Глава 14 Три осады

Глава 14

Три осады

Растущая угроза обители только усилила преданность братьев. Не случайно госпитальеры, говоря о своем ордене, стали чаще прибегать к выражению «наша святая религия», а когда избранный в 1421 году Антонио Флувиан принял титул Великого магистра, это отразило и возрожденное назначение ордена, и его мирское величие. Родос стал новым Иерусалимским королевством, где воины охраняли священную цитадель под покровительством Святой Девы Филермской. Но у них уже не было товарищей-соперников, которые боролись бы с ними плечом к плечу.

Тамплиеры уже исчезли, а лазариты исчезали. В Англии после 1351 года уже нет упоминаний об их прецептории и больнице в Локко, хотя Бертон-Лазарс продолжал получать доходы, а Чоузли уже пропал к 1458 году. В 1450-м папа удовлетворил прошение магистра Уильяма Саттона о том, чтобы, когда Бертон-Лазарс выберет себе главу, его уже не требовалось утверждать. Шотландия чуть дольше сохраняла верность Буаньи, хотя во Франции прецептории тоже превращались в синекуры. Прокаженные рыцари Утремера с трудом узнали бы в этих братьях своих преемников.

Родос был постоянно готов к нападению. Сторожевой корабль непрерывно патрулировал берег, на Сими стояла высокая сторожевая башня, и не только посланники госпитальеров активно действовали в Египте, но и родосские купцы были в курсе всех слухов, которые ходили в Каире и Александрии. К счастью, мореходное мастерство ордена часто давало ему возможность обогнать и победить более крупные силы. Это со всей очевидностью проявилось в 1440 году, когда султан Египта Джакмак, который все сильнее негодовал из-за налетов пиратов-монахов, выслал против них свой флот. Уничтожив деревни в Кастелоризоне, восемнадцать его галер, «превосходно укомплектованных солдатами, гребцами, пушками и боеприпасами», затем атаковали саму обитель. Едва завидев их, маршал ордена Луи де Сен-Себастьен вывел всю свою боевую эскадру в восемь галер и четыре вооруженных грузовых судна под боевую музыку и пушечную стрельбу. Египтян так испугал этот неожиданно агрессивный прием, что они борт о борт друг к другу поплыли к берегу и развернулись кормой к морю. Там они удерживали братьев до ночи заградительным огнем из пушек и снарядами греческого огня. Потом они торопливо поставили паруса – можно было подумать, что они намеревались идти в Турцию, однако от захваченного мамлюка брат Луи узнал, что на самом деле пунктом назначения был Ланго. Он упорно гнался за ними всю ночь и сумел перехватить. Испуганные египтяне снова не пожелали принять бой и укрылись в необитаемой гавани, «которую турки зовут Каратоа». Они полагали, что находятся в безопасности на ее песчаных отмелях, ибо караккам госпитальеров требовалась большая глубина, чтобы преследовать их. Брат Луи тут же перевел тяжеловооруженных воинов с каракк на свои галеры и атаковал. Последовала «великая кровопролитная битва», в которой мамлюки потеряли 700 человек, а родосцы – 60. Только наступление ночи и прилив спасли турок от полного уничтожения.

Осиное гнездо невозможно потревожить безнаказанно. Летом 1444 года египетская армада высадила на остров 18 тысяч человек, которые его опустошили, затем осадили город и его обитель. К счастью, из Бургундии и Каталонии только что прибыли небольшие подкрепления. Через шесть недель пушкам мамлюков удалось пробить массивные куртины, и Великий магистр Жан Бонпар де Ластик понял, что большой штурм неизбежен. 24 августа перед рассветом, в темноте, он молча собрал свои войска за крепостным валом, поставив в центре рыцарей и пикинеров и арбалетчиков на флангах. В те дни братья бились пешими, одетые в бригантины (кожаные куртки с наклепанными металлическими пластинами) и стальные шлемы-саллеты, а будучи моряками, они, вероятно, предпочитали абордажные пики. Среди присутствовавших там англичан был туркопольер Хью Миддлтон. Когда забрезжил рассвет, прозвучал сигнал к атаке, после чего под рев труб и грохот литавр и цимбал маленькая, но грозная армия ворвалась в спящий лагерь мамлюков, крича старый боевой клич «За святого Иоанна!». Вскоре все было кончено: враг бросился на свои корабли, хотя к тому времени уже сотни турок были перебиты восторженными братьями, которые захватили весь осадный обоз. Джакмак был настолько подавлен, что в 1446 году заключил мир.

Но если обители и удалось выстоять в первой большой осаде, вскоре ей было суждено столкнуться с гораздо более страшным противником. Турки постепенно захватывали Грецию; латинские сеньоры островов и материковых регионов часто обращались с отчаянными просьбами о помощи к бейлифу Мореи, а сама империя близилась к своему концу, сократившись до Константинополя и нескольких небольших городов. В 1451 году на османский трон взошел свирепейший среди всех султанов – Мехмед II, который несколько раз поклялся, что после Константинополя завоюет Родос. Вероятно, рыцари горше чем кто бы то ни было оплакивали падение Византии и героическую гибель восемьдесят первого римского императора в 1453 году как апокалиптическое подтверждение участи всего Латинского Востока. Великий магистр Жак де Мийи осуществил ряд весьма успешных рейдов на турецкое побережье, пока Мехмед занимался покорением остатков Романии. Потом, в 1462 году, так и не смог осуществиться проповедуемый Пием II Крестовый поход. С разбитым сердцем папа умер. Хотя братьям удалось сорвать попытку египтян захватить Кипр, дела королевства шли все хуже, и, несомненно, все сильнее становилось ощущение изоляции, которое вызвало рост обители до 400 рыцарей в 1466 году. Орден как следует обдумал, как их использовать; в 1460 году гарнизон Бодрума увеличили до 50 человек, а Коса – до 25, и 40 человек назначили на сторожевой корабль. К счастью, турок отвлекала затянувшаяся война с Венецией, которая продолжалась до 1479 года.

