Поражение Наполеона в Европе

Поражение Наполеона в Европе

Александр теперь принял личное командование армией и 23 декабря с триумфом вернулся в Вильну. Тем не менее он все еще был способен выказывать идеалистический и наивный взгляд на международные отношения, задав мадам Шуазель-Гуфье вопрос: «Почему все правители и народы Европы не могут договориться между собой и жить как братья, помогая друг другу в нужде и поддерживая в невзгодах?»^[140]. По ее словам, «ангельская душа» Александра еще более проявилась, когда он отправил домой несколько испанских военнопленных за свой счет. Но на самом деле Александр был на грани свершений гораздо больших, чем просто благожелательные раздумья о международных объятиях. Как победитель Наполеона он внезапно стал потенциальным освободителем Европы.

В январе 1813 года русские войска вошли в Пруссию. Александр приказал наступать, несмотря на совет Кутузова, который считал, что русская армия не в состоянии продолжать кампанию, и хотел дожидаться прибытия новых рекрутов и наступления весны. Пруссия формально все еще была в союзе с Францией, но младший прусский командующий, граф фон Йорк[141], своей властью покинул Наполеона и заключил в Тауроггене соглашение о нейтралитете с русским генералом И. И. Дибичем. Теперь, когда миф о непобедимости Наполеона был разбит в России, а другие французские силы застряли в Испании, где наступали войска Британии, полное поражение Наполеона казалось по меньшей мере возможным, и новая коалиция начала обретать форму. В Калише, в бывшей прусской Польше, Александра поддержал Г. Штейн, бывший прусский кабинет-министр, сделанный теперь Александром главой временного правительства для управления территориями Пруссии, освобожденными от французской оккупации. Александр разделял желание Штейна восстановить Пруссию в ее прежнем статусе (хотя и не обязательно в прежних границах). В январе 1813 года Александр великодушно писал Фридриху-Вильгельму III: «Согласно моей вере и моим принципам, я хочу отплатить добром за зло, и не буду удовлетворен, пока Пруссия не приобретет вновь всю свою мощь и пышность»^[142]. Взгляды, высказываемые ранее некоторыми немецкими историками, о том, что Штейн был только инструментом в стремлении Александра перенести войну против Наполеона в Европу и всего-навсего попутно освободить Германию, подверглись убедительному опровержению. Александр показал, что готов именно освободить Пруссию, даже наперекор советам своего главнокомандующего, но Штейн не был подготовлен к принятию власти. Он отказался, сославшись на свою слабость и подчеркнув, между прочим, ограниченность царя: «…у меня было влияние без власти, влияние на весьма несовершенное человеческое существо, которое должно было использоваться как инструмент для достижения высших целей. Александру недоставало глубины и способности сосредоточиваться»^[143].

В конце февраля 1813 года Александр и Штейн подготовили текст военного союза между двумя странами, который был подписан Фридрихом-Вильгельмом 28 февраля в Бреслау, куда он бежал из Берлина. Договор предусматривал объединение русских (150 000) и прусских (80 000) войск против Франции и объявлял, что ни одна из сторон не подпишет сепаратного мира. Более спорные секретные пункты обещали Пруссии территориальное объединение с Восточной Пруссией, что ставило под вопрос возвращение ей польских территорий (которые составляли герцогство Варшавское) и давало почву подозрениям о претензиях на эту область России. 22 февраля Александр выпустил прокламацию, в которой обещал помощь германскому народу: «Воспользовавшись нашими победами, мы протягиваем руку помощи угнетенным народам». В Калише Александр заявлял: «Придут времена, когда договоры больше не будут лишь мечтой, когда они снова смогут соблюдаться с поистине религиозной верой, с этой священной неприкосновенностью, от которой, считаем мы, зависят сила и существование империй»^[144]. К этому времени Александр думал не только в терминах сотрудничества, которое поможет разбить французов. Скорее французское нашествие и собственные его религиозные впечатления убедили его в том, что на нем лежит миссия спасителя Европы и европейских народов (включая французов) от тирании Наполеона. Конечно, Александр и ранее делал идеалистические заявления о своем желании видеть людей, живущих в мире и свободе, хотя и без религиозной окраски фраз, но он никогда раньше не требовал, чтобы подобные сентиментальности одобрялись его союзниками и формально выражались в прокламациях и договорах. Времена, когда наиболее грандиозные идеи царя можно было спокойно проигнорировать, прошли. В марте Пруссия официально объявила войну Франции. Вскоре после этого совместная декларация Пруссии и России призывала немецких «князей и народ» помочь в освобождении германских земель от Наполеона. В апреле Британия согласилась предоставить прусским и российским войскам субсидию в 2 миллиона фунтов (две трети которой предназначались России).

