чем бомбы и пулеметы». В декрете предписывалось закрывать все печатные издания, которые призывают к свержению правительства, к неповиновению или сопротивлению, «отравляют умы и вносят смуту в сознание масс», «клеветнически извращают факты». Все это было бы весело, учитывая, кто именно все это пишет. Ну, и спросить бы — что понимается под «внесением смуты»… Да только вот к марту 1918 года всякая небольшевистская пресса вообще перестала существовать.

Политические партии тоже постепенно оказались на нелегальном положении. «Партия порядка» — любые офицерские и интеллигентские организации с самого начала были вне официальной политики и рассматривались как «контрреволюционные».

Из остальных «контриками» оказались сначала кадеты (в декабре 1917 г. — январе 1918 г.), потом правые эсеры и меньшевики (в марте-апреле 1918 г.). К июлю «прикрыли» и левых эсеров…

Члены этих партий — а их были сотни тысяч человек — последовательно лишались права делать карьеру в советских органах, в Советах, и рассматривались в лучшем случае как «заблудшие».

Большевики жестко подавляли любые проявления недовольства, в том числе и со стороны рабочих, и со стороны других социалистических партий. Число одних только рабочих, репрессированных большевиками, исчисляется десятками тысяч человек. А всякий, кто хоть раз вступил в конфликт с властями, навсегда носил клеймо.

Россияне разной свежести

Декретом от 10 ноября 1917 года «все существовавшие доныне в России сословия и сословные деления граждан, сословные привилегии и ограничения, сословные организации и учреждения, а равно и все гражданские чины упраздняются».

Равенство? Ничуть не бывало.

20 декабря 1917 года специальным декретом объявлялось, что все «буржуи» должны постоянно носить при себе справки из домовых комитетов и рабочую книжку. В точности как евреи в Третьем рейхе и «цветные» в Южной Африке.

Все «буржуи» обоего пола должны были отбывать особую «трудовую повинность» в особых «трудовых батальонах». По указанию В.И. Ленина «в эти батальоны должны быть включены все работоспособные члены буржуазного класса, мужчины и женщины, под надзором красноармейцев. Сопротивляющихся — расстреливать».

В трудовую книжку «буржуя» записывалось, отработал «буржуй» или нет. Если нет — любой функционер Советской власти не то что имел право… обязан был отправить «буржуя» в тюрьму.

Справки из домкомов надо было носить при себе постоянно, под страхом «кары по законам военного времени».[67]

Было четко оговорено, кто именно тут «буржуй». В феврале 1918 года определили точно: все, у кого доход более 500 рублей.

А в стране-то инфляция. 1000 рублей в декабре 1917-ю и в июле 1918 года — это совершенно разные суммы.

Кроме того, «буржуями» объявлены все служащие всех государственных, частных и общественных учреждений. Естественный вопрос: а служащие советских учреждений — они тоже «буржуи»? Разные Советы определяли это по-разному. В Пензе, например, «буржуйками» оказались даже машинистки, печатавшие указы местных комиссаров… но не сами комиссары. Чудеса!

Не успели большевики прийти к власти, как появилось понятие «бывшие». Это как раз те, у кого отнимают имущество, кого «вычищают» со службы или кто теряет прежнее положение.

«Бывшие». «Я из бывших». Почти как «живые покойники».

Все большее значение имеют пайки, особенно продовольственные. И появляется новое слово: «лишенцы». После введения первой советской Конституции 10 июля 1918 года «лишенцами» будут называть тех, кого лишили политических прав: Но слово родилось раньше, из лишения хлебных пайков.

К числу россиян второй свежести отнесли всех священников и детей священников, всех дворян и всех чиновники всех рангов царской России.

«Лишенцы» не имели права голосовать на выборах, быть избранными в органы Советской власти, становиться офицерами в Красной Армии и в ЧК… «Лишенцы» и их дети не имели права учиться. Уже в 1922–1923 годах многих студентов «вычищали» из вузов «за происхождение», «по анкетным данным». «Вычистили» — то не меньше 30 тысяч человек, в том числе уже со старших курсов.

В общем, «лишенцы» были обречены на то, чтобы не воспроизвести себя социально. По официальным же данным, «лишенцев» было в Советской республике порядка 4–5 миллионов человек.