Великим командором Кипра в 1467 году был брат Джон Лангстротер, англичанин, отличавшийся безграничным честолюбием. Его молодость была прекрасным примером успешной карьеры в ордене. Родившись в 1416 году, в 1448-м он стал командором и заместителем туркопольера, кастеляном Родоса в 1453-м, бейлифом Игла в 1464-м и великим приором Англии в 1469-м. Граф Уорик назначил брата Джона казначеем королевства еще до того, как сверг с престола Эдуарда IV. Потом Эдуард сместил Лангстротера, но в 1471 году «господин святого Иоанна» под держал Генриха VI и командовал отрядом на стороне Ланкастеров при Тьюксбери. После разгрома он скрылся в аббатстве, но его вытащили оттуда и обезглавили.

Ситуация в Ирландии показывает, какая анархия царила в некоторых европейских приориях и как мало они давали выгоды. Там большинство командорий сдавали в аренду мирянам, и ирландских братьев никогда не видели на Родосе, потому что они слишком глубоко увязли в местной клановой политике. Деградация ордена усугубилась в период правления брата Джеймса Китинга, который стал приором в правление Эдуарда IV. Он был едва лучше разбойника и однажды захватил Дублинский замок. Он проигнорировал общее предписание 1480 года и, во всяком случае, так и не послал доходов в обитель. Великий магистр д’Обюссон объявил о его смещении в 1482 году, но, когда брат Мармадюк Ламли явился занять его место, Китинг тут же заточил в тюрьму своего неосмотрительного собрата. И даже в правление Генриха VII брат Джеймс по-прежнему был катастрофически деятелен.

Большинство братьев происходили из низшего дворянства – в Англии из помещиков. Английские братья редко носили великие фамилии, и, даже если их отцы были купцами, которые купили землю и герб, или их братья были подмастерьями в каком-либо ремесле, существовал очень большой разрыв между рыцарями и горожанами. Может быть, в XV веке и не сложилась такая строгая стратификация, как seize quartiers[92], но в этом странном маскарадном мире род занятий человека имел почти мистический смысл, и все военные члены орденов пользовались привилегиями аристократии.

Рыцарство пока еще процветало в Северной Европе, но, скорее, как эстетический культ, посвященные в который принадлежали к придворным орденам, таким как орден Золотого руна, Звезды, Дикобраза, Подвязки. Они жили мечтой о Круглом столе, давали фантастические обеты, их поприщем были турниры, а не поле боя. И когда эти экзотические братства собирались на «капитулы», одетые в «облачения», и посещали специальные богослужения в собственных церквах, их идеалы были идеалами «Смерти Артура», а не монастыря. А братья на Родосе, которые вели простую жизнь в нелегких условиях, мало походили на чудаковатых щеголей бургундского двора.

Даже если в ордене были грешники, поддавшиеся «силе подлых страстей», в основном они оставались Божьими людьми. В «Богослужебной книге для использования в церкви Госпиталя Святого Иоанна», составленной на Родосе в 1465 году, праздник их покровителя отмечали тремя мессами – последняя из них была торжественная понтификальная – в полночь, на рассвете и при полном свете дня; подобное обычно бывало только в Рождество. В конце века кардинал-магистр возглавлял богослужения в орденской церкви, облаченный в ризу и митру. И даже сегодня современный капеллан ордена может написать: «Для рыцаря бедные люди – не что иное, как сам Христос, воплощенный в их страдании, и в их лице рыцарь заботится о Христе».

Однако петля уже затягивалась. В 1463 году сеньор Лесбоса обратился к ордену с отчаянной просьбой о помощи, и, хотя братья поспешили на защиту его столицы Метилены, она пала из-за вероломной измены. В 1470 году турки напали на Эвбею (Негропонт), после чего орден отправил флотилию под командованием брата Пьера д’Обюссона освобождать ее венецианский гарнизон – но безуспешно, потому что адмирал республики уже пал духом. Рыцари сосредоточились на укреплении собственного острова. Им пришлось встретиться с новыми и грозными войсками – янычарами. Их набирали из числа мальчиков-христиан, которых турки забирали в качестве обязательной дани, и они превратились в ударную боевую единицу, которую использовали для штурмов или в безнадежных военных предприятиях; до наступления XVI века их было не больше двух тысяч. Они не просто воздерживались от вина, азартных игр и женщин, им было даже запрещено жениться, и ночевали они в общих спальнях. Они были приписаны к ордену дервишей бекташей, чей основатель Хаджи Бекташи из Хорасана благословил их основание. Вооруженные копьями и ятаганами, они производили странное и пугающее впечатление во время атаки, в которую шли под началом старших офицеров чорбаджи (суповара) и каведжи (кофе-вара) странным строевым шагом, напоминающим минуэт – три шага вперед, пауза, еще три шага вперед, – под звук мехтера, военного оркестра. Поверх кольчужных рубах они носили форму из зелено-желтых плащей с белыми страусовыми перьями и кистями на высоких белых тюрбанах; за штандарт у них было развевающееся знамя из белого шелка с конскими хвостами. И дрались они не менее примечательно, чем выглядели.

