НА ЯХТЕ — К АТЛАНТИДЕ!
НА ЯХТЕ — К АТЛАНТИДЕ!
Автор этих строк по своей первой профессии морской геофизик. Трижды, в 1984, 1985 и 1986 годах, в составе экспедиции Московского университета я ходил вдоль берегов Крымаи Кавказа на судне «Академик Петровский». Мы изучали особенности черноморских течений, физические свойства морских вод, ветров.
Позже, в 1987 — 1989 годах, я работал в Геленджике, в объединении «Южмогеология», где также ходил по Черному морюна судах объединения, разрабатывал и испытывал приборы дляисследования дна Мирового океана, работал на яхтах. Я прошелЧерное море от Кавказа и до Босфора на парусном катамаране«Солнечный ветер» (порт приписки Геленджик), а также разведал побережье Кавказа на яхте типа «четверть-тоник» «Лада».
Приключения аргонавтов и современных яхтсменов схожи — романтика дальних странствий, крики чаек, трепет парусов… Всеэто не изменилось за прошедшие тысячелетия.
В 1988 году во время отпуска мы, яхтсмены геленджикского и новороссийского яхт-клубов, отправились на международную парусную регату в Болгарию на катамаране. Через все Черное море под парусами. Я тогда взял с собой и «Аргонавтику» (копию редчайшего издания), и «Одиссею».
Наша яхта новая, катамаран типа «Цетус», — одна из крупнейших яхт такого класса. Катамаран — это два поплавка, соединенные широкой палубой, это громада парусов, это скорость до десяти узлов… летит, как птица!
Правда, есть у этой яхты и недостатки: легкость и скоростьдостигаются за счет меньшей надежности и прочности корпуса. И у мачты слишком большая парусность: при шквальном ветреона может сломаться. Хороший шторм — и… Но об этом мы старались не думать.
Как-то перед самым выходом наш капитан Саша Ключаревотковыривал долотом труху и щепки от подгнившей балки, на которой крепится мачта (чтобы потом ее укрепить), а Валера Стрыгин, старпом, видя, что Ключарев не на шутку ожесточился, заметил:
— Саша, что ты делаешь? Не рубисук, на котором сидишь!
Этот поход родился в голове Валеры Стрыгина, капитана яхты «Лада», на которой я был его помощником и на которой мы прошли все побережье Кавказа. Он добился вызова из Болгарии. Именно он втравил всех нас в это сумасшедшее предприятие. Болгария! Яхты со всего света! Яхтсмены из Аргентины и Австралии! «Сылнчев бряг»!Сейчас я понимаю, что лишь благодаря снисходительности Морского Бога мы выбрались живыми, но тогда у всех загорелись глаза.
Сразу возник вопрос: в качествекого пойду? Все места в команде были распределены. Капитан — Саша Ключарев, хозяин катамарана «Солнечный ветер». Боцман — Виктор, а проще — Петрович, из экипажа «Солнечного ветра». Есть уже и два старпома: Стрыгин и Дроздов. Тогда юнгой! Тоже нет: в экипаже три юнги —Вася Ифантиди, Гоша и Шура из Новороссийска.
Что делать? Неужели оставаться на берегу? И я пошел на рискованный шаг: стал коком (т. е. поваром). А по совместительству летописцем нашего экипажа.
О! Кок! Это самая романтическая морская специальность. Именно кок является на корабле единственным гражданским лицом, хоть и не освобождается от вахты. Именно ему предназначается большая часть соленых морских шуток, и потому поневоле он становится собирателем морского фольклора.
И вот позади несколько месяцев подготовки к походу. У яхтсменов есть такая пословица: «Готовь сани летом, а яхту — зимой». Позади эпопея спуска яхты на воду… Помню, Стрыгин как-то, умаявшись с доставанием крана (без крана яхту не спустишь), сказал, что, может быть, лучше яхту совсем на воду не спускать, дождаться потепления, когда растают ледники Антарктиды и вода сама поднимется и затопит причал…
Наконец завершен и Гераклов (хорошо — не Сизифов!) труд —пробивание документов и оформление загранвиз.
У меня тоже немало забот. Кроме приведения в. порядок яхты, приходится заботиться и о продуктах. Я — кокша, поэтому закупаю и достаю правдами, а чаще неправдами продукты для похода.
