13…ПРОСТЫЛ И УМЕР В ТАГАНРОГЕ
13…ПРОСТЫЛ И УМЕР В ТАГАНРОГЕ
Жизнь — вредная штука. От нее все умирают.
СТАНИСЛАВ ЕЖИ ЛЕЦ
НАВОДНЕНИЕ В САНКТ-ПЕТЕРБУРГЕ
А в 1824 году Александр I стал свидетелем ужасного бедствия, постигшего Северную столицу. Речь идет о наводнении, случившемся 7 (19) ноября.
В тот день, с восьми часов утра, вода начала быстро прибывать, причем как в Неве, так и во всех городских каналах. Жители Санкт-Петербурга сначала не обратили на это особого внимания, но вскоре вода вышла из берегов, покрыла набережные и стала пробираться в дома…
По оценкам, высота подъема воды составила тогда 4,21 метра.
Генерал М.И. Богданович пишет:
"Счастливы были те, которым удалось пробраться в верхние этажи либо поймать лодку и спасти на ней свои семейства и наиболее ценные пожитки. Немногие лодочники, ценою золота, предлагали свою помощь застигнутым врасплох на улицах и площадях и перевозили их через бушевавшую воду. В довершение беды поднялся сильный ветер, колебавший деревянные строения, подмытые водою, и грозивший им совершенным разрушением. На всем пространстве за несколько часов перед тем цветущего города встречал взор страшное зрелище сорванных с места и несомых волнами рассвирепевшей стихии сараев и деревянных домов с живыми либо придавленными людьми и домашним скотом; многие искали спасения на бревнах либо на дверях, служивших вместо паромов; другие взлезали на деревья…"
Император Александр в первые же дни после наводнения лично посетил наиболее пострадавшие места. Рассказывая об увиденном, он сказал:
— Я бывал в кровопролитных сражениях, видел после битвы места, покрытые трупами, слышал стоны раненых, но это — неизбежный жребий войны. А тут я увидел людей, вдруг, так сказать, осиротевших, лишившихся в одну минуту всего, что для них было важно в жизни. Это ни с чем сравниться не может!
ПОЕЗДКА В ТАГАНРОГ
Но не зря в народе существует поверие, что беда никогда не приходит одна. Мы уже знаем, что в 20-е годы Александр все чаще стал погружаться в мрачную задумчивость. Он регулярно посещал монастыри и все чаще заговаривал о желании отречься от престола. А в начале сентября 1825 года он покинул Санкт-Петербург.
Почему-то он решил уехать в Таганрог, но перед отъездом князь Голицын предложил ему на всякий случай обнародовать распоряжение о наследовании престола Николаем Павловичем. Но Александр в ответ на это поднял руки к небу и сказал:
— Положимся в этом на Бога: он устроит все лучше нас, простых смертных.
И он уехал один, практически без свиты, посетив перед этим Александре-Невскую лавру.
Отъезд императора из Санкт-Петербурга прошел тихо и незаметно, и в середине месяца он уже прибыл в Таганрог.
По пути в Таганрог нигде не было ни военных смотров, ни маневров. Свиту императора составляли: начальник главного штаба генерал И.И. Дибич, лейб-медик Я.В. Виллие, хирург Д.К. Тарасов и полковник А.Д. Соломко. Кроме того, при императоре находились: офицер по особым поручениям при начальнике главного штаба И.З. Ваценко, капитан Вилламов, Н.М. Петухов, камер-фурьер Бабкин, капитан Годефруа, метрдотель Миллер, камердинеры Анисимов и Федоров, певчий Берлинский и четыре лакея.
А через десять дней туда же прибыла и императрица Елизавета Алексеевна, здоровье которой, давно уже расстроенное, возбуждало совершенно справедливые опасения. Состоявшие при ней медики отмечали, что болезнь ее постепенно принимает характер хронической чахотки, и они рекомендовали ей выехать для лечения в Италию или на юг Франции, но она почему-то тоже решила ехать в провинциальный Таганрог, расположенный на пустынном берегу Азовского моря.
Казалось бы, почему? Ведь климат осенью там далеко не самый благоприятный?
