Глава VI. Хлебный тариф

Глава VI. Хлебный тариф

Из одного мешка пшеницы или ржи, очищенных от травы и сорняков перед помолом для большей чистоты хлеба… как показывает тщательное взвешивание, может быть произведено по меньшей мере 66 фунтов хлеба, не считая веса корзин.

Из «Ольштынского хлебного тарифа» Коперника, ок. 1531 г.

Изгнав лютеран из Вармии, епископ Фербер начал «наводить в доме порядок». Как стыдно, что во всем капитуле едва ли найдется священник, имеющий право служить мессу, сетовал он в феврале 1531 года. Для каноников Фрауэнбурга давно было характерно практически полное отсутствие степеней священства, но теперь епископ (который имел духовный сан) призвал их всех до Пасхи тоже получить особую милость — рукоположение, позволявшее совершать таинства. Он заглядывал в потаенные уголки частной жизни каноников и без тени сомнения карал за малейший проступок. Пятьдесят миль, отделявших епископа от его подчиненных, по-видимому, не мешали ему быть в курсе их прегрешений; например, он узнал, что давно уволенная бывшая экономка каноника Коперника недавно вернулась во Фрауэнбург и провела у него ночь.

В этот раз епископ благоразумно сам взялся за перо, не став посвящать в столь деликатное дело личного секретаря. Как он вспоминал (или, скорее, как ему напомнил осведомитель), экономка поспешно вышла замуж после увольнения, как будто для того, чтобы скрыть неприличную беременность, но позже рассталась с мужем. Епископ мог такое понять. Он тоже любил, будучи еще молодым, пока его избранница не бросила его ради другого. Он отчаянно боролся за ее руку: предъявлял предметы ее одежды в доказательство их близости, подавал иск против ее семьи в папский суд и лично ездил в Рим, чтобы защищать свое дело. Когда его возлюбленная все-таки обручилась с другим мужчиной, Маврикий Фербер стал священником.

Епископ Фербер потребовал от Коперника объяснений по поводу его свидания. Теперь, когда мать-церковь подверглась атаке лютеран, он не мог потерпеть нарушения приличий.

«Мой благородный господин, — отвечал ему Коперник 27 июля 1531 года, — Ваше Высокопреосвященство, мой милостивый и достопочтенный владыко!

С превеликим уважением и почтением прочел я Ваше письмо. Вы вновь соблаговолили написать мне собственноручно, порицая и предостерегая. В этой связи я смиреннейше прошу Ваше Преосвященство не обойти вниманием тот факт, что женщина, о которой Вы пишете мне, была выдана замуж без какого-либо моего участия. Однако вот что случилось. Поскольку она когда-то была моей верной служанкой, я приложил все свои силы и рвение, чтобы убедить их остаться друг с другом как порядочных супругов. Я осмелился бы призвать Бога в свидетели, и то же самое подтвердили бы они оба, будучи опрошенными. Но она жаловалась, что муж ее страдает импотенцией, и сие обстоятельство он признавал в суде и вне оного. Поэтому мои усилия оказались тщетны. Они обсуждали это дело перед настоятелем собора — племянником Вашего Преосвященства, блаженной памяти, а затем перед Его Преподобием хранителем (Тидеманом Гизе). В связи с этим я не могу сказать, стал ли их развод следствием ее или его воли или же их обоюдного согласия.

Что же касается сути вопроса, я признаю, Ваше Преосвященство, что когда она недавно проезжала здесь, возвращаясь с ярмарки в Кенигсберге с женщиной из Эльбинга, у которой она служит, то оставалась в моем доме до следующего дня. Но поскольку оказалось, что это возбудило обо мне дурную молву, я впредь буду так вести свои дела, чтобы ни у кого не возникало повода заподозрить меня в недобром, особенно вследствие наставления и увещания Вашего Преосвященства. Я готов с радостью повиноваться Вам во всем, желая, чтобы мои услуги всегда были Вам угодны».

Свои официальные услуги Коперник оказывал на посту хранителя счетного стола капитула. Он и Гизе — второй хранитель — работали бок о бок, собирая платежи с богатых господ, купивших у епархии землю или промыслы. Они также управляли благотворительными фондами и вкладывали деньги в различные рискованные предприятия, например в строительство таверны и постоялого двора во Фрауэнбурге. Хранители занимались покупками — как собственности, так и некоторых припасов, таких как «пушки, ружья, свинец и порох для обороны собора», и выплачивали жалованье соборному проповеднику.