«Лишенцы» и «бывшие» изгонялись и «вычищались» со службы, из системы образования и даже из столичных городов. Какая судьба ожидала этих людей, хорошо видно хотя бы на примере Марии Александровны Гартнунг — дочери Пушкина, имевшей неосторожность дожить до 1921 года. Едва живая от старости и голода старуха несколько раз приходила на прием к Луначарскому, тот обещал «рассмотреть вопрос», и она снова и снова являлась к этому «вершителю великих дел». Луначарский даже созывал своих людей посмотреть на «настоящую живую дочку Пушкина», но никакой помощи не оказал: не имела права на паек эта старая дворянка. Мария Александровна, дочь Пушкина, умерла от голода в 1921 году.

Вадим Шефнер не мог поступить в военное училище и вообще в вуз — он сын морского офицера, дворянин. Работал на заводе, пока не смог кормиться литературным трудом.

Моя прапрабабушка, Капитолина Егоровна, умерла от голода в страшную зиму 1919 года. Ее сын, Петр Спесивцев, не умер от голода только потому, что хорошо умел рисовать. Позже стал даже членом Союза художников.

Кстати! Еще дед Петра Николаевича пахал землю — был крепостным мужиком в Тверской губернии. Так что даже с точки зрения классовой теории как-то все тут не очень однозначно…

Да и Вадим Шефнер — потомственный морской офицер, чьи предки вообще никогда не имели ни имений, ни больших состояний. «Буржуй» он не в большей степени, чем Ленин. И в меньшей, чем Троцкий, сын владельца большого имения.

«Культурная революция»

Коммунисты очень хотели, чтобы как можно больше людей разделили бы их убеждения. В Советской республике, в Совдепии, запрещено было празднование Рождества Христова и вообще всех религиозных праздников. Запрещены были все атрибуты Пасхи, включая крашеные яйца или возглас «Христос воскресе!». Празднуя Новый год, власти старательно следили, чтобы ни-ни! Никакого религиозного тумана! Запрещено было ставить елку, например.

Входя в дома, коммунистические комиссары тыкали пальцем в иконы: «А ну, убрать немедленно эту грязь!» Разумеется, ни один коммунист или даже «сочувствующий» не мог носить крест, осенять себя крестным знамением, произносить вслух текст молитвы или посещать церковь.

Осенью 1918 года в городе Козлове (ныне Мичуринске) открыли… памятник Иуде. Тому самому, который продал Христа за 30 серебряных монет. «Под звуки «Интернационала» с фигуры христопродавца упало полотно, и с речью выступил сам глава Красной Армии Лев Давидович Троцкий. Он говорил, что мы сегодня открываем первый в мире памятник человеку, понявшему, что христианство — лжерелигия, и нашедшему силы сбросить с себя ее цепи.

Что, мол, по всему миру будут воздвигнуты памятники этому человеку, то есть Иуде».[68]

Это не случайный эпизод. Памятники Иуде открывались минимум в 12 разных городах России… Правда, воздвигнуть их по всему миру не удалось. Да и в России простояли эти памятники недолго. В Козлове, например, этот памятник простоял всего одну ночь, утром он был расколочен вдребезги.

Так же, как с «религиозным дурманом», боролись и с «русопятством» и «русским шовинизмом», с «черносотенными настроениями». А под этими плохими настроениями имелось в виду вообще хорошее отношение к любым событиям русской истории. В том числе к войне 1812 года или к организации университетов Александром I. Ведь, по мнению коммунистов, ничего вообще хорошего за сотни лет русской истории не было и быть не могло.

В первые двадцать лет Советской власти полагалось считать, что Россия погибла, убита коммунистами, и радоваться по этому поводу. Маяковский, например, ликовал, что красноармеец застрелил Россию, жирную торговку, — образ такой у него для России.

Для коммунистов и 1812 год был исключительно «спасением помещичьей «Расеи» руками обманутых крестьян».[69]

И завоевание мусульманских областей описывалось так: «Погубил на стенах крепости несколько сот русских мужиков, одетых в солдатские шинели».[70]

Луначарский не где-нибудь, а в одном из своих циркуляров писал с предельной обнаженностью: «Нужно бороться с этой привычкой предпочитать русское слово, русское лицо, русскую мысль…» Как говорится, коротко и ясно.