К 1479 году Мехмед был готов свести счеты. Он нашел достойного противника в лице Великого магистра Пьера д’Обюссона. Этот пятый сын знатного семейства из Ли-музена, родившийся в 1423 году, вступил в орден, когда ему было под тридцать лет и он уже испытал себя на службе в войне против англичан. Несмотря на северное происхождение, у него, пожалуй, было больше общего с принцами ренессансной Италии, чем позднесредневековой Франции или герцогами Бургундии, – он был настолько интеллектуалом Кватроченто, что взял в свои латинские секретари гуманиста и поэта Джан-Марию Филельфо. Брат Пьер был превосходный воин, администратор и дипломат, и его самыми замечательными качествами были реализм и лидерство, и притом он сочетал магнетизм с привлекательной внешностью. И братья, и жители Родоса были преданы ему. Мехмед отправил к нему посла, чтобы усыпить подозрения братьев, но Пьер не позволил себя обмануть. В целом он, пожалуй, мог собрать около 600 братьев и 1500 наемников, родосских ополченцев и каперов, однако со дня своего избрания он укреплял фортификации, углублял рвы, сносил постройки, стоящие близко от городских стен, размещал артиллерию и накапливал запасы провианта и боеприпасов.

Гийом Каурсин (очевидец) презентует Великому магистру Пьеру д’Обюссону свой бестселлер об осаде Родоса в 1480 г.

Однако, по мнению турецких агентов, гарнизон был абсолютно недостаточен. Визирем и командующим новым походом Мехмед назначил Месих-пашу, отступника и родственника византийского императора Палеолога. В апреле 1480 года впередсмотрящие на Родосе заметили вражеские корабли, а 23 мая 70 тысяч человек высадились в бухте Трианда, и 50 галер блокировали порт. Месих-паша разбил лагерь на горе Святого Стефана, с которой открывался вид на остров. Ключом к осаде был форт Святого Николая, стоявший на мысе на боковой стороне внешней гавани: как только он падет, Родос можно заставить голодать и так принудить к сдаче. На противоположном берегу турки построили большую артиллерийскую батарею с тремя медными василисками – тогдашними гаубицами, которые стреляли каменными ядрами диаметром больше 60 см.

Эти пушки направлял мейстер Георг, немецкий артиллерист. Вдруг он возник перед стенами крепости, прося убежища «ради совести». На самом деле он был двойным агентом, которого подкупили, чтобы он узнал, в каких местах артиллерийский обстрел нанесет больше всего ущерба, и вдобавок он пытался посеять панику в гарнизоне, расписывая огромный размер и свирепость осаждающей армии. Все поверили в то, что, если Родос падет, их живьем посадят на кол, ведь турки привезли с собой множество заостренных кольев. Но Великий магистр видел этого лживого перебежчика[93] насквозь и позднее повесил его.

Когда турецкие пушки пробили крупную брешь в стенах форта, визирь отдал приказ о первом штурме. Турецкие галеры подошли к берегу, чтобы высадить войска по обе стороны от дамбы. Идя по отмели, они натыкались ногами на корабельные гвозди и старые ножи, которые вбили в деревянные чурбаки и бросили на морское дно. Турки в смятении остановились и стали прекрасными мишенями для стрелков и арбалетчиков, а в бреши их рвал на части перекрестный огонь из установленных по бокам батарей, а потом христиане во главе с д’Обюссоном нанесли контрудар. Пушечное ядро сбило шлем с головы брата Пьера, и он пошутил насчет улучшения карьерных перспектив и тут же вернулся к бою. В конце концов вражеские галеры отступили перед флотилией брандеров, после чего Месих-паша отозвал свои полностью деморализованные войска, оставив 600 человек мертвыми.

Расстояние между фортом Святого Николая и противоположным берегом едва ли составляло 140 метров. Поэтому турки возвели понтон, и как-то ночью небольшая лодка закрепила якорь среди камней под молом, к которому был привязан канат, чтобы таким образом подтянуть плавучий мост. Однако английский моряк нырнул и убрал якорь. Затем 18 июля состоялся ночной штурм, турки атаковали вдоль всего мола с армады мелких суденышек и установили свой понтон в нужное положение, а галеры бомбардировали форт. Ночную тьму освещало странное зарево горящей нефти и расплавленного свинца, пушечных вспышек и пламени брандеров; несколько вражеских галер загорелись, и гарнизонная артиллерия потопила не меньше четырех. Битва бушевала с полуночи до 10 часов следующего утра. По сообщениям, турки потеряли 2500 человек, включая офицера, возглавлявшего штурмовой отряд, зятя султана. Месих-паша так пал духом, что три дня ничего не делал, а только сидел мрачный в своей палатке.

В начале осады он отдал приказ об общем обстреле, а затем сконцентрировался на юго-восточном сегменте крепостного вала, за которым находился еврейский квартал. Даже если до этого пушки разрушили магистерский дворец, здание не представляло стратегической важности, хотя гибель винного погреба магистра расстроила некоторых братьев, но в этом месте стены были старые и не особо прочные. Вражеские батареи беспрерывно грохотали под защитой земляных насыпей и бревенчатых укрытий – в самом большом было установлено восемь медных василисков, а турецкие инженеры подрывали фундаменты. Когда вскоре начали рушиться стены, д’Обюссон велел вырыть за ними канаву и возвести кирпичную стену. В работе участвовали все, горожане и рыцари трудились днем и ночью, и сам магистр подавал пример. Дождь из подожженных стрел и гранат вызвал пожары по всему Родосу, поэтому магистр отослал женщин и детей в подвалы или укрытия с бревенчатыми крышами. Кроме того, он приказал построить старомодный требушет, который сардонически назвали «подношением», и эта дьявольская машина метала такие большие камни, что они в щепки разносили деревянные укрытия турок и взрывали под копы.

Некоторые итальянские братья утратили самообладание и нашли себе представителя в лице секретаря магистра Филельфо, который умолял д’Обюссона пойти на переговоры. Магистр вызвал всех их к себе и холодно сказал, что одна галера еще может вырваться за блокаду и они могут уплывать немедленно, а потом угрозами и уговорами вселил в них храбрость. Месих-паша прибегнул к византийским методам; он отправил в город двоих «дезертиров», албанца и далматинца, с известием, что Мехмед на подходе с сотней тысяч человек. Д’Обюссон отказался в это поверить, и тогда они попытались договориться с Филельфо и попытаться убить магистра. Итальянец сразу же сообщил обо всем д’Обюссону, и гарнизон расправился с несчастными.