Вероятно, именно во время исполнения обязанностей хранителя, в 1531 году, Коперник и написал свой недатированный «Хлебный тариф». Этот рукописный документ был призван зафиксировать цену ежедневно необходимой крестьянину булки хлеба в один пфенниг, одновременно защищая интересы принадлежавшей капитулу пекарни. Он рекомендовал привести вес однопфенниговой булки в соответствие со стоимостью зерна. Подойдя к проблеме с характерной для него скрупулезностью, он рассчитал скользящую шкалу, чтобы учесть широкий спектр предполагаемых колебаний рынка. Когда урожай выдавался щедрым и зерно продавалось по бросовой цене, скажем, по девять шиллингов (54 пфеннига) за мешок, то их однопфенниговая булка хлеба весила бы больше фунта. Однако в неурожайные годы цена на зерно могла подскочить до 64 шиллингов за мешок, и в этом случае Коперник предлагал, чтобы булка уменьшалась в размере до одной шестой фунта. Капитул при этом мог возместить другие затраты на производство (жалованье пекаря, дрожжи) за счет продажи отрубей и мякины.

На посту хранителя Коперник часто ездил в Гейльсберг в качестве врача капитула, потому что епископ Фербер не отличался крепким здоровьем. Доктор Коперник несколько раз консультировался о его лечении с врачами короля. Казалось, силы уже не вернутся к епископу, который из-за болезни стаи частично недееспособным много лет назад. Он был вынужден отправлять доверенных лиц на встречи, где требовалось его участие. К 1532 году, в возрасте 61 года, проблемы со здоровьем заставили его назначить коадъютора, который должен был помогать епископу, а впоследствии сменить его. Неудивительно, что на эту роль он выбрал Гизе. Однако король Сигизмунд вмешался и отдал пост профессиональному дипломату по имени Иоганн фон Хофенс, которого часто называли Иоганн Флаксбиндер, потому что его предки занимались изготовлением канатов, и который писал поэмы и письма под псевдонимом Иоганн Дантиск (или Ян Дантышек), взятым в честь родного Данцига.

Дантиск долгие годы подбирался к доходной должности каноника. В 1514 году король выдвинул его коадъютором при Андреасе, но папский двор утвердил другого кандидата. Внезапная смерть другого каноника в 1515 году вновь позволила королю предложить Дантиска в качестве преемника, но на этот раз против выступили и капитул, и папа. Тем не менее король продолжал благоволить Дантиску, помня о пространной любовной поэме, которую тот написал тремя годами ранее к свадьбе Сигизмунда и Барбары. (В 1515 году молодая королева уже лежала в могиле. Она умерла в возрасте 20 лет, рожая свою вторую дочь.)

Очередную попытку стать каноником Дантиск предпринял в 1528 году, когда представлял Польшу при испанском дворе, вскоре после того, как успешно договорился о том, чтобы новая королева Сигизмунда — Бона Сфорца — получила желанный титул герцогини Бари. Третья заявка Дантиска даже была поддержана капитулом, но снова провалилась в Риме. Наконец, с четвертой попытки, в 1529 году, он добился своего. И буквально на следующий год, как будто в награду за упорство, король назначил каноника Дантиска епископом Кульмским. В расположенной неподалеку от Вармии Кульмской епархии находился цистерцианский монастырь, где стала монахиней сестра Коперника Барбара. Хотя Кульм не мог сравниться с Вармией по политическому влиянию или богатству, Дантиск с удовольствием предвкушал, как наденет митру. Однако он оставался в Испании еще два года, чтобы завершить там свою миссию, а также чтобы получить духовный сан и стать священником, как это требовалось для вступления в епископский сан.

Иоганн Дантиск, епископ Вармийский

Вернувшись в Польшу в 1532 году в качестве назначенного епископа Кульмского, он оказался сильным кандидатом на роль коадъютора немощного епископа Фербера. Ожидая исхода этого соперничества, он пригласил двух знакомых каноников — Коперника и Феликса Райха (но не Гизе) — на свою долгожданную церемонию введения в должность, которая должна была состояться в Лёбау в воскресенье, 20 апреля 1533 года. Оба приглашенных каноника отказались прийти.

