Знамения Калки

Знамения Калки

Монголы впервые оказались в степях Северного Причерноморья в 1222 г. Но к тому моменту половцы по меньшей мере четыре года воевали с монголами. Племя ольберли, одно из самых могущественных среди половцев[14], укрыло в Средней Азии вождя разбитого монголами племенного союза меркитов Куду, но само испытало горечь поражения от монголов. Ольберли были хорошо известны и на Руси, где их относили к так называемым «диким» половцам[15].

В 1219 г. половцы в Средней Азии снова воюют с монголами. На этот раз из-за того, что они выступали союзниками могущественного и агрессивного государства хорезмшахов, включавшего, помимо Хорезма (в южном течении Амударьи), также Иран. Как свидетельствовал Шихаб ад-Дин ан-Насави, историк последних хорезмшахов, «Чингисхан и его сыновья сделали все для полного уничтожения кыпчаков, так как те были опорой силы хорезмшахов, корнем их славы и основой многочисленных войск»[16]. Война с хорезмшахами Мухаммадом и его сыном Джалаледдином растянулась на десятилетие и неминуемо достигла половцев Северного Причерноморья. Чингисхан отправил против них через Кавказ специальный корпус под командованием испытанных полководцев Джебе и Субе-дея (почему-то принято считать этот поход всего лишь разведкой). Вначале монголы убедили половцев не помогать аланам, державшим в руках переходы через Кавказ. Расправившись с аланами, монголы принялись за самих половцев. Их уцелевшие силы отступили к границам Руси и послали туда гонцов с просьбой о помощи. Некий «великий князь Половецкий» Басты даже принял крещение[17] — летописца явно привлекло это событие как знак крепких союзнических отношений с Русью.

Тревога в связи с приближением монголов и без того была столь велика, что на княжеский съезд для обсуждения ответа врагу съехались князья киевский и смоленский, черниговский и козельский, галичский и много других. С упреком летописец отметил отсутствие только великого князя суздальского Юрия Всеволодича. Большое войско, собранное русскими князьями, выступило в апреле в поход Днепром и суходолом. У Хортицы оно соединилось с половцами и двинулось на восток в сторону зимнего лагеря Субедея и Джебе. Князья и простые воины сгорали от нетерпения хотя бы увидеть «невиданную рать». Лишь через несколько дней[18] союзники нашли первых монголов, которые пасли скот вдали от своего основного лагеря. По-видимому, это был скот, захваченный у половцев, потому союзники бросились отбирать и делить его, не щадя попадающихся под руку монгольских пастухов. Еще через четыре дня они натолкнулись на сторожевые отряды монголов. В стычках с ними русские и половецкие полки потеряли даже несколько князей. Основные же силы монголов («полки Татарские») располагались у реки Калки. Русские и половецкие полки сильно растянулись в долгом походе по степи, у них не было ни единого командования, ни дисциплины. Так что, несмотря на сходство тактики и вооружения, а также несмотря на проявленное мужество, союзники не устояли перед лицом сильного, подвижного и организованного монгольского войска. Монголы, действуя в идеальных для себя условиях открытой местности, окружали и уничтожали противника по частям в течение нескольких дней. На Русь вернулись немногие. В знак своего триумфа победители, если верить рассказу Новгородской первой летописи, предали киевского князя Мстислава Романовича вместе с двумя его зятьями мучительной смерти, удушив их помостом, на котором они пировали после победы[19]. После Калки монголы двинулись к Булгару, откуда, нагруженные добычей и пленниками, ушли на соединение с силами Джучи, воевавшего с половцами в Центральной Азии.

Летописная повесть о битве на речке Калке объясняет поражение русских князей случайными обстоятельствами, такими как необычность врага или дурные личные качества каких-то князей. Разумеется, такой взгляд был совершенно оправдан для современников, которые и искали утешения в унижении, и старались найти способ одолеть монголов. Однако в широкой исторической перспективе становится видно, что сражение на Калке открыло эпоху более чем пятивекового господства династии Чингисхана в степях Восточной Европы. Поэтому монгольское завоевание Половецкой степи и Руси отнюдь нельзя объяснять случайностями или, что еще хуже, параличом цивилизации перед лицом варварской стихии. На самом деле кочевники не отличались от оседлых крестьян уровнем цивилизованности. Разумеется, кочевники были воинами, притом обученными с детства к передовому способу войны. Но гораздо важнее было то, что монгольская правящая элита не только смогла организовать кочевников в одну из самых смертоносных армий в истории, но и оказалась подготовленной осуществить грандиозные проекты государственного и социального переустройства, мира. В результате во всемирной истории период от Чингисхана до современности часто выделяется в отдельный послемонгольский период.