Российская и прусская армии быстро продвигались через Центральную Европу. Французы вынуждены были отозвать в Испанию большие силы, и Наполеон стал формировать армию из ветеранов и неопытных юношей, но, несмотря на это, оказался способен задержать наступление, победив в битвах под Лютценом — 3 мая и Бауценом — 20 мая 1813 года. Выбор Александром нового главнокомандующего соединенной русско-прусской армией нерешительного генерала Петра Витгенштейна (Кутузов уже умер), частично был виною этих неудач. Царь уже и раньше не раз проявлял свою неспособность определять качества военных командиров. После неудач он обычно увольнял командира, что надлежащим образом проделал и в данном случае, восстановив в должности главнокомандующего Барклая-де-Толли (который был отстранен от нее после сдачи Смоленска). Австрия, номинально союзник Франции (Наполеон женился на габсбургской принцессе Марии Луизе), теперь предлагала перемирие, которое обе стороны приняли и подписали в Плесвице 4 июня, в основном с целью использовать передышку для восстановления своих сил. В Австрии у государственного канцлера Клеменса фон Меттерниха вызвал подозрения мессианский тон Калишского соглашения, которое, казалось, предлагало Германии национальный крестовый поход против Наполеона. Он также опасался последствий триумфа России и не доверял намерениям Александра относительно Польши и Балкан. Тем не менее, Меттерних способствовал некоторым попыткам вести переговоры о мире, который оставил бы Наполеона или его сына на троне и сохранил Францию достаточно сильной для того, чтобы служить противовесом русским в Центральной Европе. Однако отказ Наполеона от переговоров и победа Веллингтона над французской армией под Витторией в Испании убедила сопротивляющегося Меттерниха, что австрийским интересам больше всего соответствует присоединение к коалиции, несмотря на оговорки насчет планов России и Пруссии о реорганизации Центральной Европы.

В штабе Александра в Райхенбахе 27 июня 1813 года Австрия, Пруссия и Россия подписали конвенцию о восстановлении прусских и австрийских владений, о воссоздании независимых германских государств и формальном роспуске герцогства Варшавского с его конституцией. Наполеон попытался помешать всему этому при австрийском вооруженном посредничестве и добился успеха в продлении перемирия, но как только слабость французов стала очевидна Меттерниху, эти попытки пресеклись, и в августе 1813 года Австрия объявила Франции войну. В конце августа союзники попытались отвоевать Дрезден, но были отбиты французскими войсками. Александр снова проявил недостаток тактического мышления, настаивая на необходимости атаки в лоб, наперекор советам не только австрийцев, но и собственных генералов. 9 сентября 1813 года Россия, Пруссия и Австрия подписали в Теплице договор, обязывающий каждую из подписавшихся сторон выставить против Франции 150 000 человек и не заключать сепаратного мира. Договор также подтверждал реставрацию независимых германских государств, роспуск Рейнской Конфедерации и совместное определение судьбы герцогства Варшавского. Меттерних, однако, не обязывался принять будущее устройство Европы или исключить из обговоренного устройства Наполеона. Швеция присоединилась к союзу, дав ему численное превосходство; теперь у союзников было около 490 000 солдат, в то время как Наполеон мог собрать лишь 440 000.

Дорогая победа (обе стороны потеряли приблизительно по 30 000 человек только в первый день) трех держав над Наполеоном под Лейпцигом («Битва народов») 16–19 октября обозначила конец французской власти над Германией и заставила Наполеона отступить за Рейн. Александр играл в битве активную роль, руководя ходом сражения и лично участвуя в казачьей атаке против французских кирасир (когда его просили переместиться в безопасное место, он ответил: «Здесь нет для меня пуль»). Позор его поражения в битве при Аустерлице наконец-то был смыт. На этом этапе, однако, казалось, что союз распадется, так как ни Австрия, ни Пруссия не были готовы перенести кампанию в саму Францию. Несмотря на критическую нехватку у Наполеона войск и военных припасов и сопротивление внутри Франции дальнейшим рекрутским наборам, они не стремились рисковать собственными армиями на французской земле. Александр единственный был тверд в намерении продолжать кампанию до решительного конца и лишить Наполеона власти. Только его угроза пойти на Париж без союзников и прибытие в феврале 1814 года с новыми предложениями виконта Кестльри, британского министра иностранных дел, спасло коалицию от развала. В начале февраля союзники одержали первую победу на французской земле, но к середине месяца они встретили свирепое сопротивление и должны были отступить. Это вынудило Александра заключить с своими партнерами соглашение и принять предложения Кестльри. 9 марта 1814 года договор в Шомоне связал всех членов коалиции до полного поражения Франции и объявил признание федеративной Германии и независимых Голландии, Швейцарии, Италии и Испании. По самым проблематичным вопросам о будущем Польши и о том, кто будет править Францией, решение не было достигнуто. Британия предоставила субсидии в размере 5 миллионов фунтов, поровну разделенные между союзниками.