Это до сих пор остается загадкой…
— Я совершенно здорова, — лишь сказала Елизавета Алексеевна, — да если бы и действительно болезнь моя усилилась, то жене русского императора следовало бы умереть в России.
А еще есть версия, что выбор Таганрога произошел без участия Елизаветы Алексеевны. Просто верная своему принципу ни во что не вмешиваться, она молча согласилась и стала готовиться к дальней поездке.
Архитектору И.И. Шарлеманю было поручено съездить в Таганрог и, выбрав соответствующий дом, привести все в порядок к приему царской четы.
Никто ничего не понимал. Почему Таганрог? Зачем?
Выбор этого захолустного городка (особенно в качестве курорта для лечения императрицы) породил массу домыслов и гипотез как у современников, так и у историков. Это и сейчас не Ницца, а тогда там не было вообще ничего: ни мягкого климата, ни модных минеральных вод, ни сколько-нибудь приличных условий для жизни высокопоставленных гостей. Зато там было в достатке северо-восточных ветров, быстро охлаждающих температуру воздуха, и испарений тинистого порта, оказывающих вредное влияние на здоровье людей. Впрочем, желание императора — это был закон для его подданных.
Перед отъездом Александр посетил могилы своих дочерей, а потом пришел к митрополиту Серафиму, совершившему литургию в Александро-Невской лавре, и тихо сказал:
— Прошу вас отслужить для меня одного послезавтра, в четыре утра, панихиду, которую желаю отслушать перед отъездом в южные губернии.
Последние минуты пребывания императора Александра I в Санкт-Петербурге 1 сентября 1825 г. Художник Г.Г. Чернецов
Последние минуты пребывания императора Александра I в Санкт-Петербурге 1 сентября 1825 г. Художник Г.Г. Чернецов
— Панихиду? — переспросил удивленный митрополит.
— Да! — ответил Александр, тяжело вздохнув. — Отправляясь куда-либо, я обыкновенно приношу молитву в Казанском соборе, но настоящее путешествие мое не похоже на прежние… И к тому же здесь почивают мои малолетние дочери… Да будет мой путь под покровом этих ангелов…
А еще, как рассказывают очевидцы, накануне, когда тучи внезапно нашли, омрачив небо, Александр, работая у себя в кабинете, попросил огня и несколько раз повторил это приказание, прежде чем принесли ему две зажженные свечи. Через некоторое время, когда тучи рассеялись и появилось солнце, служитель поспешно вошел в кабинет и стал убирать свечи.
— Что это ты делаешь, Федор? — спросил император. — Подождал бы, по крайней мере, пока я закончу писать.
— Ваше Величество, — ответил ему старый слуга. — У нас не водится днем зажигать свечи.
— Да? А я и не знал об этом. Но почему ты считаешь это дурным? — удивился Александр.
— Потому что комната, освещенная днем, похожа на ту, в которой ставят покойников…
В вечно сонном Таганроге началась размеренная жизнь, когда музицирование сменялось неторопливыми прогулками императора в сопровождении немногочисленных придворных. Александр был покоен душой, весел и легкодоступен, что было для него не особенно характерно, особенно в последние годы. Но при этом он очень беспокоился о том, как перенесет путешествие его больная жена, и он ежедневно посылал ей трогательные и задушевные письма. Он лично следил за приготовлением апартаментов для императрицы, сам расставлял в комнатах мебель и даже вбивал гвозди для картин.
Во время путешествия Елизавета Алексеевна писала матери, что благодаря заботливости Александра, лично составившего маршрут и предусмотревшего все до мельчайших подробностей, ее поездка оказалась обставлена всевозможными удобствами, и она не чувствовала ни малейшего утомления.
Она была счастлива оставить постылый Санкт-Петербург и оказаться наконец наедине с мужем, вдали от гнетущей ее суеты двора и от бесконечных интриг. Матери она писала:
"Никаких визитов, никаких записок, на которые нужно отвечать, никого, кто бы постоянно отвлекал по пустякам".