10 июня. Отплытие.
Экипаж в сборе. Кто-то загружает последние вещи, а кто-то уже и прогуливается и посвистывает.
Пришел корреспондент «Прибоя» — местной газеты. Щелкает фотоаппаратом, вид очумелый. Для него наш поход — сенсация. Он направил на нас фотоаппарат и стал гонять по яхте.
— Так, правее… правее… Чтоб был виден город… Так…
— А!!! (Вася Ифантиди упал за борт.)
Прощание… Нас провожает весь яхт-клуб, друзья, родственники, подруги-любовницы, любимые жены и дети.
— Отдать носовой! Поднять якорь!
Яхта медленно отваливает от причала, взлетает стаксель… Последний взмах руки с берега… И мы уходим в открытое море. Нас провожает почетный эскорт: все геленджикские яхты, виндсерфинги и катера. Идем по-королевски! У всех загораются глаза: впереди — море, приключения, штормы. Мы летим туда, где море золотым краем упирается в темнеющее небо. Мы чувствуем себя аргонавтами.
Аргонавты побывали в стране Атланта, когда возвращались из Колхиды, т. е. с Кавказа. И мы идем с Кавказа. Не занесет ли и нас ветер к Атлантиде?
Многие приключения аргонавтов повторил затем Одиссей, то есть мы идем одновременно и по маршруту аргонавтов, и по маршруту Одиссея.
Кто такие аргонавты? Аргонавты — герои Древней Греции. Впрочем, не только Греции. Они находили своих родственников по всему Черноморскому побережью. Кстати, среди членов нашего экипажа тоже есть грек — Вася Ифантиди из Геленджика. Когда-то его предки были изгнаны турками из Малой Азии и осели в России. Так что если покопаться в родословной Васи, то вполне можно найти среди его предков и тех, настоящих аргонавтов…
Среди аргонавтов был Орфей, фракиец, это племя жило на земле современной Болгарии, впоследствии оно смешалось со славянами и германцами. Да и наш экипаж интернациональный: у Саши Ключарева предки — русские и турки, у Петровича — украинцы, у Валеры Стрыгина — казаки. Сам я — русский, но также по прямой линии — костромской берендей (это особый русский род, имеющий древние кавказские, сарматские корни). Я на яхте — кокша. По совместительству исполняю и обязанности Орфея — не только в том смысле, что иногда играю на гитаре, но и в смысле летописца, ведь Орфей когда-то сочинил поэму «Аргонавтика».
Наш маршрут лежит из Геленджика в Новороссийск, потом мы пересекаем море и держим курс на Варну. Это в идеале, остальное зависит от прихотей погоды. Недаром древние греки разделяли людей на живых, мертвых… и тех, кто в море. Нас отделяет от воды только тонкий слой фанеры.
Ветер — бакштаг. Редко меняем галсы, идем с хорошей скоростью. Мимо проплывает буек с вешкой.
— Здесь затонул «Нахимов», — говорит Валера. — Это его метка.
Валера был среди людей, спасавших пассажиров «Нахимова».
Он вспоминает:
— Когда пришла весть о «Нахимове», сразу стало ясно: беда. Тогда дул норд-ост. На море — шторм! Но мы еще на что-то надеялись. Сразу все суда, катера к «Нахимову». Потом понадобятся подводные спасработы. Бегом на склад — без разрешения, какие там накладные! Мы спешили, потом долго искали — может быть, есть там, внизу, кто-то живой. Опустили подводные камеры, пошли водолазы… Насмотрелся тогда… Это ад. — Валера повернулся к Гоше, который ловил рыбу на манок. — Слушай, Гош, не лови здесь. Здесь и сейчас рыба жирная, с тех пор. Не могу забыть — сколько ее было…
Море празднично сверкает. До берега — оцениваю расстояние —меньше мили. Сейчас, в штиль, я бы до берега доплыл, но в шторм…
И еще вспоминаю, сколько здесь погибло кораблей в последнюю войну. Здесь была многомесячная морская битва за Малую землю. А рядом на скалах Железного мыса кладбище кораблей всех времен…
— Валера, знаешь, греки здесь, рядом, помещали Аид, царство мертвых, — говорю я. — Одиссей ходил сюда…
— Одиссей? И я всегда считал, что он ходил где-то здесь, а не за тридевять морей.