Русские войска, возглавляемые Александром, вошли в Париж 31 марта 1814 года. Проявив решимость разбить Наполеона полностью, Александр теперь мог позволить себе в этот миг победы быть великодушным. Он всегда заявлял, что только Наполеон сам по себе был его врагом и он не чувствует враждебности к французскому народу, который рассматривает как жертву дьявольского правления императора. Он объявил жителям Парижа: «Я пришел не как враг. Я пришел принести вам мир и торговлю»^[145], и сообщил делегации, встретившей его перед въездом в город, следующее:

Я уважаю Францию и французов и надеюсь, что они дадут мне возможность сделать для них добро. Пожалуйста, скажите парижанам, господа, что я вхожу в их стены не как враг, и от них зависит, принять ли меня как друга; и еще, что у меня лишь один враг во Франции, и с ним я буду непримирим^[146].

Наполеон был низложен 6 апреля, а 20 апреля взошел на борт корабля, плывущего к острову Эльба. Александр остался в Париже очаровывать французских сановников и дам; он грациозно отклонил предложение переименовать Аустерлицкий мост во что-нибудь, связанное с менее болезненными воспоминаниями, и услаждал бывшую императрицу Жозефину во время своих частых визитов к ней. (Увы, для Жозефины обаяние Александра имело роковые последствия; во время пикника, на котором он присутствовал, она подхватила бронхит и умерла в конце мая).

В то время как Александр сопровождал свою армию через всю Европу, он не пренебрегал своими новыми духовными интересами. Он писал своему другу Кошелеву в январе 1813 года, прося молиться за него, чтобы он смог выполнить свою миссию — «сделать мою страну счастливой, но не в обычном смысле, а установить истинное правление Иисуса Христа, во что я вложу всю мою славу»^[147]. Идея, которая позже воплотилась в Священном союзе 1815 года, брала начало в кампании 1813–1814 годов в Европе. Александр позже заявлял, что Союз происходил из встречи с королем Пруссии и императором Австрии после победы при Лейпциге. (Тем не менее, его памяти нельзя доверять в этом вопросе; он также утверждал, что вдохновение исходило от первой его встречи с Фридрихом-Вильгельмом в 1802 году и, по другому случаю, что эта мысль была сформулирована только на Венском конгрессе). Он продолжал свои духовные чтения и ознакомился с работами современных мистиков. Во время прохода русской армии через Южную Германию в июле 1814 года он встретил набожного человека, немца Иоганна Юнг-Штиллинга. В течение этого года он также переписывался с мистически настроенной мадам Юлией де Крюденер, лютеранкой из Ливонии, вышедшей замуж за барона Крюденера, балтийского дворянина, служившего в российском дипломатическом корпусе. Мадам Крюденер последовала за Александром в штаб его войск в Хейльбронне в 1815 году и руководила устроением встречи с ним 4 июня. Это, согласно свидетельству евангелического священника Эмпайтаза, «было эмоциональным столкновением; мадам Крюденер произнесла трехчасовую речь, во время которой Александр едва мол выговорить несколько ломаных слов; он обхватил голову руками и проливал обильные слезы». Затем царь погрузился в чтение Писания, но не проникся мыслью о своем несоответствии настолько, чтобы забыть о своей миссии в Европе. Он молился за врагов, и еще — «чтобы Бог даровал мне милость обеспечить мир в Европе; я готов положить на это всю свою жизнь»^[148].