В Таганроге император с императрицей остановились в специально приготовленном доме градоначальника, называвшемся Таганрогским дворцом, но, по сути, скорее походившем на усадьбу провинциального помещика. Но зато в нем все было устроено по образцу столь любимого Александром Царского Села.
В этом доме Александр Павлович и Елизавета Алексеевна почти целый месяц прожили тихо и уютно.
А в октябре императорская чета съездила на несколько дней на Дон и посетила Новочеркасск.
Возвращаться в Санкт-Петербург императору явно не хотелось, и это было по душе Елизавете Алексеевне, которой понравилось на новом месте.
— Видно, что Таганрог полезен для здоровья государя, — говорила она. — А мне с ним будет хорошо везде.
Хорошо? Это — как сказать… Впрочем, Александр делал вид, будто бы не замечает нездоровья императрицы, и старался превозмочь обычное ему мрачное расположение духа. Во всяком случае, в присутствии жены он казался спокойным и даже веселым. Он заботливо ухаживал за ней, живя при этом чрезвычайно просто, гуляя по утрам и подолгу беседуя со встречными людьми.
Вероятно, это был самый счастливый месяц за последние двадцать лет их жизни. Казалось, наступила пора вторичного lime de miel (медового месяца).
ИНСПЕКЦИОННАЯ ПОЕЗДКА ПО КРЫМУ
А через месяц после приезда в Таганрог Александр отправился в инспекционную поездку по Крыму в сопровождении новороссийского генерал-губернатора графа М.С. Воронцова и небольшой свиты из двадцати человек. Спутники императора (генералы А.И. Чернышев, И.И. Дибич, П.М. Волконский и другие) потом отмечали, что путешествовал император по Крыму с интересом, вникал в различные детали, даже шутил, хотя в последние месяцы настроение его было по большей части подавленное.
Считается, что император имел заветную мечту юности — поселиться где-либо в месте, богатом природными красотами, и вести жизнь частного лица, и Крым для этого был идеальным вариантом. И вот вместе с князем Волконским он занимался выбором территории для дворца в Крыму и проектом его постройки. Он изъявил желание, чтобы все было устроено там, как можно проще, "чтобы переход к частной жизни не был слишком резок".
При этом Петру Михайловичу он говорил:
— И ты вместе со мной выйдешь в отставку и будешь у меня библиотекарем…
24 октября (5 ноября) 1825 года император прибыл в Симферополь и, переночевав там, отправился на Южный берег Крыма, столь известный своим превосходным климатом и обильной растительностью, что очень напоминало Италию.
К сожалению, эта поездка закончилась болезнью. Дело в том, что нужно было переехать через горы, и на этом пути Александр проделал 35 верст (37 км) верхом, по чрезвычайно трудным дорогам и усеянным камнями тропинкам. Утомление на этом пути и отход от привычной диеты вызвали у него расстройство желудка, ставшее началом более тяжкой болезни.
Потом император побывал в Алупке, где граф М.С. Воронцов принимал его в своем великолепном дворце. Потом в Ялте. Потом он отправился через высокую гору на дачу Мордвинова и проехал верхом еще 40 верст (42,7 км). Потом были Севастополь и Балаклава…
Собственно, заболел император в Мариуполе, но впервые он почувствовал себя плохо гораздо раньше — еще в Бахчисарае. Там его лихорадило.
Его лейб-медик Я.В. Виллие уговаривал императора принять лекарство, но все напрасно. Александр каждый раз отвечал:
— Моя жизнь в руках Божьих, и ничто не может изменить начертанного мне предела…
Дневник Якова Васильевича — это объективное свидетельство, сделанное профессионалом. А он писал о происходящем так:
"Ночь провел дурно. Отказ принимать лекарство. Он приводит меня в отчаяние. Страшусь, что такое упорство не имело бы когда-нибудь дурных последствий",
А между тем болезнь императора все усиливалась. Обычная его веселость исчезла, он говорил мало и проводил целые часы в дремоте либо в хмурой задумчивости.
СМЕРТЬ АЛЕКСАНДРА I
Когда император вернулся в Таганрог, его спросили о здоровье.