12 июня.
Мы вышли из Новороссийска, идем вдоль кавказского берега. Здесь проходили аргонавты.
Над нами низко пролетает самолет, на мгновение закрывая солнце. Самолет сворачивает к анапскому аэропорту и с рокотом исчезает за горами.
В это время я читаю отрывок из «Аргонавтики», где описывается Орел, летевший терзать печень Прометея, которого видели проплывавшие в этих местах аргонавты.
Видели птицу они, как она в высоте с резким криком
Над кораблем пронеслась к облакам близко вечером.
Все же Парус ладьи всколыхнула она, крыл задев дуновеньем…
Удивительная, однако, эта птица. Она и правда напоминает современный самолет (или корабль пришельцев):
Ведь тот Орел своим видом с воздушною птицей не сходен,
Крылья его подобны гладким веслам…
К тому же аргонавты, так же как и мы сейчас, полагаю, слышали рокот турбин при его посадке.
А потом невдалеке они услышали голос стонущий
Прометея, чью печень Орел вырывал…
«Аргонавтика». Пер. Г. Церетели
Мы проходим мимо Таманского полуострова — здесь Ясон добывал золотое руно, здесь целый год жил Одиссей у волшебницы Цирцеи и здесь, где-то под нами, на глубине 100 метров находится вход в пещеру Аида…
Я вглядываюсь в низкие пустынные берега Тамани… Тамань, загадочное место… Потом здесь располагалось канувшее в Лету русское Тмутараканское княжество. Вспоминаю имена правивших здесь князей и то, что некогда здесь слагал песни вещий Боян… А потом тут останавливался Лермонтов…
13 июня.
Делаем бросок от Керченского пролива к Ялте. По правому борту красивейшие берега Ливадии. Мы видим скалу Парус, Ласточкино Гнездо. По левому борту недалеко проходит парусный барк «Товарищ», крупнейшее парусное судно Черного моря.
Легкий бриз. Мы поворачиваем в открытое море.
Я, потея, выполняю обязанности кока. Тем, кто наверху, на свежем ветру, хорошо, а мне приходится крутиться у плиты, в духоте.
Качает, качает, качает, качает…
Кормлю постоянно: борщ, каши, супы. Выясняется, что в море у всех просыпается необыкновенный аппетит. Команда поднимается из-за стола, цыкая зубом, надуваясь до состояния шарообразности. Под ними скрипит палуба, когда они выкатываются из кают-компании на свежий воздух. Меня же воротит от еды. Валера Стрыгин говорит:
— Ты ешь. Не хочется, а все равно ешь. С пустым желудком, знаешь, как укачивает? Голова от мыслей тяжелая, вот ее и бросает из стороны в сторону — мозги взбалтываются, как гоголь-моголь. А поешь, чувствуешь себя устойчивее: центр тяжести в живот перемещается!
14 июня.
День начался с прекрасной погоды. Сводку хорошей погоды передало нам и проходившее мимо болгарское судно.
Летние Алкионовы дни, или, по-русски, Русалии, семь дней перед летним солнцестоянием. Говорят, в Алкионовы дни можно увидеть птицу Алконост, которая выводит своих птенцов на берегу моря. В эти дни, по поверью, стихают ветры (потому и регату устроили в это время, поскольку середина июня считается самой спокойной). Вот мы и проверим, правду ли говорят легенды…
Погода испортилась неожиданно. Только что был почти полный штиль, яхта покачивалась, мы закидывали лески и вытаскивали бьющуюся серебристую ставридку. И вдруг край неба потемнел, быстро стала надвигаться обложившая весь горизонт туча.
В это время я читаю «Одиссею»:
Темную тучу тогда над судном нашим глубоким Поднял Кронион, и вот потемнело широкое море. Судно недолгое время бежало…
Мы зарифили паруса, а когда шквалом налетел ветер, попытались на маленьком штормовом стакселе уйти по грозовому фронту от бури. Но и стаксель пришлось через пару часов убрать.
