«Ах, герцог Ганс, утешение мое!»

«Ах, герцог Ганс, утешение мое!»

После смерти Ивана Грозного и восшествия на русский престол слабого Федора, посвящавшего весь свой досуг молитвам, реальным правителем России стал шурин нового царя Борис Годунов.

Годунов, во многом воспитанник Грозного, оставив в прошлом тиранический характер правления своего предшественника, унаследовал от него огромный интерес к иностранцам и откровенную расположенность к Западу. Буквально все воспоминания того периода свидетельствуют о необычайной любезности Годунова по отношению к иностранцам – cначала в качестве премьера правительства, а затем, после смерти Федора, с которой прервалась династия Рюриков, в качестве законно избранного собором царя [2].

В прошлое ушли все запреты на выезд из страны прибывавших на службу в Россию иноземцев. Для иностранной торговли власть создала режим наибольшего благоприятствования. При этом, строго ограждая русские интересы, Годунов сумел удовлетворить всех непримиримых конкурентов, в частности англичан и голландцев.

Он, так же как и Грозный, не дал англичанам эксклюзивного права на пользование северными гаванями, о чем они снова просили, но при этом оказал им такую массу второстепенных услуг, что те были от нового русского правителя в восторге.

Точно такая же политика проводилась и по отношению к другим иностранным купцам. Всем русским послам поручили разъяснять, что торговать на Руси теперь можно свободно, без каких-либо притеснений, «по своей воле» и что теперь при Годунове «всем добро на Москве». Ни при одном русском царе так спокойно и благополучно не жила и Немецкая слобода.

С эпохи Годунова можно отсчитывать, пожалуй, и появление в России первого иностранного туриста. Именно при нем зачастили в Москву иностранцы без особого дела, просто посмотреть на загадочную страну. Русский посол в Англии Григорий Микулин о таких гостях писал, что они «ездили по разным государствам для науки и посмотреть в государствах обычаев, своею вольностью».

Борис не только продолжил практику приглашения в страну иноземных специалистов, но и всерьез прорабатывал вопрос об открытии в Москве университета. При нем же была предпринята первая, правда неудачная, попытка отправить группу молодых русских дворян за рубеж на учебу. Точно известно о посылке в Любек пяти человек и в Англию – четырех. По другим источникам, при Годунове направили учиться «накрепко грамоте и языку» восемнадцать человек, по шести в Англию, Францию и Германию.

Ни один из уехавших пользы России не принес: кто-то умер, кто-то оказался бездельником, а кто-то, наоборот, блестяще закончив обучение, был востребован на Западе и не захотел возвращаться на родину. Несмотря на предпринятые дипломатические усилия, вернуть отступников домой не удалось.

Борис-царь, в отличие от Бориса-премьера, вообще оказался неудачником, будто злой рок начал преследовать его после восшествия на престол. Неудачи сопутствовали ему и во внутренней, и во внешней политике.

Безуспешно, например, закончилась его попытка сыграть на возникших в тот момент противоречиях между Польшей и Швецией. Москва вела переговоры и с той и с другой стороной, пытаясь блефовать и шантажировать партнеров по переговорам: полякам говорили о скорой договоренности со шведами, а шведам – о неизбежной договоренности с поляками.

Целью дипломатической игры являлось возвращение Московскому государству хотя бы части старинных русских земель, в первую очередь Ливонии, что открывало выход к Балтийскому морю.

У партнеров по переговорам были, однако, свои планы. Вместо условий вечного мира, на чем настаивали русские, польский посол Лев Сапега предложил Москве план такого союза, который фактически вел дело к слиянию двух государств в одно. Причем Польша, как и прежде, главной своей задачей считала унию церквей. Согласно этому плану, предусматривалось разрешение на свободный въезд католических священников на русские земли, строительство католических храмов и другие меры, способные открыть Ватикану дорогу на Русь.

Все эти пункты польского плана, как, впрочем, и вопрос о Ливонии, вызывали в ходе переговоров столь бурные дебаты, что дело доходило чуть ли не до драк. Вот лишь один фрагмент из записи переговоров. Думный дворянин Татищев говорил польскому послу: «Ты, Лев, еще очень молод, ты говоришь все неправду, ты лжешь». В ответ разъяренный Сапега отвечал: «Ты сам лжешь, холоп, а я все время говорил правду, не с знаменитыми бы послами тебе говорить, а с кучерами в конюшне, да и те говорят приличнее, чем ты». И так далее и тому подобное. Ясно, что столь непродуктивный дипломатический диалог к успеху привести не мог.

Сам царь Борис очень хотел укрепить свои связи с Западом, породнившись с европейской династией, и предпринял немало усилий, чтобы выгодно выдать замуж свою дочь Ксению. И здесь, однако, его преследовали неудачи. Шведский королевич Густав, приглашенный в Москву в качестве потенциального промосковского правителя Ливонии, оказался человеком легкого поведения, привез с собой любовницу и не желал с ней расставаться, несмотря на предстоящую свадьбу. В результате получил отказ и отправился домой.

Датский королевич – герцог Голштинский Ганс, – наоборот, чрезвычайно понравился Годунову, но через полтора месяца по прибытии в Москву заболел и умер. Датский посол свидетельствовал о необычайно ласковом отношении Бориса к посольству и его искренней печали в связи с кончиной жениха. По словам посла, у гроба герцога Борис Годунов плакал и причитал: «Ах, герцог Ганс, свет мой и утешение мое! По грехам нашим не могли мы сохранить его!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.