Немая сцена

Немая сцена

Предстояло найти решение вопроса о том, что должен рассматривать Совет Безопасности и что – Генеральная Ассамблея, то есть какие дела могут быть объектом применения вето и какие – нет.

Естественно, Советский Союз выступал за то, чтобы все важные проблемы войны и мира решались Советом Безопасности. Вашингтон и Лондон настаивали на таком разделении этих проблем, которое расширяло бы права Генеральной Ассамблеи в ущерб Совету Безопасности. Стремление администрации США отобрать побольше полномочий у Совета Безопасности и передать их Генеральной Ассамблее основывалось на уверенности, что Соединенные Штаты смогут легче получать там поддержку необходимого большинства и проводить выгодные им решения. Представители же ряда стран, главным образом малых, вообще настаивали на том, чтобы наделить Генеральную Ассамблею чуть ли не такими полномочиями, как и Совет Безопасности, а то и более широкими.

Ясно, что эта тенденция направлялась на то, чтобы посредством расширения полномочий Ассамблеи и сужения полномочий Совета фактически переместить политический центр ответственности за поддержание мира. В этой связи во весь рост встал вопрос об определении границы, которая разделяла бы функции того и другого органа ООН.

Тут же, как из рога изобилия, посыпались предложения о наделении Генеральной Ассамблеи правами рассматривать практически все вопросы, не связанные с применением санкций против государств. Поэтому советская сторона заявила, что недопустимо наносить удар по Совету Безопасности как бы с черного хода, под предлогом демократизации ООН.

Именно так мне пришлось поставить вопрос и в беседе со Стеттиниусом.

– Псевдодемократическая оболочка требований о расширении прав Ассамблеи в ущерб правам Совета, – заявил я, – тоже находится в противоречии с ялтинским соглашением.

Стеттиниус в общем с пониманием отнесся к позиции Советского Союза. Он сказал:

– Надо, конечно, поработать над тем, как справедливо разделить полномочия Совета Безопасности и Генеральной Ассамблеи. Я к такой работе готов.

После нелегких переговоров наметилась возможность взаимопонимания: Генеральная Ассамблея может обсуждать, именно обсуждать, любой вопрос, поставленный тем или иным государством или любой группой государств, но она не должна иметь право принимать обязательные решения, иначе говоря, может высказывать только консультативное мнение, а Совет Безопасности должен иметь полномочия принимать обязательные решения с согласия всех его постоянных членов.

Советская делегация далее заявила:

– Наша страна не даст своего согласия на такой Устав ООН, который сеял бы семена новых военных конфликтов между странами.

Помню, после такого заявления с нашей стороны на одном из совещаний пяти держав воцарилась напряженная тишина. Взоры участников устремлялись в этот момент на главу делегации США в ожидании, что скажет он в ответ.

Стеттиниус находился в явном замешательстве. С одной стороны, он оставался убежденным сторонником линии Рузвельта, который в Крыму признал необходимость права вето, приверженцем общего курса на сотрудничество с Советским Союзом, а с другой – директива Белого дома обязывала Стеттиниуса все же попытаться заложить мину в вопросе о праве вето. Молчал и член делегации США сенатор Ванденберг.

Немая сцена длилась, наверное, минут десять. Дело кончилось тем, что достигли взаимопонимания в одном: прервать совещание и разойтись для обдумывания ситуации. Все участники расходились понурив голову, и, пожалуй, это была уже – пусть мне простят такой новый термин суровые театроведы! – «ходячая немая сцена». Поскольку коридоры были длинными, а группы представителей расходились одна за другой, то все это в какой-то степени напоминало с виду похоронную процессию.

Пожалуй, лишь у одного участника совещания играла плохо скрываемая улыбка, так как он знал, что принцип единогласия в конечном счете возьмет верх. Им был Лео Пасвольский, который являлся как бы мозговым центром Государственного департамента США по проблемам, связанным с ООН.

Несколько новых встреч «Большой пятерки» в ходе конференции оказались напряженными. Такое напряжение возрастало постепенно. Оно достигло пика, когда четко выявилось, что американо-английскую позицию по вопросам разделения полномочий Совета Безопасности и Генеральной Ассамблеи нельзя примирить с мнением Советского Союза до тех пор, пока одна из сторон не отступит.

Было ясно, что президент Трумэн дал идущие вразрез с ялтинскими решениями директивы делегации США. Перемены в действиях Вашингтона сразу же почувствовали все участники конференции.

Особенно усердствовал входивший в состав делегации США член конгресса – Артур Ванденберг. Он был достаточно влиятельной фигурой в американской политической жизни: Ванденберг возглавлял республиканскую оппозицию в сенате.

Советская делегация вновь высказала категорическое мнение:

– Измором нас взять нельзя. Надо перестать навязывать нам внутренние нормы работы американского конгресса. ООН – международная организация, и ее Устав должен быть приемлем для всех государств, в том числе и для Советского Союза.

Только после этого противники вето отступили.

Лед тронулся и в связи с обсуждением полномочий Генеральной Ассамблеи, хотя «арьергардные бои» делегация США еще вела. Стала вырисовываться применительно к Генеральной Ассамблее компромиссная формула, согласно которой она, Генеральная Ассамблея, могла обсуждать любой вопрос, но не принимать обязательных решений для государств – членов ООН. Это уже приближало договоренность.

Все участники стали веселее. Появилось больше добродушных шуток. Кто-то из делегатов, имея в виду договоренность по Уставу, сказал так:

– Звезда, которая раньше только мерцала, теперь светит устойчивым светом.

Через несколько дней политическая погода на конференции изменилась. Появилась статья 10 главы IV Устава ООН, ограничивающая полномочия Генеральной Ассамблеи выработкой лишь рекомендательных, не имеющих обязательной силы решений. В итоге вопрос о вето решили так, как предусматривалось договоренностью в Крыму.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.