Теперь наша яхта шла под одной мачтой. Массивная и широкая мачта изгибалась под ветром и грозила либо вылететь из шарнира (тогда поплавки катамарана, крепившиеся к мачте вантами, разломали бы все балки и связи), либо перевернуть катамаран.
Ключарев сидел у руля и направлял яхту так, чтобы она лавировала с волны на волну. Сейчас главное — не поставить яхту к волне лагом. Тогда волны быстро проломят ее борта. Оба носа яхты взлетали над водой и тут же падали, разбивая волны, которые хлестали сквозь сеть, протянутую между корпусами, и окатывали находившихся на палубе.
К ночи в темноте следить за волнами стало невозможно. Электричества в батареях хватало только на сигнальные огни, но не на освещение. Приходилось полагаться лишь на свою интуицию. Ключарев боролся с волнами половину ночи, но не ушел с палубы и тогда, когда пришла смена. Оставшуюся часть ночи он провел здесь же в полузабытьи.
14-16 июня.
Трое суток прошли в изнурительной однообразной борьбе. Все мы были измучены, но двигались, делали то, что было необходимо, либо лежали пластом на палубе. А ветер не утихал, не давал передышки. Море показывало, что ему ничего , не стоит в щепки разбить яхту, смять, оглушить, выбросить за борт борющихся за жизнь людей…
Последняя ночь была самой тяжелой. Я отлеживался в каюте в промежутках между попытками приготовить что-нибудь и вахтами. То проваливался в сон, то просыпался от грохота швертов, бившихся после каждого падения с волны в швертовом колодце. Казалось, кто-I то грозный ломился в дно яхты, обещал все разломать, сокрушить… Посреди ночи я услышал крик Дроздова, пытавшегося пробить дверь в нашу каюту:
— На палубу! Ломай дверь, вас заклинило! И он прибавил к сказанному ряд соленых морских выражений, которые сами собой вылетают в подобных ситуациях.
Я выбил дверь. Упираясь в стены, полез на палубу. Когда я открыл люк, сверху меня окатила вода, обрушившаяся вниз по ступеням в каюту. Краем глаза заметил кавардак на камбузе — плавающие кастрюли и продукты, раздавленные мокрые сигареты и огарки свечей на столе. Все это скверно пахло. Пристегнувшись карабинами к канату, мы все легли на палубу. Молнии освещали море. Было видно, как с волн протянулись водяные нити — это ветер, проносясь над хребтами, сшибал вершины и пену. Этим туманом заволокло все, а волны становились все выше… грознее…
Нас несло к Босфору. Все молились своим богам, и даже атеисты суеверно поминали Морского Царя.
И вдруг мы увидели на краспицах голубое сияние.
— Эльм! Эльм! Огни святого Эльма! Эльм нам весточку шлет! Буре конец!
И действительно, хоть буря и продолжала швырять яхту, но теперь мы ее уже не боялись, будто нам было дано прощение.
Волны не становились меньше, но через несколько часов неожиданно тучи рассеялись. Их очень быстро отнесло куда-то в сторону. А над еще грозным морем открылось звездное небо, показался мученический лик луны. Теперь, когда яхта взлетала на гору и отрывалась от воды так близко к луне, казалось, немного, один толчок… и она преодолеет земное тяготение…
Море успокаивалось, край горизонта светлел…
17июня.
От Босфора поворачиваем к Варне. Вечер. Входим в варненс-кий порт. Длинный мол, городские огни, в сгущающейся темноте и тумане позванивает рында. В порту лес мачт. Назавтра назначена гонка по треугольнику восточнее Варненской бухты.
Удивительно: мы за границей, и никому до этого нет дела. Нам самим приходится искать пограничника, чтобы он поставил нам штемпели в загранпаспортах.
18-19 июня.
После трехчасовой гонки по треугольнику знакомлюсь с городом — закупаю продукты и целый рюкзак русских дефицитнейших книг, которые невозможно достать в Союзе. Какие книги! Да, за такие книги имело смысл рисковать! Для меня этот рюкзак с книгами то же, что для Одиссея мешок с золотом.
20 июня.
Начинается гонка от Варны до Помория. Взлетает сигнальная ракета, и яхты пересекают линию старта. Яхты рассыпаются по Вар-ненскому заливу и выбрасывают полосатые спинакеры всех цветов радуги… Зрелище необыкновенно красивое — будто разноцветные лепестки разбросаны по сверкающей синей глади. Итак, гонка!