Все это время продолжалась бомбардировка юго-восточной стены. Одну батарею под прикрытием темноты штурмовали итальянцы и вернулись с насаженными на пики турецкими головами, но визирь забросал ров щебнем. Через шесть недель между братьями и их врагами осталась только груда кирпичей от рухнувшей кладки в достаточно широкой бреши, чтобы туда проехала кавалерия. Посланец Месих-паши Сулейман-бей подошел к бреши и сказал, что такая хорошая оборона заслуживает хороших условий: если гарнизон сдастся, он может стать союзником султана Мехмеда, а если продолжит сопротивляться, то будет уничтожен – брешь открыта, 40 тысяч ударных войск стоят наготове. Брат Антуан Готье, кастелян Родоса, ответил, что, если стены падут, за ними встанет новая оборона, что нападающие могут рассчитывать только на такой же прием, который они встретили на молу Святого Николая, что у султана странный способ заводить друзей и что, невзирая ни на что, братья готовы встретить атаку. День и ночь все турецкие орудия стреляли в брешь. За час до рассвета 28 июля обстрел прекратился, и затем раздался единственный выстрел в качестве сигнала, после чего штурмовые отряды молча стали карабкаться по лестницам. Изможденный, оглушенный гарнизон спал, турки легко схватили нескольких часовых, и всего за несколько минут турки не только вошли в брешь, но и взяли бастион Италии и послали к паше сказать, чтобы он вывел больше войск.

Великий магистр брат Пьер д’Обюссон сразу же явился на место, сжимая в руках полупику, и прокричал своим братьям, что они должны спасти Родос или погибнуть вместе с ним. Он первым поднялся по лестнице на груду обломков, его дважды сбивали с ног, но он поднимался снова. Вскоре рыцари и турки перешли в рукопашную вдоль всего разбитого крепостного вала. Обычно доспехи восполняли недостаток численности, большим налокотником можно было остановить и переломить меч, и в ближнем бою тяжеловооруженный воин разорвал бы легковооруженного противника в клочья. Однако теперь казалось, что защитников, падавших от усталости, просто столкнут со стен. Пробившись вперед в своих позолоченных доспехах, магистр в сопровождении трех знаменосцев и горстки рыцарей стал живым знаменем для воодушевления своих братьев, и тогда Месих-паша послал отряд янычар с приказом его убить.

Вскоре Великий магистр Пьер д’Обюссон едва не пал, трижды раненный; прилив повернулся вспять, когда братья бросились к нему на выручку, но тогда он рухнул с еще двумя ужасными ранами, в том числе с пробитым легким. Братья яростно бросились на изумленных турок, и те вдруг подались; они не только смели противника с вала и вон из бреши – где многие оказались зажаты и погибли, – но и штурмовали лагерь визиря и захватили его штандарт.

Месих-паша в отчаянии сдался. Как говорили в гарнизоне, 3500 павших турок увеличили его потери до 9000 человек, то есть защитники крепости убили в два с лишним раза больше врагов, чем было их самих, не говоря уже о 30 тысячах раненых. Даже если визирь знал, что погибло более половины братьев, в том числе большинство бейлифов, все равно известие о том, что раны магистра не смертельны, должно было его порядком разочаровать[94]. Его армия пала духом, и, когда неаполитанская каракка и папская бригантина прорвали блокаду, униженные турки сожгли свои запасы, подняли паруса и снялись с места через три месяца после начала осады порта.

Совершенно ясно, что разгром турок был чудом, братья, как в Мариенбурге, узрели Богоматерь в сонме ангелов и рядом с нею знакомую фигуру во власянице из верблюжьей шерсти – Иоанна Крестителя; а тактичные пленные охотно подтвердили реальность видения. Пьер д’Обюссон выздоровел и стал героем Европы[95].

Мехмед пришел в бешенство и начал готовиться к новому походу, но в мае 1481 года умер. Он хотел, чтобы ему наследовал младший сын Джем, но старший сын Баязид пользовался большей популярностью, и брату пришлось прятаться от него в Караманских горах. Джем решился на отчаянный шаг и обратился с мольбой об убежище к д’Обюссону, который и выслал галеру, чтобы его забрать. Джем прибыл на Родос в середине лета и был принят с почестями, подобающими действующему правителю государства. Жестокий и вероломный, прирожденный солдат, этот потомок Османов был грозен не менее своего отца, и если бы он сел на трон, то без каких-либо угрызений совести обратил оружие против того, кто сейчас дал ему приют. Для братьев же трудно было найти лучшего султана, чем Баязид II, благочестивый мусульманин, занятый строительством мечетей и миролюбивый по характеру. Разумеется, что Великий магистр рассчитывал на дипломатические выгоды и вскоре отправил Джема во Францию, где он пребывал в почетном заключении в крупных командориях. Пьер получил для него пенсион от Баязида в 30 тысяч золотых дукатов, не считая ежегодного пожертвования на орден в 10 тысяч. Наконец в 1488 году этого бездействующего султана передали папе Иннокентию VIII, и в 1495 году он умер, якобы отравленный папой Александром VI Борджа.

Осада Родоса, 1480 г.