Запрещены, изымались из библиотек и «Былины», и русские летописи. Люди Луначарского шерстили библиотеки, извлекая из них… русские народные сказки. То есть с точки зрения классовой борьбы ничего вредного невозможно найти в «Коте-котке, сером лобке» или в «Крошечке-Хаврошечке». Но тут действовала иная логика — логика истребления исторической памяти, максимальной денационализации русских. Чтобы не было самого русского слова, русского лица — тогда и предпочитать будет нечего.

Даже само слово «Русь» считалось эдаким… контрреволюционным. И вообще слишком много внимания к русской истории, русскому языку, русской культуре, вообще ко всему русскому стало чем-то очень-очень подозрительным.

Что же признавалось в русской истории? Только одно «освободительное движение». Степан Разин, Кондрат Булавин, Емельян Пугачев и другие разбойники должны были стать героями для россиян. А Суворов, Кутузов, Нахимов, соответственно, должны были предстать «реакционными защитниками старого режима».

В народной культуре изыскивалось, а то и придумывалось все, что могло доказать главную идефикс большевиков: что народ всю русскую историю только и делал, что ненавидел «угнетателей» и восставал против «проклятого царизма».

Инженеру Покатило

Морду паром обварило.

Жалко, жалко нам, ребята,

Что всего не окатило.

До сих пор не очень понятно, действительно ли распевали в рабочих слободках частушку или ее придумали «перековавшиеся» профессора филологического факультета Петроградского университета. Должны же они были откопать перлы революционного пролетарского фольклора, чтобы не попасть в концентрационные лагеря?!

Так же, как и Иуде, ставились памятники Стеньке Разину, Пугачеву, каким-то уже вовсе неведомым разбойникам. Все это — торжественно, под оркестр, при большом стечении согнанного народа.

Даже сам русский язык выглядел эдак сомнительно… Выдумать новый язык вряд ли получится, но язык все же пытались менять. Например, созданием множества аббревиатур и самых невероятных сокращений. Тут и всякие «Губкомземы», и «Стройкомпутьтресты», и новые названия для министров (наркомы) и для командного состава армии (вместо солдата — боец, вместо офицера — командир, а вместо разных чинов — комкоры, комбаты и комдивы).

Современники довольно легко различали русский язык и «советский». Для них очень по-разному звучала и приблатненная речь балтийский «братков», и насыщенная «новыми словами» речь советских. А. Куприн прямо писал о «советском разговорнрм языке».[71]

Распятая Церковь

Большевики боролись и с религией. С «опиумом для народа». Вроде на церковном Соборе с августа 1917 года начали решаться важнейшие вопросы обновления церковной жизни: о восстановлении древнего чина женщин-диаконис, введении западного календаря, расторжении браков и о литургическом языке. Многие священники полагали, что пора служить на современном русском языке.

Эти вопросы Собор не успел разрешить — большевики закрыли его в январе 1918 года. В декабре 1917 года из ведения Церкви были изъяты учебные заведения и запись актов гражданского состояния. 23 января 1918 года коммунисты опубликовали Декрет о свободе совести. Он лишил православную Церковь и все другие религиозные общины движимого и недвижимого имущества. Церковь перестала быть юридическим лицом.

Декретом запрещалось преподавание религиозных учений, а Церкви было запрещено издавать книги, журналы и газеты.

В Декрете о свободе совести граждане России получали право «исповедовать любую религию или не исповедовать никакой». По Конституции 1918 года государство получало право вести антирелигиозную пропаганду, но Церковь вовсе не получала право вести религиозную проповедь.

Священникам запрещалось ходить в пастырском облачении вне здания церкви. Категорически запрещалось проводить любые религиозные обряды вне зданий храмов. Нельзя было соборовать умирающего, например.

Естественно, священники категорически не допускались в Красную Армию, в места заключения, на производство, в учебные заведения.

Когда патриарха Тихона спросили, что он думает про Декрет о свободе совести, пастырь пожал плечами:

— Одно дело свобода совести… Другое — свобода от совести.

Гонения на Церковь

В январе 1918 года (7 февраля 1918 года по новому стилю) под Киево-Печерской лаврой был убит первый новомученик из архиереев, митрополит Владимир (Богоявленский). Иерея долго избивали, требуя признать, что Христос был лжец и негодяй, а Матерь Божья — проститутка. Не добившись своего, радетели о счастье человечества закопали епископа живым.