Следом за нами идет яхта наших друзей из Батуми. Батуми… Это же Колхида. Мне кажется, что за нами следует весь флот царя Ээта…
На нашей яхте гостит знаменитый, совершивший кругосветку болгарский яхтсмен Джамбазов.
Конечно, мы его завалили вопросами: еще бы, человек обошел в одиночку на яхте вокруг света!
По мнению Джамбазова, Черное море — это почти лужа по сравнению с океаном. Он без труда мог бы переплыть его на доске для виндсерфинга. После наших недавних приключений такие слова кажутся удивительными.
— Разве могут космонавты сравниться с нами — яхтсменами? — вопрошает Джамбазов.
— Нет-нет, — соглашаемся мы. — Куда им!
— Что такое космонавт? На него смотрит весь мир, ему идут большие деньги, на него работают тысячи людей. А что такое яхтсмен? Нагрузки те же, если не больше. Но он один на один с океаном — никто ему не помогает. Все зависит только от него и от Морского Бога!
Мы уходим от преследования флота Ээта и следуем по направлению к Босфору…
Я пробовал представить себя на месте аргонавтов. Какая цель была у аргонавтов после того, как они покинули Колхиду? Выбраться из Черного моря. То есть им нужно идти к Босфору, иного пути нет. Но в «Аргонавтике» дан невозможный маршрут. Значит, при переписи Аполлоний Родосский исказил текст первоначальной поэмы. Да ведь он и моряком-то не был… библиотекарь.
21 июня. Поморив.
По календарю сегодня летнее солнцестояние: Купала!
И в самом деле, у нас праздник. Мы пришли вторыми в своем классе яхт. Нас сумели обогнать только яхтсмены из Днепропетровска на австралийской яхте. У них яхта полегче нашей, отечественной, и паруса новые (нам бы быть в разных классах; что из того, что и у них катамаран). Но тем не менее мы пришли вторыми! Мы — победители!
В Поморие нас встретили болгарские яхтсмены. В яхт-клубе собралась шумная братия. Яхтсмены со всего Черного моря — из Грузии, Абхазии, Крыма: русские, греки, грузины, украинцы, румыны, турки, болгары и даже один кубинец.
И — началось! Огромный стол был заставлен таким количеством закусок и вин, что не осталось ни одного свободного сантиметра. А в углу стояли еще ящики «Слынчева бряга».
— Наливай! За яхтсменов!
Валера Стрыгин сидит рядом с колоколом и ударяет в него, когда приходит время для тоста. Ключарев и Дроздов обсуждают с невероятно толстым батумцем прошедшую гонку. Я сижу рядом с Васей Ифантиди и с ужасом смотрю на количество поглощаемых им напитков. Сам я, можно сказать, только делаю вид, что пью, но настоящий яхтсмен готов выпить целое море.
Я оглушен пением и игрой на баяне яхтсменки-болгарки. Все вокруг кажется мне чудовищно интересным.
— Исмарское вино… — говорю я Ифантиди и начинаю объяснять, каким образом исмарское вино привело Одиссея вместо Средиземного моря в Черное. Ничто не меняется в этом мире. Яхтсмены за последние три тысячи лет не протрезвели, это точно.
Время от времени поднимался со стаканом грузин-тамада и говорил:
— Вот этот маленький стакан, но с большой душой и с большим сердцем я хочу поднять…
Через несколько часов начало его тоста несколько изменилось:
— Вот этот ма-а-алэнький, но отшэнь большой стакан… я хаа-чу па-а-аднять…
Сосед-батумец, рядом с которым выстроился, как минимум, десяток опустошенных бутылок, наконец сказал в колышущееся пространство:
— Еще полведра «Слынчева бряга», и я не встану…
22 июня.
По календарю Змеиный день.
Ночью на поморский берег налетел шквал, и стесненные яхты стали тереться друг о дружку, затрещали борта. «Ого! — крикнул я. — Мы сейчас приготовим новое блюдо: борта всмятку!»
Пьяные яхтсмены отвязывали концы, пытались разойтись, но все равно яхты сталкивались, люди едва не падали за борт. А тех, кто падал, приходилось доставать из воды мне как самому трезвому.