В 1485 году брат Пьер стал кардиналом и папским легатом. Он не только возвел церковь в благодарность за свою чудесную победу, но и укрепил дисциплину ордена. Некоторые братья к тому времени завели обычай одеваться в шелка и бархат, носить золотые цепи и украшенные драгоценными камнями ножны; они подверглись строгому взысканию, и им пришлось надеть свое облачение: черную тунику, скуфью и плащ с небольшим белым крестом с левой стороны груди. Европейские командоры могли жить, как богатые сельские помещики, однако гость, приезжающий на Родос, знал, что он в монастыре; на тогдашних изображениях члены ордена одеты, словно монахи в капитуле, и слушают Писание в трапезе или трудятся в госпитале. Между тем были отстроены городские стены, возведены новые башни. Форт Святого Николая стал великим бастионом в форме звезды, и благодаря угловым огневым позициям его лобовой штурм стал невозможен. Также защитники разместили более тяжелые пушки, а их постоянный гарнизон вырос до 450 братьев в 1501 году. В том же году выгнали всех евреев как потенциальную пятую колонну. Задачей Пьера было выжить, и по той же причине, по которой он изгнал евреев, он привечал местных родосцев, допуская их в орден и даже в бейливики.

Обитель поддерживала хорошие отношения с большинством европейских владык, которые любили назначать великих приоров. Клеркенвелл избежал этой участи, хотя у английской приории были свои проблемы: в 1515 году большой женский монастырь в Бакленде разорвал связи с орденом, а кардинал Вулси добился от приора Томаса Докры передачи ему в аренду Хэмптон-Корта, их самого богатого владения. Но в целом у госпитальеров были прекрасные отношения с Англией. Генриха VII называли «защитником ордена», и великие приоры Англии продолжали посещать парламент и возглавлять посольства в Риме и Париже.

В 1494 году король Франции Карл VIII, который боготворил д’Обюссона, вторгся в Италию с целью идти дальше и завоевать Константинополь и Иерусалим. На следующий год в Неаполе его короновали императором Востока и королем Иерусалима, а папа Александр VI организовал Святой союз против турок с д’Обюссоном в качестве генералиссимуса; в союз входили император Максимилиан и короли Испании, Португалии и Венгрии, а также преемник Карла Людовик XII и венецианский дож. Обитель провела широкую подготовку, но Крестовый поход так и не состоялся. Брат Пьер «умер от досады» в 1503 году в возрасте 80 лет, измученный постоянным ожиданием угроз. На Родосе его похоронили с почестями, подобающими великому монарху; траурная процессия прошла по молчащему городу во главе с четырьмя братьями, которые несли его личные знамена, а еще двое несли его красную шляпу и крест легата. В процессии шли и греческие, и католические священники и епископы.

Своими сведениями об осаде мы обязаны рассказу очевидца – вице-канцлера иоаннитов Гийома Каурсина, француза из Дуэ, секретаря д’Обюссона. Он писал депеши Великого магистра папе и императору, а впоследствии вставил их в свою книгу Obsidionis Rhodiae urbis descriptio, которая (впервые вышедшая из печати всего через четыре месяца) стала бестселлером. Ее популярность вполне понятна, ведь Западная Европа испытывала ужас перед угрозой, которую представляло расширение империи Османов. Всего через несколько дней после снятия осады с Родоса турки захватили и разграбили Отранто на побережье Адриатического моря в Северной Италии и занимали его целый год – и обезглавили всех отказавшихся принять ислам. Султан Мехмед намеревался завоевать и Родос, и весь Апеннинский полуостров, но братья спасли Италию, разгромив его войско. Они стали вдохновением для всего христианского мира.

На острове всегда находилось не больше горсти английских рыцарей, может быть, меньше двенадцати из 550 братьев на Родосе. В 1514 году английский ланг насчитывал всего 28 рыцарей, и большинству приходилось оставаться дома. Эта задача была возложена на великого приора Англии, приора Ирландии и приора Шотландии, который заседал в шотландском парламенте, как и великий приор Англии в английском, тогда как большинство братьев среднего и старшего возраста требовались для управления командориями. Также было несколько «почетных рыцарей», которым Великий магистр вручил золотой «крест преданности».

Среди этих почетных братьев были Томас Стэнли, 2-й граф Дерби, которого приняли в орден в 1517 году, и Чарльз Сомерсет, 1-й граф Вустер, принятый тогда же. Они ни разу в жизни не бывали на острове.

Однако англичане поскромнее, не связанные с орденом, приезжали на Родос. После падения Константинополя он стал убежищем для греческих ученых, которые привлекали желающих научиться греческому языку. Один из учеников – Уильям Лили – стал первым главным магистром школы Святого Павла в Лондоне.

Непосредственно среди рыцарей встречались люди высокообразованные и даже ученые. Каурсин неплохо разбирался в классической литературе, а последний великий канцлер на Родосе, брат Андреа д’Амараль, как говорили, знал труды Плиния, как свое собственное имя. Брат Сабба да Кастильоне, принятый в орден на Родосе в 1505 году, был увлеченным антикваром и тратил свободное время на поиски античных скульптур в Эгейском регионе, которые затем отправлял на родину в Мантую.