За триумфальным вступлением в Париж последовали визиты Александра в Голландию и Англию (со времен Петра Великого это сделал первый русский правитель), где его шумно приветствовала толпа как народного героя. К сожалению, он не добился такого же успеха у политических лидеров Британии. Кестльри проявлял осторожность в заключениях о слишком большой кажущейся популярности Александра и намеренно устроил приглашение в то же самое время остальных «героев» — Фридриха-Вильгельма III и прусского генерала Гебхарда фон Блюхера; так как, писал он графу Ливерпульскому, британскому премьер-министру, «[русский] Император обладает величайшими заслугами и должен превозноситься, но его нужно сделать частью группы, а не единственным предметом обожания»^[149]. Александру предшествовала его сестра Екатерина, недавно овдовевшая, которая успела уже оттолкнуть множество влиятельных людей своими манерами и любовью к интригам. А сам Александр ухитрился разъярить принца-регента, проявив абсолютную бестактность (например, поклонившись в опере отвергнутой жене регента, тем самым вынудив его поступить так же). Неделю спустя регент был «измотан суетой, усталостью и гневом». Александр также намеренно искал расположения оппозиции, вигов, но ни на кого не произвел впечатления. «Тщеславный, глупый парень» — был вердикт лорда Грея^[150].

Александр купался в почестях, которые воздавались ему должным образом. Он получил степень доктора гражданского законодательства и диплом, дарованные ему Оксфордским университетом, как когда-то Фридрих-Вильгельм. Хвалебные стихи, специально посвященные ему по этому случаю, включали угодливые строчки:

Возродив наконец дыхание Европы

И приветствуя бессмертного царя,

Засияла наконец звезда Свободы^[151].

Речь, обращенная к Александру Лондонской Корпорацией, должна была звучать еще приятнее, написанная таким образом, чтобы угодить ему как можно больше:

В завершение этих счастливых и полезных Миру результатов, мы созерцаем в августейшей Персоне Вашего Императорского Величества Монарха, за которым армиями следует храбрый и верный Народ, чтобы исправить вред всего самого распутного, досадного и варварского, что расстроенное Честолюбие может породить, а безрассудная Жестокость — увековечить; Героя, с непреклонной настойчивостью своих намерений пересекшего целые области и преследовавшего до самой Столицы Франции пораженного Тирана, не ради воздаяния, не в мстительном яростном стремлении разрушать или уничтожать, не для того, чтобы покорить, но чтобы вывести на путь истинный дезориентированные Народы, разбить их цепи, принести мир в их сердца и процветание в их дома; Героя, на удивление, и посреди громких славословий побежденных, протянувшего в своей победоносной руке милость, благосклонность и одолжение, и проявившего в гордый час триумфа смелость, великодушие и снисходительность Христианского Завоевателя^[152].

Александр получил, по крайней мере публично, признание своей роли великодушного спасителя Европы. Вероятно, он не заботился о плохом впечатлении, которое произвел на британских политических лидеров, отказавшись вести дела с кем-либо, кроме царствующих лиц.

Во время визита в Англию Александр продвинулся в своих новых религиозных исканиях. В июне 1814 года он встретил членов Британского и Зарубежного библейского общества и посетил собрание квакеров, которое нашел очень трогательным. Александр пригласил Вильяма Алана, Стефана Греллета и Джона Вилкинсона (все они были известными квакерами) посетить его в гостинице на следующий после собрания день. По словам Алана, царь проявил серьезность и скромность:

…он сказал, что полностью согласен с Братьями, что это сокровенная и духовная вещь; он сказал, что сам имеет обыкновение молиться каждый день… Он отметил, что божественное поклонение состоит не во внешней церемонии или произнесении слов, которые сами по себе слабы и лицемерны, а в том, чтобы обратить себя к Господу…^[153].

Необходимо помнить, что эти серьезные разговоры проходили вперемежку с довольно вольными развлечениями, которые устраивались ради царского посещения. Во время пребывания в Портсмуте Александр высказал желание посетить квакерскую семью, но организованное посещение семьи Джона Глейстера в Брайтоне не состоялось из-за размеров охваченной энтузиазмом толпы, которая окружила царя. По дороге в Дувр Александр увидел на обочине пару в квакерской одежде и спросил, не смогут ли он и его сестра провести с ним немного времени. Ему были показаны окрестности дома которые, согласно квакерскому историку, произвели благоприятное впечатление:

Уходя, он преклонился, чтобы поцеловать руку Мэри Рикман, к удивлению квакерши; далее они общались с простотой и дружелюбием и покинули фермера и его жену порядком озадаченными своим вниманием, но полностью очаровав их своими изысканными манерами^[154].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.