Да, решил я, после исмарского вина и бегства Одиссей потерял немало судов не только из-за преследования киконов.
Потеряв якорь и едва разойдясь с яхтой батумцев, мы ушли в море. На следующий день пришлось возвращаться и искать этот якорь, для чего я и Валера Стрыгин полдня ныряли в ледяную воду. Хорошее средство, чтобы прояснить мысли.
23-27 июня. Поморив — Варна — остров Змеиный.
Идем домой. Ветер слабый. Вася Ифантиди дует в паруса, Стрыгин гребет гитарой, а я — поварешкой.
Справа в розовом утреннем тумане вырастает остров Змеиный, тот самый одиссеевский остров Огигия… Здесь Одиссей провел семь лет. Да и мы что-то очень не спешим…
Проходим в мутных бурых водах, которые несет Дунай, или, как его называли в древности, Истр, в Черное море.
Истр-Дунай несет в Черное море огромное количество ила, и румынский берег здесь болотистый и низменный. Там много мелей… Я вспоминаю, что аргонавты после плавания в водах Истра вязли в иле.
Платон утверждал, что остался этот ил после того, как затонула Атлантида. Да-да, Восточная Атлантида где-то рядом. Да и в русских былинах Атлантида именуется Поморским царством… Мы вышли из Помория…
27 — 29 июня. Остров Змеиный — Судак.
Проходим бурые воды, замутненные Дунаем. Скоро появятся родные берега, строгие пограничники… А я все думаю: вот аргонавты садятся на дунайские мели, а потом очень скоро оказываются в стране Атланта. Где ж она находилась? Неужели здесь? Это место тоже подверглось затоплению во времена Потопа…
Нет, эта примета не внушает доверия. Аполлоний мог изменить орфеевскую поэму. Рассказ о дунайских мелях, видимо, был перемещен Аполлонием, чтобы обосновать необходимость дальнейшего путешествия аргонавтов по суше. К тому же это земли Древней Фракии. Орфей — фракиец, он не мог не знать мелей фракийского побережья. Фракийцы — народ, живший когда-то вдоль всего западного берега Черного моря. В Поморие я ходил смотреть фракийскую гробницу.
Я видел пирамиду, заросшую травой… Этой пирамиде было три тысячи лет. Прямо на склоне пирамиды паслась лошадь —такая же, как те лошади, что паслись здесь и тогда… Нет-нет, все же Атлантида была не здесь… Одна из Восточных Атлантид (Первая), очевидно, была за Боспором Фракийским, т. е. за Босфором в Мраморном море. Но ведь была и Вторая, Восточная Атлантида! Да-да! Так же, как есть второй Босфор: Боспор Киммерийский (это Керченский пролив). Так же, как есть и вторые хатты-атланты: это современные адыги, предки которых жили в Малой Азии и переселились на Кавказ, основав здесь свою колонию (пять тысяч лет назад, если не ранее). Так же, как есть второе золотое руно и второй дракон, его охраняющий. Ведь аргонавты столкнулись с драконом и на берегу Мраморного моря, и на побережье Кавказа.
Да-да! Есть и Вторая, Восточная Атлантида. И это самая восточная из известных Атлантид. Это Кавказская, а значит, Русская Атлантида. И мы идем к ней…
Итак, я разгадал тайну Русской Атлантиды. Хороший подарок к моему дню рождения (29 июня). Встречаю его в судаке кой бухте, куда мы скрылись от непогоды. Перед нами берега Тавриды, мы видим на горе развалины древнего замка…
30 июня. Домой в Атлантиду!
После небольшого отдыха в судакской бухте (откуда нас выгнали пограничники, которым не было дела до непогоды) мы двинулись к порту приписки.
И вот «Солнечный ветер» вошел в геленджикскую бухту. Мы запустили сигнальную ракету и бросили на воду красную дымовую шашку. Ветер, конечно, понес клубы едкого бурого дыма на нас, и мы, кашляя, со слезящимися глазами дергали фалы, пытаясь выйти из дымового облака… И дым отечества был нам сладок и приятен.
Поход завершен. Мы дома. Мы в Атлантиде. Яхта подошла к порту и встала на якорь у причала.