«Ваше Преосвященство, достойный отче во Христе! — писал Коперник. — Я получил Ваше письмо, которое не оставляет сомнений в Вашей доброте, милости и расположении ко мне… Это, конечно же, может быть отнесено не на счет оказанных мною услуг, но скорее, по моему мнению, на счет хорошо известной щедрости Вашего Преосвященства. Хотел бы я когда-нибудь действительно стать достойным этого! Мне не хватает слов, чтобы описать, как счастлив я обрести такого покровителя и защитника.

Ваше Преосвященство, однако, просит меня присоединиться к вам 20 числа сего месяца. Хотя я сделал бы это с превеликим удовольствием, ведь у меня есть веская причина, чтобы посетить столь видного друга и покровителя, к несчастью, в это время каноник Феликс и я вынуждены из-за неких дел и по неотложным обстоятельствам оставаться на своих местах. Посему я прошу Ваше Преосвященство извинить мое отсутствие. В любое другое время я безоговорочно готов приехать к Вашему Преосвященству, перед которым я во многом в долгу, и делать то, что Вам угодно, если Ваше Преосвященство даст мне об этом знать. Я сознаю, что впредь мне будет должно не столько удовлетворять Ваши просьбы, сколько исполнять Ваши распоряжения».

Тем не менее он продолжал избегать контактов с ним. Два года спустя, отказываясь от приглашения на свадьбу в семье Дантиска, Коперник извинялся за то, что все еще не посетил Лёбау. На этот раз он сожалел, что некие новые неотложные обязанности в Вармии не дают ему явиться на бракосочетание. «Потому соблаговолите извинить меня и сохранить ваше прежнее отношение ко мне, несмотря на мое отсутствие, ибо мысленное единение обычно значит даже больше, чем личная встреча».

Коперник не мог бесконечно держаться в стороне от Дантиска. 1 июля 1537 года епископ Фербер умер от удара, пока доктор Николай мчался к его постели. Вскоре после этого, как и было предопределено, каноники избрали Дантиска епископом Вармийским. Что же до освободившегося места епископа в Кульме, то его занял Тидеман Гизе. Ему пришлось уехать от Коперника и других старых знакомых в гораздо более бедную Кульмскую епархию к юго-западу от Вармии, хотя пост каноника в Вармии за ним сохранился.

Видимо, все минувшие годы Дантиск таил злобу на пренебрегавших им каноников Вармии, и теперь это проявилось в мстительном поведении. Он начал с Гизе. Коадъюторское состязание с ним грозило стать слишком напряженным, и Дантиск решил навсегда лишить Гизе шансов на епископство в Вармии, даже в случае смерти Дантиска. Хотя Гизе был на пять лет старше Дантиска и вряд ли мог его пережить, последний все-таки хотел уничтожить даже малейший шанс. С этой целью он приказал, чтобы Гизе, епископ Кульмский, отказался от поста каноника в Вармии. Он также требовал от Коперника продавить отставку Гизе через официальные каналы капитула.

«Что касается вопроса о канониках, который Ваше Преосвященство поручили мне, — писал Коперник в Гейльсберг Дантиску из Фрауэнбурга в пасхальное воскресенье 1538 года, — то я получил Ваши указания и поделился ими с Его Преосвященством епископом Кульмским». Однако, как с сожалением констатировал Коперник, обратиться с этим вопросом к капитулу в настоящий момент не представлялось возможным, поскольку сначала там должны были слушаться другие, более неотложные дела. «Когда это будет сделано, появится лучшая возможность обсудить данное предложение, если только Ваше Преосвященство, да будут ему угодны мои услуги, не предложит к тому времени другой план».

До нас дошла удивительно богатая подборка корреспонденции того периода, свидетельствующая о плетущихся вокруг собора интригах. В одном из таких писем королева Бона поздравляла Дантиска с назначением на должность епископа Вармийского и напоминала ему о его недавнем обязательстве прислать породистых немецких коней, «пусть даже из собственной конюшни», ее сыну принцу Сигизмунду Августу. Королева Бона далее призывала Дантиска отказаться от поста каноника в Вармии из тех соображений, что «не подобает служить епископом и каноником в одной церкви». Независимо от того, существовал ли раньше такой прецедент или нет, Дантиск практически ничего не терял, согласившись удовлетворить ее просьбу. На фоне полагавшихся ему епископальных земельных владений и дохода ежегодное жалованье на посту каноника было мизерным. Поэтому он легко уступил его, причем не тому достойному кандидату, которого выбрала Бона (троюродному брату Коперника), а собственному протеже Станиславу Гозию. В результате этого шага Дантиск обретал нового союзника в капитуле, а также получал возможность использовать озабоченность Боны по поводу совмещения должностей каноника и епископа как оружие против Гизе. В действительности Гизе являлся епископом в одной церкви (в Кульме), а каноником — в другой (в Вармии), но Дантиск игнорировал эти подробности.