Кто же такие монголы и почему именно они оказались в центре мировой истории? На монголов китайские хроники обратили внимание не ранее X в. Первоначально они не были исключительно скотоводами, а занимались охотой и рыболовством. Территория современной Монголии, на которой сформировались монголы, некогда была политическим и сакральным центром великих степных империй — Тюркского каганата (552–741) и Уйгурского каганата (744–840). Уйгуры здесь даже построили свою столицу Орду-Балык («ставка-город»). Однако после сожжения города киргизами (840), которые перенесли центр своей недолговечной империи на запад, этот край пережил период анархии и запустения. Степные империи, основанные впоследствии киданями и чжурчженями, имели свои центры в Северном Китае, где их вожди собственно правили как китайские императоры под именем династий Ляо (907-1124) и Цзинь (1113–1232). Обе династии проводили в отношении других кочевников политику стравливания во избежание их объединения. В результате тюркское население стало покидать эту некогда сакральную территорию или ассимилироваться монгольскими племенами, которые стали осваивать эту внезапно образовавшуюся политическую периферию.

Сложившиеся условия анархии, насилия и бедности стимулировали внутреннюю консолидацию формирующихся племен и выдвижение амбициозных и талантливых военных лидеров, притязающих на власть. «Сокровенное сказание монголов», первая монгольская история (ок. 1240), дает понять, как легко в те годы банда молодчиков могла подчинить себе какое-то совершенно чужое племя: буквально это означало «полонить», «сделать слугами-холопами при табуне и кухне», а метафорически называлось — «приставить человеку голову или воротник — шубе»[20]. Основателю Монгольской империи Темучину (Тэмуджину) удалось выжить в тех исключительно трудных и непредсказуемых условиях, причем испытания помогли ему развить несомненный талант полководца, и в тотальной межплеменной войне он сумел подчинить себе все монгольские племена. Умелые воины, объединенные суровой дисциплиной и безоговорочным авторитетом Темучина, монголы представляли собой грозное войско, которому не было равных в мире. Удерживать эту силу от дальнейших завоеваний было нелогично и, в конце концов, просто невозможно, так как в противном случае ее предводителя ожидали утрата персональной харизмы и восстание подданных.

Помимо войска монголы обладали еще одним важным инструментом для карьеры в мировой истории. Это — знание степной имперской традиции и идеологии. Поэтому в их государственной практике сохранилось много знакомых ее черт, таких как курултай («съезд знати»), обряд инвеституры каана (от «кагана»), идея небесного мандата каана на всемирную власть, кооперация с купеческими кланами. В связи с тем, что непосредственные имперские предшественники монголов — кидани и чжурчжени — создали особые формы степной империи, монголы имели возможность познакомиться и с их новшествами. Речь идет о том, что для этих государств была характерна двойственная структура: одна часть империи была населена кочевниками, а другая — оседлыми китайцами. Несмотря на дуализм администрации, общей чертой было массовое использование китайских чиновников или окитаенных степняков. Вполне правдоподобно, что будущий Чингисхан провел несколько лет жизни в плену в чжурчженьском государстве Цзинь[21]. Знакомство со строением и внутренней политикой чжурчженьского государства наверняка стимулировало его собственное твердое осознание верховенства государственных интересов над всеми другими, в том числе и над сложившимися традициями — этническими, родовыми, религиозными, социальными, культурными. Признание за государством высшей ценности сделало монгольскую элиту восприимчивой к идеям государственности, независимо от источника их происхождения, если эти идеи были направлены на укрепление централизованного государственного правления. В этом смысле показательна карьера Елюй Чу-Цая, отпрыска киданьского императорского рода на службе Чингисхана — она быстро пошла в гору после того, как суверену донесли его слова, сказанные одному мастеру луков: «Если даже для изготовления луков требуются мастера-лучники, так неужели для управления Поднебесной не нужны мастера управления!»[22].

Чингисхан первым из степных правителей положил в основу государственного устройства принцип территориальной, а не племенной организации, изменив, таким образом, традиционную структуру степных империй. Учрежденные военные и одновременно административно-территориальные единицы — тысячи и тумены (тьмы, т. е. десятки тысяч) — перестали отвечать этническому делению населения и стали многоплеменными по своему составу. Это привело к дроблению и рассеиванию компактно расселенных ранее народов и племен. С другой стороны, было запрещено самовольное перемещение в границах империи: степняки кочевали в границах отведенных им ареалов, а оседлые прикреплялись к местам проживания и были обязаны исполнять назначенные им государственные повинности. При этом элиты покоренных народов и племен либо уничтожалась при завоевании, либо превращалась в государственных служащих, статус которых определялся не столько происхождением, сколько позицией в системе рангов.

Из Китая Чингисхан заимствовал и систему двойного административного управления, осуществляемого баскаками и даругачи (оба термина означали чиновника, наделенного правом ставить печать, русский перевод того времени — «печатник»). Первые (они также назывались танмачинами) были преимущественно военными губернаторами, командовавшими территориальными войсками, в том числе набранными из покоренного местного населения. Вторые отвечали за комплектование этого войска, сбор и расходование налогов, функционирование дорожно-почтовой службы «яма» (последняя также была позаимствована из Китая) и таким образом исполняли функции гражданских администраторов[23].