Это был первый из 28 епископов, погибших в следующие четыре года.

Собор объявил этот день днем Всех Новых Мучеников и Исповедников Российских.

В конце января 1918 года коммунисты начинают осквернять храмы и монастыри. Началось это еще во время захвата коммунистами Кремля в ноябре 1917 года. Притихло на три месяца и прорвалось, как важная часть политики Советского правительства.

«Летучие отряды» во время «продовольственной диктатуры» истребляли сельских священников последовательно и планомерно. Так же поступали все бойцы Красной Армии, входя на любую занятую территорию, занятую и белыми, и любыми небольшевистскими правительствами.

В конце 1918 года закроют 600 монастырей. Монахов тоже перестреляют. И в 1919 году монастыри будут закрывать, а монахов убивать.

Послание патриарха Тихона

28 октября 1917 года было принято решение восстановить патриаршество. Слепой мальчик вынул из кружки одну из трех записок с именами кандидатов. Его руками Господь избрал нового патриарха. В ноябре в Успенском соборе Кремля состоялась интронизация нового патриарха — митрополита Московского Тихона (Белавина).

На начало гонений патриарх ответил посланием от 19 января 1918 года, известном как «анафема Советской власти»:

«Забыты и попраны заповеди Христовы о любви к ближним, ежедневно доходят до нас известия об ужасных и зверских избиениях… Все сие вынуждает нас обратиться к таковым извергам рода человеческого с грозным словом обличения и прещения… Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что вы творите, не только жестокое дело: это поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенному в жизни будущей — загробной, и страшному проклятию в жизни настоящей, земной. Властью, данной нам от Бога, запрещаем вам приступать к Тайнам Христовым, анафемствуем вам, если вы только носите еще имена христианские и хотя по рождению принадлежите к Церкви Православной…»

Это, так сказать, анализ происходящего. А будут и организационные выводы:

«Глава Православной церкви российской заклинает всех чад не вступать с извергами рода человеческого, коммунистами, ни в какое общение. Они за дело свое сатанинское прокляты во веки веков в сей жизни и в будущей… Не губите же душ ваших, прекратите общение с сатанинскими слугами — коммунистами.

Родители! Если дети ваши коммунисты, требуйте властно во имя Господа нашего Иисуса Христа, чтобы отреклись они от заблуждений своих. А еще будут упорствовать и не послушаются вас, отрекитесь от них сами.

Жены! Если мужья ваши коммунисты и усердствуют в служении сатане, уйдите от них и спасите себя, детей ваших. Призовите на помощь Господа и отряхните с себя руки сатанистов, исконных врагов Веры Христовой, объявляющих себя самозванно «народной властью»… И если не послушаетесь церковь, то будете не сынами ее, а соучастниками дела сатанинского, творимого руками врагов Христа…

Как тает воск перед лицом огня, так гибнут нечистые изверги — коммунисты с силою Креста Христова. Не губите душ ваших, не предавайте их слугам дьявола — коммунистам».[72]

В дальнейших посланиях патриарх не только обличал действия власти, такие как убийство заложников, но призывал верующих воздерживаться от мести, не участвовать в погромах. Характерно, правда? Погром — способ отомстить Советской власти… Гм…

Про мощи и про елей

С именем патриарха Тихона связана еще одна, более поздняя история. В 1924 году, вскоре после смерти Ленина, на Красной площади прорвало канализацию. Потоки жидких фекалий залили тогдашний деревянный Мавзолей. Когда об этом рассказали Тихону, он пожал плечами.

— По мощам и елей, — произнес патриарх.

Семейная революция

«Уничтожение семьи» открыто провозглашалось Марксом и Энгельсом как важнейшая цель пролетарской революции — наряду со стиранием различий между городом и деревней, уничтожением «частной наживы, наемного труда, провозглашение общественной гармонии».[73]

Но Ленин прогрессивнее Маркса, он творчески развивает его идеи. В ноябре 1917 года изданы Декреты о равенстве мужчин и женщин, о гражданском браке. Под гражданским браком понималось вообще не совсем то, что теперь: не фактический брак без регистрации. В 1917 году под гражданским браком понимался брак, зарегистрированный государством, без венчания в церкви.