— Довольно хорошо, — ответил Александр. — Впрочем, я подхватил в Крыму небольшую лихорадку, несмотря на прекрасный климат, который нам так восхваляли. И я более чем когда-либо уверен, что для пребывания моей жены ничего нет лучше Таганрога.
А потом он слег в постель.
Императрица оставалась у него до десяти часов вечера и уговорила принять лекарство. Это были восемь слабительных пилюль, после которых Александр почувствовал некоторое облегчение.
Весь следующий день он был весел и любезен с окружающими, но уже утром 8 (20) ноября последовал новый приступ.
В понедельник, 9 (21) ноября, император почувствовал новое облегчение, но потом все вновь стало очень плохо, и об этом доложили его матери и брату Константину, находившемуся в Варшаве. К тому времени Александр уже не мог подняться с поставленного в его кабинете дивана.
8 (20) ноября лейб-медик Я.В. Виллие определил болезнь Александра так: febris gastrica biliosa. Это можно перевести как "лихорадка желудочно-желчная".
10 (22) ноября Я.В. Виллие написал в своем дневнике:
"После восьмого числа я замечаю, что что-то заботит его сильнее, чем выздоровление, что терзает его рассудок. Сегодня ему еще хуже".
Яков Васильевич не ошибся. Действительно, сведения о готовившемся заговоре сильно отравляли последние дни жизни Александра.
Императрица Елизавета Алексеевна не оставляла его почти ни на минуту. При виде серьезной опасности, угрожавшей мужу, она и не помышляла о своей собственной болезни.
М.И. Богданович свидетельствует:
"Казалось, самоотвержение восстановило угасшие ее силы".
А между тем приступы болезни императора с каждым днем делались все продолжительнее и все сильнее. Совершенно изнуренный, он сохранял глубокое безмолвие, а 14 (26) ноября, будучи в беспамятстве, вдруг закричал, обращаясь к лейб-медику Я.В. Виллие:
— Друг мой! Какое дело, какое ужасное дело!
Историк К.В. Кудряшов пишет:
"Болезнь усиливалась с каждым днем, глухота становилась приметна, силы падали. Недолгое облегчение, наступавшее по временам, сменялось новыми приступами лихорадки <…> 10 и 11 ноября с Александром были обмороки. К вечеру 12 ноября, по словам Волконского, жар у больного несколько спал. А Виллие жалуется на нежелание императора принимать лекарства: "Это жестоко! Нет человеческой власти, которая могла бы сделать этого человека благоразумным. Я несчастный". 14 ноября государь встал в семь часов утра, умылся без посторонней помощи и побрился, затем лег снова в постель, но находился в сильно возбужденном состоянии; по замечанию Виллие, ему тогда трудно было связать правильно какую-либо мысль <…>. Вечером с государем сделался внезапно обморок, причем камердинер не успел его поддержать, и государь упал на пол. Это произвело большую тревогу во дворце. До сих пор Александр старался перебороть болезнь, не переставал заниматься делами и хотя не выходил из кабинета, но всегда был в сюртуке и проводил свободное время с императрицей. Но с этого дня он более уже не мог вставать с постели. "Стало ясным, — пишет Тарасов, — что болезнь приняла опасное направление". Сам Виллис определяет в этот день состояние государя словами: "Все очень нехорошо". Когда он предложил больному лекарство, го получил отказ по обыкновению".
— Уходите прочь, — сказал Александр.
Я.В. Виллие заплакал.
Видя это, император произнес:
— Подойдите, мой милый друг. Я надеюсь, что вы не сердитесь на меня за это. У меня свои причины.
Императрице сообщили, что уже не остается практически никакой надежды на выздоровление Александра.
Князь П.М. Волконский сказал ей:
— Государь не слушает докторов. Пусть исполнит он долг христианина. Быть может, голос религии заставит его принять врачебные пособия.
Императрица подошла к больному и стала просить его, чтобы он причастился.
— Так я очень болен? — вдруг спросил Александр.
— Нет, дорогой мой друг, но ты не хочешь принимать никаких лекарств. Попробуем этого.