Пока Коперник тянул время, защищая Гизе, Дантиск занялся вопросом служанок, работавших у каноников. Епископ постановил, что если они не приходятся им родственницами, то должны быть уволены. Тогдашняя кухарка Коперника Анна Шиллинг — замужняя женщина, расставшаяся со своим законным супругом, — возможно, была той самой персоной, которая вызвала недовольство покойного епископа Фербера.

«Мой всемилостивый господин, достойный отче во Христе, Ваше Преосвященство, которому внемлю я во всем, — так начал Коперник свой ответ Дантиску 2 декабря 1538 года. — Я принимаю отеческое и даже более чем отеческое порицание от Вашего Преосвященства, которое я прочувствовал до глубины души. Я ни в коей мере не забыл и предыдущего, кое Ваше Преосвященство лично вынесли мне в общих чертах. Хотя я намеревался поступить, как вы советовали, однако тотчас найти подходящую родственницу оказалось непросто, и потому я собирался решить этот вопрос к пасхальным праздникам. Однако теперь, дабы Вашему Преосвященству не показалось, будто я ищу предлога для промедления, я сократил этот срок до месяца, то есть до рождественских праздников, ибо быстрее поспеть уже невозможно, как Ваша Светлость может заметить. Я хочу, насколько это возможно, не обидеть добрых людей и особенно Ваше Преосвященство. Вам, в высшей степени заслуживающему моего почтения, уважения и любви, я посвящаю себя и все свои способности».

В конце письма вместо обычного названия родного «Фрауэнбурга» Коперник на греческий манер написал «Гинополис». С одной стороны, можно сказать, что это буквальный перевод названия. Но, принимая во внимание контекст дискуссии, Коперник, похоже, ехидно намекал на то, что «город Богородицы» обрел новое значение благодаря своим менее величественным женщинам — служанкам.

«Теперь я сделал то, что не мог и не имел права не сделать, — смиренно признавал он в начале января 1539 года. — Я надеюсь, что сделанное мною вполне соответствует пожеланиям Вашего Преосвященства». Итак, она уехала. Однако ее отъезд не удовлетворил желание Дантиска наказать Коперника и двух других каноников, насмехавшихся над ним в этом деле о служанках. Епископ вступил в тайную переписку с каноником Феликсом Райхом, который без угрызений совести доносил на своих братьев во Христе, даже когда Коперник лечил его открывшуюся язву. В обмен на информацию епископ Дантиск обещал предоставить Райху все, что тому требовалось в его болезненном состоянии, включая легкое пиво в полезных для здоровья дозах и неограниченное количество венгерского вина для укрепления сердца.

Годы, проведенные на посту нотариуса, сделали Райха знатоком юридического протокола. Теперь он советовал епископу Дантиску отправить скрепленные печатями предписания трем провинившимся каноникам. Отдельные предписания для женщин надлежало отправить местному священнику, который должен был сделать им предупреждения.

«Следует проявить осторожность, — объяснял Райх, — и не упоминать в письмах двум другим, не имеющим законных супругов, того, что содержалось в более раннем письме о кухарке Николая, у которой законный супруг есть. Ожидание начала судебной процедуры против женщин также вызовет немалый страх.

Как бы ни сложилась ситуация, пусть Ваше Преосвященство действует решительно. Господь Вседержитель укрепит Вашу руку, чтобы вы довели до счастливого завершения то, что начали столь ревностно. Все мы сделаем все возможное, чтобы помочь Вам добиться успеха в этом начинании. Однако Ваше Преосвященство должно все-таки обратить внимание на то, чтобы при исполнении процедур силой закона впредь не включать в письма ничего такого, что противоречило бы так называемому формальному и общепринятому юридическому стилю. Ибо нередко случается так, что ничтожная оговорка может испортить все дело, и оно будет аннулировано и утратит силу, если попадет на рассмотрение вышестоящего судьи».

У самого Дантиска тоже была интрижка в Испании, от которой родились как минимум одна дочь и сын, умерший в младенчестве, однако это не мешало ему преследовать каноников и их сожительниц. Он пытался действовать так, как предлагал Райх, но не мог составить бумаги без ошибок.