Для завоевателей Рума само существование Родоса было оскорблением, и в 1503 году корсар Джамали совершил набег на остров, чтобы терроризировать его жителей. Однако братья расставили кавалерию в стратегических точках, и враги двинулись на Лерос. На этом островке-скале находилось только два рыцаря в крохотном форте – пожилой, прикованный к постели командор и юный брат Паоло Симеони восемнадцати лет. Но на следующее же утро неверные с изумлением увидели, что в проеме стены их ожидает большой контингент госпитальеров, и поспешно подняли паруса. Дело в том, что брат Паоло одел всех жителей острова, и мужчин, и женщин, в красные сюрко ордена. В 1506 году семь египетских «флейт» – чрезвычайно быстрых и необычайно длинных и узких галер с очень большими парусами – атаковали Кос. Две вышли вперед на разведку, но внезапно из-за мыса появились два родосских военных корабля, перерезав им путь, после чего мамлюки пристали к берегу и бросились на сушу. Госпитальеры сами поднялись на египетские корабли и заманили остаток флотилии в бухту, где стояли в засаде галеры ордена, после чего захватили экипажи всех пяти кораблей и продали пленников в рабство. Еще более эффектным оказался захват александрийской «Большой каракки» в 1509 году. Каждый год этот корабль-сокровищница под названием «Могарбина», «Царица морей», ходил между Тунисом и Константинополем, перевозя богатых купцов и сказочно роскошные товары из Индии. «Могарбина» представляла собой гигантское судно с семью палубами, и ее главную мачту «могли обхватить шестеро человек», ее защищали «100 пушек и 1000 солдат». Купцы без боязни вверяли ей свои самые богатые товары, ведь каракка уже несколько раз отражала нападения братьев. Командор де Катино, хитрый лимузенец, подстерег этого исполина у Крита. Под видом переговоров он поставил борт о борт с «Могарбиной» большую каракку ордена и потом одним смертоносным залпом картечи скосил и ее капитана, и офицеров на корме. Оставшаяся без начальства команда сдалась, рыцари взошли на борт и нашли там поразительный груз: серебро и драгоценные камни, тюки шелка и кашемира, ковры, большое количество перца, имбиря, гвоздики и корицы. На обратном пути братья захватили три грузовых корабля поменьше и в конечном итоге все сокровища распродали во Франции, а за владельцев взяли выкуп или продали в рабство.

В августе 1510 года египетский султан Кансух аль-Гаури послал своего племянника с 25 парусниками в «Лаяццо» – Айас на побережье Малой Азии рядом с Александреттой, – чтобы привести груз корабельного леса, в котором сильно нуждался. Шпионы ордена доложили об этом на Родос. Внезапно, откуда ни возьмись, братья возникли у Айаса на четырех галерах под началом брата Андреа д’Амараля и восемнадцати вооруженных каракках и фелуках под началом брата Филиппа де Вилье де л’Иль-Адама (разделение командования позднее принесет горькие плоды). Мамлюки быстро направились к ним навстречу в боевом порядке. После особо кровопролитной схватки борт о борт братья одержали славную победу, захватив четыре военные галеры и 11 прочих судов. Это была величайшая из всех морских битв родосских рыцарей и блистательная победа их шпионской сети. Вдобавок в деле была замешана и политика. Лес предназначался для нового египетского флота, который должен был присоединиться к турецкому и выбить португальцев с Красного моря: этот недолгий союз оказался последним между мамлюками и турками-османами, которые вскоре обратились друг против друга. В 1516 году турки разгромили и убили Кансуха аль-Гаури и через год повесили последнего султана мамлюков. В первую очередь, битва при Айасе была для Порты неудобным напоминанием о том, что Родос становился все более грозной морской державой.

Мягкого Баязида в 1512 году заставил отречься от престола и отравил его собственный сын Селим I Грозный, в котором кровожадность и вероломство достигли невиданной высоты. Он был блестящим военачальником и одержал множество побед, а своих янычаров снабдил аркебузами. Земля под орденом задрожала, но, к счастью, Селима занимали войны с Венгрией, Персией и Египтом. Потом в 1517 году он прибавил к своим владениям Каир и халифат; обитель оказалась в кольце врагов. Однако как раз в то время, когда Селим в 1521 году намеревался взяться за Родос, он умер. Его преемник Сулейман Великолепный, самый обаятельный и самый грозный из турецких султанов, унаследовал привыкшую к победам, закаленную боями армию. Анатолия к тому моменту находилась в сердце Османской империи, однако всего в нескольких километрах от ее берега лежало это осиное гнездо пиратов и идолопоклонников, которое тогдашний летописец Кемаль-паша-заде назвал «источником греха и местом сбора извратителей религии». Пока оно не уничтожено, Турции нужны были все корабли для охраны собственных вод, и поэтому она могла сама стать великой морской державой. На выборах магистра в 1521 году на этот пост претендовали приор Англии Томас Докра, португальский приор Кастилии Андреа д’Амараль и приор Оверни Филипп де Вилье де л’Иль-Адам. Выбрали третьего, к шумному смятению Амараля, который прокричал: «Это будет последний Великий магистр Родоса!» Получив письмо с поздравлением от нового султана, брат Филипп написал сардонический ответ, который фактически означал брошенный вызов, так как его шпионы проникли во дворец Сулеймана, и он знал, что нападение неминуемо. Европа проигнорировала его просьбы о помощи, но находчивый магистр нанял 500 критских арбалетчиков, несмотря на запрет их венецианского господина, переодев их купцами и палубными матросами. А лучше всего было то, что он нанял Габри эле Тадино де Мартиненго, величайшего военного инженера того времени, которому пришлось добираться до Родоса вопреки яростным попыткам ему помешать. Оказавшись на острове, богобоязненный Мартиненго был так потрясен, что попросился в орден, так как не был женат. Филипп пришел в восторг и не только сделал этого талантливого кандидата рыцарем, но и даровал ему большой крест, и новый бейлиф с энтузиазмом взялся за усиление обороны: перед каждым бастионом расположили равелины – двойные окопы треугольной формы вершиной к противнику, во всех опасных местах сложили «фашины и габионы» – связки прутьев и корзины с землей, и все батареи, защищенные мантелетами из дерева и веревок, разместили таким образом, чтобы обеспечить максимальный охват. Гарнизон Филиппа был чуть больше, чем гарнизон д’Обюссона, – он располагал пятью сотнями братьев, тысячей тяжеловооруженных воинов и некоторым числом ополченцев, – но у него были более сильные укрепления и неизмеримо превосходящая огневая мощь.