— Хорошо, — сказал Александр, и призвав Виллие, переспросил его, действительно ли его положение опасно.
— Да, государь! — ответил взволнованный лейб-медик. — Вам не угодно было принять мои советы. В настоящую же минуту считаю христианской обязанностью предупредить вас, что вы не должны терять ни минуты…
Но обряд отложили до следующего утра.
В воскресенье, 15 (27) ноября, состояние больного сделалось таким плохим, что императрица послала за своим духовником, который, будучи предупрежден еще накануне, ночевал возле царского кабинета. В шесть утра протоиерей Федотов вошел к императору. Александр открыл глаза и с усилием приподнялся, опираясь на локоть.
— Я должен быть один, — сказал он Елизавете Алексеевне.
Все вышли.
— Садитесь, — продолжал он, обращаясь к священнику. — Забудьте мой сан и обращайтесь со мной, как с простым христианином.
После краткой исповеди Александр пригласил к себе свою жену, при ней принял Святое Причастие, поцеловал крест и руку священника. Затем он прерывающимся голосом произнес слова благодарности Господу, а императрица и священник, встав на колени у постели больного, стали умолять его исполнить предписания врачей. Все они советовали употребить пиявки. Александр согласился.
Весь день 16 (28) ноября больной император оставался в летаргическом сне, время от времени прерываемом конвульсиями. К вечеру в нем едва можно было заметить признаки жизни, но пульс показывал до ста двадцати пяти ударов в минуту.
На следующее утро, в восемь часов, вдруг показалось, что состояние больного улучшилось. Он открыл глаза, поцеловал обе руки Елизаветы Алексеевны и прижал их к сердцу. Потом он воскликнул по-французски:
Смерть императора Александра I в Таганроге 19 ноября 1825 г. Причащение Святых Даров. Неизвестный художник
Смерть императора Александра I в Таганроге 19 ноября 1825 г. Причащение Святых Даров. Неизвестный художник
— Какой прекрасный день!
А потом сказал императрице:
— Ты, должно быть, очень устала…
Но к вечеру больному опять сделалось хуже.
18 (30) ноября лейб-медик Я.В. Виллие написал в своем дневнике:
"Ни малейшей надежды спасти моего обожаемого повелителя. Я предупредил императрицу и князя Волконского с Дибичем, которые находились: первый — у себя, а последний — у камердинеров".
Всю ночь у больного был сильнейший жар.
В ночь с 18-го на 19-е (с 30 ноября на 1 декабря) князь П.М.Волконский старался удалить императрицу, найдя для нее в городе другое помещение. Но Елизавета Алексеевна на это твердо ответила:
— Я уверена, что вы разделяете мою горесть. Вы знаете, что не блеск царского венца привлекал меня к мужу. И потому умоляю вас, не разлучайте меня с ним в его последние минуты.
В четверг, 19 ноября (1 декабря), началась агония. К дыханию больного примешались стоны, свидетельствовавшие о его страданиях. Дыхание становилось все короче и короче…
Умер император Александр 119 ноября (1 декабря) 1825 года. На часах было 10 часов 50 минут, а самому Александру было неполных 48 лет.
Императрица Елизавета Алексеевна, не отходившая от больного мужа, закрыла глаза его и, сложивши свой платок, подвязала ему подбородок, а затем сквозь слезы произнесла:
— Прости, мой друг…
Потеря эта для нее была особенно непереносимой потому, что именно в последние месяцы началось ее новое сближение с Александром.