Но это ведь еще не «уничтожение семьи»… Александра Коллонтай и Надежда Крупская хотят выполнить завет своего учителя Карла Маркса. Бесстыдство? А. Коллонтай еще в царское время организовала общество «Долой стыд». Члены этого общества выходили на улицу голыми, перепоясанные лентами с надписью ритуальных слов «Долой стыд». Назвать ее бесстыдницей? Она сочтет, что это комплимент.

Остальные коммунисты, при всем паскудстве их нравов, не хотели издавать очередного Декрета про упразднение семей: боялись всенародного восстания. Декрет был готов, но Ленин его не подписывал… Решили провести эксперимент: ввести «обобществление женщин» в меньших масштабах. Привожу полный текст Декрета Саратовского губернского СНК:

Декрет

Саратовского губернского

Совета народных комиссаров

об отмене частного владения женщинами

Законный брак, имеющий место до последнего времени, несомненно является продуктом того социального неравенства, которое должно быть с корнем вырвано в Советской республике. До сих пор законные браки служили серьезным оружием в руках буржуазии в борьбе с пролетариатом, благодаря только им все лучшие экземпляры прекрасного пола были собственностью буржуазии, империалистов, и такой собственностью не могло не быть нарушено правильное продолжение человеческого рода. Потому Саратовский губернский Совет народных комиссаров, с одобрения Исполнительного комитета губернского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, постановил:

1. С 1 января 1918 года отменяется право постоянного пользования женщинами, достигшими 17 лет и до 32 лет.

2. Действие настоящего декрета не распространяется на замужних женщин, имеющих пятерых и более детей.

3. За бывшими владельцами (мужьями) сохраняется право на внеочередное пользование своей женой.

4. Все женщины, которые подходят под настоящий декрет, изымаются из частного владения и объявляются достоянием всего трудового класса.

5. Распределение отчужденных женщин предоставляется Совету рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, уездными и сельскими по принадлежности.

6. Граждане мужчины имеют право пользоваться женщиной не чаще четырех раз в неделю, в течение не более трех часов при соблюдении условий, указанных ниже.

7. Каждый член трудового коллектива обязан отчислять от своего заработка два процента в фонд народного образования.

8. Каждый мужчина, желающий воспользоваться экземпляром народного достояния, должен представить от рабоче-заводского комитета или профессионального союза удостоверение о своей принадлежности к трудовому классу.

9. Не принадлежащие к трудовому классу мужчины приобретают право воспользоваться отчужденными женщинами при условии ежемесячного взноса, указанного в п. 7 в фонд 1000 руб.

10. Все женщины, объявленные настоящим декретом народным достоянием, получают от фонда народного поколения вспомоществование в размере 280 руб. в месяц.

11. Женщины забеременевшие освобождаются от своих обязанностей прямых и государственных в течение 4 месяцев (3 месяца до и 1 после родов).

12. Рождающиеся младенцы по истечении месяца отдаются в приют «Народные ясли», где воспитываются и получают образование до 17-летнего возраста.

13. При рождении двойни родительнице дается награда в 200 руб.[74]

Результаты этого декрета для коммунистов неблагоприятные. Только несколько десятков бабенок согласились «национализироваться». Современники, и особенно современницы, называли их словами, для печати не слишком пригодными.

А несколько тысяч жителей Саратова вместе с женами и дочерьми переехали или в Тамбов, который управлялся Временным исполнительным комитетом и городской управой, или в Область Войска Донского. Ленин же тогда Декрета для всей страны не стал подписывать. Сказал, что Декрет этот преждевременный и на данном этапе революции может сослужить плохую службу. Так сказать, отложим на потом.

Впрочем, такой же «пробный» декрет ввели во Владимире и в некоторых уездных городах… Результат был такой же плачевный для коммунистов.

Во-первых, странно, до какой же степени коммунисты, в том числе и самки коммунистов, были убеждены в неравнозначности, в подчиненности женщин! Ну почему обобществляли они именно женщин, а не мужчин?! Почему не предоставляли право женщинам пользоваться «отчужденными мужчинами»?

Во-вторых, и тут у коммунистов получилось, как и во всех остальных случаях: те, кого они хотели раскрепостить, оказывались в гораздо худшем положении, чем раньше. И правда, что почетнее и лучше во всех смыслах: положение законной жены или общественной проститутки, для которой в роли содержательницы притона выступает местный Совет?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.