«Я отправляю Вам назад все письма, потому что в одном из них необходимо исправить одну серьезную ошибку переписчика, а сделать это здесь невозможно», — сетовал Райх 23 января. Секретарь епископа адресовал одно из писем Генриху Скультету, тогда как на самом деле этого каноника, который признавал себя отцом нескольких детей и воспитывал их совместно с жившей у него служанкой, звали Александр.

«Кроме того, в своих предыдущих письмах я предупреждал насчет изгнания из пределов «десяти миль» и «из епархии», ведь Ваше Преосвященство не обладает полномочиями высылать кого-либо, находящегося вне пределов их епархии, граница которой в отдельных местах (как, например, здесь, во Фрауэнбурге) проходит не далее как в одной миле. Следовательно, придется убрать это упоминание о десяти милях как о расстоянии, на которое должны переехать эти женщины». Райх советовал епископу после исправления этих и многих других недочетов возвращать письма с осторожностью:

«Письма каноникам следует перевязывать отдельно от писем кухаркам, кои затем надлежит запечатывать в один конверт и отправлять священнику. Иначе может случиться большое несчастье, ведь если открытые письма кухаркам попадут в руки тех трех каноников, то, без сомнения, не достигнут своей цели. Поэтому пусть Ваше Преосвященство прикажет своему курьеру сперва доставить священнику документы, относящиеся к женщинам, а уж затем везти документы, предназначенные каноникам. Разумеется, что каждый из них должен получить именно свое письмо, ведь в противном случае я окажусь под большим подозрением.

Я полагаю, у Вашего Преосвященства есть веская причина писать Николаю очень кратко, и это не имеет большого значения. Без сомнения, они обо всем договариваются друг с другом».

Прежде чем епископ успел отреагировать или ответить, Райх снова написал 27 января, чтобы поблагодарить Дантиска за новую присылку вина и пива, а также чтобы предупредить еще одну возможную оплошность:

«Вместе с вином из Ольштына стараниями досточтимого управляющего мне также было доставлено Ваше письмо капитулу. Боюсь, однако, что оно может содержать кое-что о процессе против кухарок каноников и против них самих. Я не осмелюсь доставить это письмо в капитул, чтобы его члены не подняли шум… Умоляю Вас не гневаться на меня за то, что я без каких-либо инструкций задержал письмо по собственному разумению».

Вмешательство Райха вскоре прекратилось из-за осложнения его болезни, приведшей к смерти 1 марта. Капитул похоронил его на следующий день. 3 марта Коперник истребовал освободившееся место Райха для родственника — Рафаэля Конопацкого, чью кандидатуру ранее предложила королева Бона. В апреле отец этого молодого человека (Георг Конопацкий) написал Дантиску, чтобы облегчить вхождение Рафаэля в кафедральную общину: «Я со всей покорностью прошу Ваше Преосвященство (поскольку Вы всегда с особой добротой поддерживаете меня и моего сына в наших делах, и мы возлагаем на Вас свои надежды) соизволить помочь ему с той же высочайшей добротой и благосклонностью».

В то же самое время (в мае 1539 года), когда Рафаэль приехал во Фрауэнбург, чтобы занять пост каноника, другой юноша — блестящий математик — вошел в город, чтобы найти каноника Коперника. Никто его не приглашал и даже не подозревал о его приезде. Если бы он заранее предупредил о своем намерении, ему, без сомнения, рекомендовали бы держаться подальше от Вармии. В последнем решении епископа Дантиска, вынесенном в марте, вновь говорилось об изгнании всех лютеран из провинции, а двадцатипятилетний Георг Иоахим Ретик был не только лютеранином, но даже профессором в собственном университете Лютера в Виттенберге. Он читал там лекции о новом направлении древнего искусства астрологии, которую он надеялся превратить в уважаемую науку. Осуждая неправильное бытовое применение астрологии, например с целью выбора удачного времени для сделки, Ретик считал, что звезды говорят лишь о самых серьезных вещах. По его мнению, гороскоп таил в себе знания о месте человека в мире и о его судьбе, а не о мелочах его повседневной жизни. При верном подходе небесные знаки могли предсказать появление религиозных пророков и становление и закат светских империй.