26 июля 1522 года, через два дня после праздника Иоан на Крестителя, в виду показалась турецкая армада в 103 галеры и 300 прочих судов. Все жители Родоса сбежались в орденскую церковь, где «по окончании проповеди со всей торжественностью отслужили понтификальную мессу» и «досточтимый господин Великий магистр» возложил на алтарь ключи от города, вверяя их святому Иоанну. В конце концов он лично взял в руки гостию и благословил остров с его гарнизоном. Затем в своих золоченых доспехах он проехал по улицам, а братья стояли на посту. Магистр уже разметил сектора обороны и проинспектировал контингенты всех лангов, построившиеся у своих обержей в полной боеготовности.

По сведениям, которые дают его современники, осаждающих было 140 тысяч солдат, а также 60 тысяч балканских крестьян для производства работ. Ими командовал родственник Сулеймана Лала Мустафа-паша, смелый, но неопытный, «скорее храбрый солдат, чем бывалый полководец». И даже если главой его штаба был видавший виды, поседевший в боях ага Пири Мехмед-паша, молодой вельможа отнюдь не внушал уверенности ветеранам кампаний Селима. Пири написал Сулейману, что боевой дух ослаб и что султан должен сам прибыть на место, чтобы его войска взяли Родос; и 28 июля их великий господин прибыл на остров с 15 тысячами войск.

Весь август турки обстреливали фортификационные сооружения между бастионом Арагона и морем. На этот раз они вели бомбардировку более научно, чем в 1480 году, и к тому же у них были мортиры для навесной стрельбы. В подкопы теперь закладывали порох, а также их рыли быстрее, так как турки располагали большим количеством минеров, однако Мартиненго удавалось обнаруживать многие из них при помощи своего рода барабанных сейсмографов с колокольчиками. Орудия методически разрушали тщательно выбранные участки, и, чтобы вести стрельбу по городу, были возведены два громадных земляных вала высотой с городские стены – «чудесные великие холмы». 4 сентября два огромных заминированных подкопа взорвались под бастионом Англии, и 11 метров крепостного вала рухнули, заполнив ров, – идеальная брешь. Турки сразу же пошли на штурм и вскоре заняли брешь. Филипп служил мессу в соседней церкви. Вдохновленный ее первыми словами «Deus in auditorium meum intende» («Боже, поспеши мне на помощь»), он схватил свою полупику и выбежал на улицу, где увидел штандарты с конскими хвостами на разрушенной стене. Английские братья под началом брата Николаса Хасси отважно удерживали внутреннюю баррикаду, с которой Филипп и осуществил контрудар с таким напором, что турки оставили брешь, побросали штандарты, хотя Мустафа собственноручно рубил мечом бегущих. Магистерский знаменосец, англичанин Генри Манселл, получил смертельное ранение, но осаждающие потеряли гораздо больше, включая трех санджак-беев.

Еще дважды Мустафа пытался взять штурмом поврежденный бастион Англии. Шеренги «детей пророка» в тысячу человек глубиной с ревом преодолели баррикады, но туркопольер Джон Бак нанес контрудар с обломков. Вражеские солдаты отшатнулись назад, и сам Мустафа бросился к ним на помощь. Однако теперь к англичанам подоспела помощь – немецкие братья во главе с Кристофом фон Вальднером, а также прибыла артиллерия: легко транспортируемые кулеврины и фальконеты (шести– и трехфунтовые), чтобы стрелять и косить врага в упор. Паша сражался, словно лев, пока турки же не оттащили его прочь. Орден тоже потерял многих, в том числе Бака и фон Вальднера и множество английских и немецких братьев. Мустафа решил рискнуть всем и 24 сентября отдал приказ к общему штурму, за которым, удобно расположившись на холме, наблюдал султан Сулейман. Четыре бастиона: Арагона, Англии, Прованса и Италии – подверглись безжалостному обстрелу, и затем сквозь дым показались янычары и бросились на стены. Арагонцы едва не поддались под напором – ведь им противостоял сам ага янычар, но тут подоспел Великий магистр с двумя сотнями свежих воинов и отбросил агу. Сулейман дал сигнал к отступлению; его воины были готовы дрогнуть. Они еще никогда не встречали таких противников – фанатиков свирепее самых диких дервишей. Больше 2 тысяч турецких трупов осталось лежать на поле боя.

Пылая от стыда, султан выстроил всю армию, чтобы расстрелять Мустафу-пашу из луков, но все же пощадил его после того, как старый Пири Мехмед умолил его проявить милость. Сулейман хотел снять осаду, но тут дезертир-албанец сообщил, что орден потерял стольких братьев, что Родос не выдержит нового штурма, и тогда султан назначил новым главнокомандующим Ахмеда-пашу, знающего инженера и военачальника с огромным опытом. Этот «Хекмек Башо»[96] выбрал в качестве стратегии войну на износ.

У Филиппа заканчивался порох, и, хотя братья построили импровизированную мельницу для его производства, им не хватало селитры. Пушки Ахмеда-паши упорно разрушали стены; каждый день на ногах оставалось все меньше защитников. Зимние шторма мешали прибывшим из приорий контингентам выйти из Мессины; буря застала английский корабль с бейлифом Игла на борту в Бискайском заливе, и он затонул со всеми матросами. Потом одна турецкая рабыня уговорила остальных рабов поджечь город, но их поймали и казнили. Также нашли еврейского врача, который отправлял донесения в стан врага, выстреливая их. Что еще хуже, оказалось, что слуга Андреа д’Амараля сообщается с турками таким же способом. Под пыткой он донес на своего господина, приора Кастилии и великого канцлера. Будучи допрошен, Амараль отверг обвинение, хотя, возможно, он и пытался провести переговоры частным образом. Тем не менее, даже если этот желчный старик и не был ренегатом, его пораженческие настроения тревожно подействовали на весь гарнизон. Его торжественно разжаловали и затем обезглавили.