Императорская ставка, с личной гвардией и слугами хана, исполняла функции правительства и была источником кадров его государства. Проявившие способности гвардейцы-телохранители («нукеры», «кешиктены»), конюхи, овчары, повара, несмотря на их происхождение (рабы среди них были обычным явлением), получали назначения на военные посты, не раз совмещавшие административные функции. По мере развития завоеваний на службу к ханам приходили прежние администраторы присоединенных территорий, такие как цзиньцы, кидани, уйгуры. В частности, власть Чингисхана признал правитель («идукут») уйгуров, многие отпрыски киданьского правящего клана Елюй. Наконец, завоевание Средней Азии поставило в распоряжение монголов многочисленные и высокообразованные кадры мусульманских бюрократов. В частности, к ним на службу пришли Мухаммед Ходжа Ялавач с сыном Максудом, которые организовали переписи и налогообложение населения, — о них упоминает даже «Сокровенное сказание монголов» (§ 263).

Уникальным достижением монголов в истории степных империй стало сохранение ими единства правящей династии в течение жизни трех поколений, вопреки тому, что империя по степной традиции продолжала считаться семейным, а не патримониальным (персональным) владением великого каана. Монголы также придерживались собственных ритуальных норм в отношении представителей других династий. Поэтому история об удушении под помостом киевского князя Мстислава Романовича, побежденного в битве при Калке, выглядит убедительно, ведь монголы избегали пролития крови представителей знати.

Словом, Монгольская империя не только обладала совершенной военной машиной, но и представляла собой качественно новую степную империю. Это новое качество заключалось в способности контролировать и эксплуатировать завоеванные оседлые территории, не только путем применения военной силы, но и путем преобразования и приспособления их государственного устройства в целях завоевателей. Вот такая империя заявила о себе в Половецкой степи на Калке. Поэтому уход Джебе и Субедея после победы на Калке на восток был временным отступлением — у монголов были плацы и силы подчинить себе весь мир.

Уже в 1229 г. курултай, избравший великим кааном сына Чингисхана Огодая (Угедея) (1229–1241) и поделивший территорию государства на четыре улуса, провозгласил целью монголов завоевания на Западе. В начале 1230-х гг. они покорили территорию от Урала до Волга. Часть половцев бежала, часть подчинилась. В то же время продолжалось сопротивление — его возглавлял Бачман из племени Ольберли. В 1236 г. он потерпел поражение и был схвачен на одном из островов на Нижней Волге. В конце 1237 — первой половине 1238 г. монголы под командованием Батыя, старшего сына Джучи, и других внуков Чингисхана совершили кратковременный зимний поход на Северо-Восточную Русь и, разорив ее, снова обернулись против половцев — на этот раз в Приднепровье. Тогда же они подчинили себе Закавказье. Осенью 1240 г. начался поход на Европу. Киев стал первой целью и был захвачен монголами в декабре 1240 г. После похода на Польское и Венгерское королевства в 1241–1242 гг., которые ознаменовались полными победами монголов у р. Шайо и у Лег-ницы, монголы удалились в Дешт-и-Кипчак. Помимо значительного удаления от основных баз, возврат монголов был обусловлен болезненным для любой степной империи междуцарствием, наступившим в связи со смертью Огодая в конце 1241 г.

Экспансия монголов смогла возобновиться с воцарением каана Монгке (1251–1259), но уже на Ближнем Востоке и в Восточной Азии. Для возобновления экспансии на запад у монголов не хватало стимулов. Батый был старшим и самым авторитетным из чингизидов, и только от него зависело решение о продолжении наступления на запад. Но Батыю нужно было устраивать собственный улус, в частности, организовывать правительство и налогообложение, налаживать отношения с покоренными правителями Восточной Европы. Для этого требовалось время. А вскоре, на рубеже 1260-х гг., вспыхнуло ожесточенное соперничество Батуидов с Хулагуидами (потомки Хулагу, внука Чингисхана, который основал правящую династию в Иране) из-за обладания Азербайджаном. Полномасштабная война на Кавказе отвлекала силы, поэтому экспансия в западном направлении, явно сохранившая привлекательность, ограничилась набегами улусбегов на Польшу, Венгрию и Византию. Да и сама династия Чингиса после смерти Монгке пережила гражданскую войну. Победа в ней Хубилая, правившего Китаем, над Ариг-Букой привела к тому, что ставка великого каана переехала в 1260 г. вместе с ним в Пекин. После этого Монгольская империя фактически перестала существовать как единое целое. Так что каждый улус был предоставлен власти его правителей, а точнее — основанных ими династий.

Кратковременность пребывания монголов к западу от Руси помешала включению этих территорий в состав империи, несмотря на то что такие намерения ясно продемонстрировал выпуск в Венгрии монгольской монеты. В это же время Восточная Европа, находившаяся у самой Степи, оказалась в зоне прямого военного контроля и была открыта для установления монгольского правления.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.