Ретик покинул Виттенберг предыдущей осенью, в октябре 1538 года, в разгар перебранки вокруг каких-то стихов, в которых его друг осмеивал Мартина Лютера. Взяв отпуск и уехав из университета, он несколько месяцев путешествовал по Германии, чтобы найти лучших специалистов, которые просветили бы его в астрономии и ее астрологических применениях. В Нюрнберге он впервые узнал о польском канонике, который объяснял движения небесных тел, поместив их вокруг Солнца. Ретику эта концепция показалась спасительной космологической моделью, и он без промедления отправился в пятисотмильное путешествие на север Пруссии, чтобы узнать о деталях этой теории из первых уст.

Имя Ретик, так же, как и Дантиск, происходит от места, а не от человека. Ретик носил бы настоящую фамилию, но его семья лишилась такой привилегии после того, как его отцу, лекарю Георгу Изерину из Фельдкирха, отрубили голову в 1528 году. Некоторые обвиняли Изерина в колдовстве, другие называли его вором, который якобы приходил в их дома для оказания медицинской помощи, а уходил, прихватывая с собой ценные вещи. Ретик, которому на момент казни отца было четырнадцать лет, сначала взял девичью фамилию матери (де Поррис), но позже сменил ее на более немецкую по звучанию — фон Лаухен, которая, впрочем, означала то же самое: лук-порей. К началу учебы в Виттенбергском университете в 1532 году он взял себе псевдоним Ретик от древнего названия родной провинции Rhaetia.

Ретик начал учиться, испытывая интерес к медицине, но вскоре проявил поразительные математические способности. Вскоре он попал под крыло знаменитого гуманиста и педагога Филиппа Меланхтона — «учителя Германии» и верного помощника Лютера по надзору за делами университета. Как Ретик потом рассказывал, Меланхтон относился к нему по-отечески и подталкивал в сторону математики, а именно к изучению арифметики, геометрии и астрономии. В 1536 году, чтобы не потерять Ретика после присвоения ему степени магистра гуманитарных наук, Меланхтон специально для него учредил вторую должность профессора математики. Ретик, которому тогда было 22 года, отметил свое превращение из студента в преподавателя факультета в Виттенберге торжественной речью. Чувствуя себя неловко в центре внимания, он предупредил публику, что «от природы застенчив» и особенно почитает «искусства, любящие уединение и не удостаивающиеся аплодисментов толпы». Тем не менее он выступил замечательно. «Благородному уму свойственно, — говорил он, — искать истинную науку универсального свойства, изучающую религии, движения и влияния небес, причины изменений, и не только живых тел, но также городов и государств, происхождение благородных потребностей и тому подобное». Математика, признавал он, объединяла в себе все эти искания.

Натальная карта Ретика

Страшные перспективы, которые сулил этот гороскоп Георгу Иоахиму Ретику, вынудили его студента Николаса Гуглера, составлявшего карту, пересчитать дату и время рождения профессора. Истинная дата (16 февраля), написанная на полях, расходится с более благоприятной датой на диаграмме — 15 февраля.

Помимо взаимной симпатии, Ретика и Меланхтона объединяла страсть к астрологии, чего нельзя сказать о скептически настроенном Лютере. «Астрологию придумал дьявол, — однажды сказал в застольной беседе реформатор, — потому что любителям смотреть на звезды они не предсказывают ничего хорошего». Однако, по мнению Меланхтона, в астрологии не было даже намека на дьявольщину или магию. Ее догматы поддерживались текстом Книги Бытия, в которой говорилось, что Бог поместил «светила на небосвод» не только чтобы «отделить день от ночи», но и чтобы они служили «знаками».

Ретик, конечно же, составил собственный гороскоп. Его рождение (ранним утром 16 февраля 1514 года) совпало с соединением Луны и Сатурна в двенадцатом доме. Нельзя было не обратить внимания на зловещее значение таких условий: они предвещали чрезмерно короткую жизнь. Будучи экспертом в астрологии, Ретик знал несколько способов исправить плохую карту. В ходе одного из таких экспериментов ему технически удалось обмануть судьбу, передвинув свой день рождения на предыдущий день, 15 февраля, и поменяв время с 9 минут до второго часа утра на 3:26 дня. Эти изменения разделили Сатурн и Луну, которые оказались в разных домах, что обещало ему отсрочку. Однако кажется маловероятным, чтобы такие махинации избавили Ретика от страха перед надвигающимся роком. Меч, подобный тому, который отсек голову его отца, угрожающе висел теперь и над его головой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.