Турки под прикрытием огромных деревянных щитов прорыли траншеи до самых стен. Во время атаки на бастион Арагона бесценный Габриэле Мартиненго был ранен в глаз – пуля прошила его голову насквозь. Сам магистр пришел к рушащейся башне и не покидал ее в течение пяти недель и спал на соломенном тюфяке посреди обломков. Отчаявшиеся защитники вглядывались в горизонт в надежде на помощь. Наконец Филипп приказал гарнизонам архипелага и Бодрума прорвать блокаду на фелуках с 12 рыцарями и 100 воинами. К концу ноября из-за обстрела настолько разрушился бастион Италии, что пришлось снести две церкви, чтобы построить баррикады, а от бастионов Англии и Арагона остались одни руины. Когда турки пошли в новый штурм, Мартиненго уже был на ногах, и они с Филиппом обошли все изможденные войска, чтобы их подбодрить. К счастью, пошел дождь, и турецкие насыпи превратились в болота грязи, порох у них размок, и янычаров снова удалось отбить с тяжелыми потерями.

Верто, который хорошо знал свой орден, говорит: «Солдат силен и доблестен, когда не боится смерти». Сулейман был в отчаянии. Он потерял более 50 тысяч человек – как полагали братья, – не считая тысяч умерших от чумы и холода. Он послал своего офицера на стены, чтобы предложить хорошие условия сдачи и сказать гарнизону, что он обречен. «Иоанниты ведут переговоры только мечом», – прокричал командующий. Английский брат Николас Робертс впоследствии написал: «…Большинство наших людей были убиты, у нас не было ни пороха, ни боеприпасов, ни провизии, один только хлеб и вода; мы были твердо намерены погибнуть на поле боя, а не быть посаженными на кол, поскольку мы сомневались, что он оставит нам жизнь, ведь погибло столько его людей…» Воцарилась зима с воющими ветрами и снежными буранами. Великий магистр созвал совет.

До нас дошел рассказ очевидца об этом драматичном событии. Его записал пожилой командор, который случайно оказался на Родосе, так как приехал туда по делу, а не для того, чтобы сражаться. «Брат Жак, бастард Бурбона», как он нелицеприятно назвал себя, поскольку был незаконнорожденным сыном принца-епископа Льежа, рассказывает, что все старшие офицеры сообщали об ужасных потерях. Мартиненго говорил особенно прямолинейно. «Капитан Габриэль» поведал самому преподобному магистру и досточтимым господам – членам совета, что: «…увидев и обдумав ужасный обстрел, которому подвергся город, увидев великую брешь и вражеские окопы в пределах города до 100 футов глубиной и более 70 футов шириной, а также увидев, что они прорвались за стены в двух других местах, и что большая часть наших тяжеловооруженных воинов – и рыцарей, и прочих – мертвы или ранены, а припасы на исходе, и что простые рабочие встают на их место, невозможно сопротивляться долее, если не придет какая-либо помощь, чтобы заставить турок снять осаду».

«Бастард» прибавляет, что последовал горячий спор о том, что лучше, «погибнуть до последнего человека или спасти людей». Многие утверждали, что «лучше и святее умереть за веру», а другие указывали, что условия, предложенные султаном, не требуют от них отречься от Христа. Вдруг появился греческий епископ с делегацией плачущих горожан, умоляя братьев капитулировать. Брат Филипп «упал чуть не замертво». Оправившись, он и бейлифы в конце концов согласились, что «более богоугодно стремиться к миру и спасти жизни простых людей, женщин и детей».

Было заключено перемирие, но не прошла неделя, как оно было нарушено. Затем, 16 декабря, брат Николас Фэйрфакс прорвал блокаду на бригантине и доставил все, что смог найти: груз вина и 100 критских арбалетчиков. К тому времени стены города превратились в груды обломков, уцелевшие братья жили в грязных ямах, где укрывались от снега и слякоти. 17 декабря турки атаковали и затем еще раз на следующий день. Оставшись без пороха, слабые от холода и голода, едва держась на ногах, братья все же сумели их отбросить. Возможно, именно в этот последний ужасный бой гречанка, любовница погибшего англичанина, члена ордена, перерезала горло двоим их детям, надела его доспехи, взяла его меч и пошла в окопы, где билась, пока сама не сложила голову. Однако другие родосцы дезертировали, несмотря на показательные казни. 20 декабря Великий магистр снова попросил о перемирии.

Сулейман предложил великодушные условия: в обмен на Родос, его архипелаг с Бодрумом и Кастелоризоном братья могли свободно уйти, взяв все свое имущество. Турки даже предоставят им корабли. Они не будут превращать церкви в мечети и оставят родосцам свободу вероисповедания и, кроме того, освободят их от всех налогов на пять лет. Приняв в своем «красном шатре» Великого магистра, султан Сулейман без эскорта посетил разрушенный город, где Филипп показал ему жалкие баррикады. Султан просил его пойти на службу к туркам, но магистр ответил: «Не будет чести великому владыке, если он наймет отступника». Позднее султан заметил, что ему жаль принуждать «чудесного старика покидать его дом».

В ночь 1 января 1523 года протрубила единственная труба, и затем, к изумлению осаждающих, показались братья, шагавшие под барабанную дробь парадным строем в сияющих доспехах под развевающимися флагами. Потом с самыми своими драгоценными реликвиями (иконой Богоматери Филермской и рукой святого Иоанна Крестителя), архивами и ключом от города Родос они отправились на Крит. Над галерой Великого магистра, на полумачте, взлетел флаг Матери Скорбящей, держащей мертвое тело своего сына, со словами «Afflictis tu spes unica rebus» – «Во всех страданиях ты наша единственная надежда». Император Карл V сказал: «Ничто в мире не было настолько же потеряно, как Родос», однако госпитальеры, уплывавшие в снежную тьму, знали, что Иерусалим пал снова.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.