Альбом в бархатном переплете

Альбом в бархатном переплете

Опять нехорошо! Я много узнал про Обрескова и мало про Лермонтова. Кроме того, у меня скопилось множество фамилий близких и дальних родственников Натальи Федоровны Ивановой, с которыми надо что-то делать.

Прежде всего, я узнал, что у нее был отчим. Мать Натальи Федоровны после смерти Федора Федоровича вышла замуж за Михаила Николаевича Чарторижского. Наталья Федоровна воспитывалась в его семье.

Следовательно, Лермонтов бывал в его доме. Надо выяснить, кто он такой.

Спрашиваю Маклакову. Не знает. Спрашиваю Чулкова. И он не знает.

Тогда я начинаю снова выспрашивать Маклакову, что это за Чарторижский и как мне что-нибудь вызнать о нем. Маклакова уверяет меня, что не помнит. Но я очень прошу и даже настаиваю. И тут она вспомнила.

Она вспомнила, что бабушка некой Нины Михайловны Анненковой – урожденная Чарторижская.

– А кто такая Нина Михайловна Анненкова?

– Это старушка одна, – говорит Маклакова. – Живет она в семье Анатолия Михайловича Фокина, очень славного и обязательного человека. Я вам дам к нему записку, он вас с ней познакомит. А дом их напротив нашего: Зубовский бульвар, пятнадцать.

Я перешел через улицу и во дворе восьмиэтажного дома обнаружил старинный особнячок, в котором и жили Фокины. И вот навстречу мне танцующей походкой выходит очень высокий человек лет пятидесяти. Лицо чисто выбрито, и вокруг губ все время гуляет небольшая усмешка.

Встряхнув мою руку, он рекомендуется: «Фокин». Я вручил ему записку Маклаковой, которую он пробежал, извинившись. Сунув ее в карман, он снисходительно склонил голову:

– Чем могу служить? И театральным, широким жестом пригласил в комнату. Я объяснил цель своего прихода.

Фокин тяжело вздохнул и горестно надломил бровь. Лицо его выразило крайнюю степень сожаления. Нина Михайловна – человек престарелый и нездоровый, с весьма расстроенной памятью. Еще несколько лет назад она действительно сама как-то упомянула в разговоре с ним, Анатолием Михайловичем, что девичья фамилия ее бабки Чарторижская и что бабка эта погребена на кладбище Донского монастыря, где мраморный ангел распростер крылья над ее надгробьем. Большего она, конечно, припомнить не в силах и только взволнуется. Стоит ли тревожить старушку? Ему очень неприятно, что я напрасно потратил время. У него самого касающегося Лермонтова, к сожалению, ничего нет. Старинные реликвии, принадлежавшие когда-то бабушкам и дедушкам, уже разошлись: кое-что пропало, другое продано. Впрочем, у его жены, Марии Марковны, сохранился еще доставшийся ей по наследству альбом Марии Дмитриевны Жедринской, супруги того Жедринского, который в конце 60-х годов был курским губернатором. В этом альбоме имеется стихотворение поэта Апухтина, собственноручно им вписанное.

– Может быть, вам любопытно взглянуть? – гостеприимно спрашивает Фокин. – Автограф Апухтина еще не опубликован.

Апухтин?.. К чему мне Апухтин? К работе моей никакого отношения он не имеет. Но Фокин уже достает из письменного стола большой альбом в темно-синем бархатном переплете. Действительно, на первой странице – стихотворение Апухтина, посвященное хозяйке альбома.

Я не запомнил его точно; помню только Апухтин пишет, что нашел «оазис» под кровом губернаторского дома и отдыхал там душой, что он снова уходит в далекий путь, но надеется сложить когда-нибудь свой страннический посох «у милых ног» курской губернаторши. Под стихотворением – число: «2 августа 1873 года». Стало быть, первая страница этого альбома написана через тридцать с лишком лет после смерти Лермонтова. Что интересного может заключаться для меня в этом альбоме?

– Ничего нового, кроме Апухтина, в этом альбоме нет, – предупреждает Фокин. – Пожалуй, не стоит и перелистывать. Все остальное – давно известные стихи, которые сама Мария Дмитриевна просто переписывала из книг.

В самом деле, стихи все известные: «Выдь на Волгу…» Некрасова, «Сенокос» Майкова, Лермонтов – «На севере диком стоит одиноко…». Потом – стихи Фета, какого-то Свербеева, опять Некрасов, Тютчев, Пушкин…

Я уже собираюсь отдать альбом, перевернул еще несколько страниц… И вдруг! Вижу – рукою Жедринской переписано:

В альбом Н.Ф. Ивановой

Что может краткое свиданье

Мне в утешенье принести?

Час неизбежный расставанья

Настал, и я сказал: прости.

И стих безумный, стих прощальный

В альбом твой бросил для тебя,

Как след единственный, печальный,

Который здесь оставлю я.

М.Ю. Лермонтов

И даже год указан: «1832».

Я прямо задохнулся от волнения. Неизвестные стихи! К Ивановой! И фамилия ее написана полностью! Да так только в сказке бывает! Прямо не верится. И откуда взялось это стихотворение, да еще в альбоме 70-х годов? Перевел глаза на соседние строки… А!

В альбом Д.Ф. Ивановой

Когда судьба тебя захочет обмануть

И мир печалить сердце станет —

Ты не забудь на этот лист взглянуть

И думай: тот, чья ныне страждет грудь,

Не опечалит, не обманет!

М.Ю. Лермонтов

И снова год: «1832».

Перевернул страницу: «Стансы» Лермонтова. И тоже неизвестные!

Мгновенно пробежав умом

Всю цепь того, что прежде было —

Я не жалею о былом:

Оно меня не усладило…

И дата: «1831».

– Этот альбом, – говорит Фокин, иронически наблюдая за тем, как я его изучаю, – собственно, уже не принадлежит Марии Марковне. Она уступила его Государственному литературному музею, и с завтрашнего дня он поступает в их собственность. Поэтому я просил бы вас: пусть то, что мы его с вами рассматриваем, останется между нами…

– Можете быть уверены, – бормочу я, а сам думаю: «Сказать ему или не говорить, что в альбоме – неопубликованный Лермонтов? А вдруг он решит не продавать альбом, оставит его у себя, а потом что-нибудь случится – и стихотворения, уже раз уцелевшие чудом, погибнут, как погибли десятки других лермонтовских стихов!.. Нет, думаю, не стоит подвергать альбом риску. Продал – и продал».

И я возвратил ему альбом со словами:

– Да, очень интересный автограф Апухтина.

А на следующий день побежал в Литературный музей и, словно невзначай, спрашиваю:

– Вы, кажется, покупали альбом у Фокина?

– Купили.

– Посмотреть можно?

– Нет, что вы! Он еще не описан. Опишут – тогда посмотрите. Опишут?! Это значит: обнаружат без меня лермонтовские стихотворения – и пошла тогда вся моя работа насмарку. Зашел снова через несколько дней:

– Ну что? Альбом Жедринской не описали еще?

– Нет, уже описали. Стараюсь перевести незаметно дыхание:

– А что там нашли интересного?

– Особого ничего нет. Только автограф Апухтина.

Я прямо чуть не захохотал от радости. Не заметили!!! И тут же настрочил заявление директору с просьбой разрешить ознакомиться с неопубликованным стихотворением Апухтина. Но скопировал я, конечно, не Апухтина, а стихотворения Лермонтова. И только после этого попросил разрешения опубликовать их.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.