Своей матери, Фридерике-Амалии Гессен-Дармштадтской, она написала:
"О, матушка! Я самое несчастное существо на земле! Я хотела только сказать вам, что я осталась в живых после потери этого ангела, страшно измученного болезнью и который тем не менее постоянно находил для меня улыбку или ласковый взгляд даже тогда, когда он не узнавал никого. О, матушка, матушка, как я несчастна, как вы будете страдать вместе со мною! Великий Боже, что за судьба! Я подавлена печалью, я не понимаю себя, не понимаю своей судьбы, одним словом, я очень несчастна…"
В тот же день она написала письмо императрице Марии Федоровне (матери Александра):
"Дорогая матушка! Наш ангел на небесах, а я на земле. О, если бы я, несчастнейшее существо из всех тех, кто его оплакивает, могла скоро соединиться с ним. Боже мой! Это почти свыше сил человеческих, но, раз он это послал, нужно иметь силы перенести. Я не понимаю самое себя. Я не знаю, не сплю ли я; я ничего не могу сообразить, ни понять моего существования. Вот его волосы, дорогая матушка. Увы! Зачем ему пришлось так страдать. Но теперь его лицо хранит только выражение удовлетворенности и благосклонности, ему свойственной. Кажется, что он одобряет все то, что происходит вокруг него. Ах, дорогая матушка, как мы все несчастны! Пока он останется здесь — и я останусь, а когда он отправится, отправлюсь и я, если это найдут возможным. Я последую за ним, пока буду в состоянии следовать. Я еще не знаю, что будет со мною дальше. Дорогая матушка, сохраните ваше доброе отношение ко мне".
О смерти императора в тот же день был составлен акт, который подписали: И.И. Дибич, И.М. Волконский, Я.В. Виллие и Конрад фон Стофреген (Штофреген). Затем было произведено вскрытие тела. В протоколе вскрытия было написано следующее:
1825 года, ноября в 20-й день, в 7 часов пополудни, мы, нижеподписавшиеся, вскрывали для бальзамирования тело почившего в бозе его величества государя императора и самодержца всероссийского Александра Павловича и нашли следующее:
1) На поверхности тела.
Вид тела вообще не показывал истощения и мало отступал от натурального своего состояния как во всем теле вообще, так и в особенности в брюхе, и ни в одной из наружных частей неприметно ни малейшей припухлости.
На передней поверхности тела, именно на бедрах, находятся пятна темноватого, а некоторые темно-красного цвета, от прикладывания к сим местам горчишников происшедшие; на обеих ногах, ниже икр, до самых мыщелков приметен темно-коричневый цвет и различные рубцы (cicatrices), особенно на правой ноге, оставшиеся по заживлении ран, которыми государь император одержим был прежде.
На задней поверхности тела, на спине между крыльцами до самой шеи простирающееся довольно обширное приметно пятно темно-красного цвета, от приложения к сему месту пластыря шпанских мух происшедшее. Задняя часть плеч, вся спина, задница и все мягкие части, где наиболее находится жирной клетчатой плевы, имеют темно-оливковый цвет, происшедший от излияния под кожу венозной крови. При повороте тела спиною вверх из ноздрей и рта истекло немного кровянистой влаги.
2) В полости черепа.
При разрезе общих покровов головы, начиная с одного уха до другого, кожа найдена очень толстою и изобилующею жиром. По осторожном и аккуратнейшем отделении пилой верхней части черепа из затылочной стороны вытекло два унца венозной крови. Череп имел натуральную толстоту. При снятии твердой оболочки мозга (dura mater), которая в некоторых местах, особенно под затылочной костью, весьма твердо была приросши к черепу, кровеносные сосуды на всей поверхности мозга чрезмерно были наполнены и растянуты темною, а местами красноватою кровию от предшествовавшего сильного прилития оной к сему органу. На передних долях мозга под лобными возвышениями (protuberantia frontales) приметны два небольшие пятна темнооливкового цвета от той же причины. При извлечении мозга из своей полости, на основании черепа, равно как и в желудочках самого мозга, найдено прозрачной сукровицы (serositas) до двух унцов. Хоровидное сплетение левого мозгового желудочка найдено твердоприросшим ко дну оного.
3) В грудной полости.
По сделании одного прямого разреза, начиная с гортани чрез средину грудной кости до самого соединения лобковых костей, и двух косвенных, от пупка до верхнего края подвздошных костей, клетчатая плева найдена была повсюду наполненною большим количеством жиру. При соединении ребер с грудиною хрящи оных найдены совершенно окостеневшими. Оба легкия имели темноватый цвет и нигде не имели сращения с подреберною плевою. Грудная полость нимало не содержала в себе водянистой влаги. Сердце имело надлежащую величину и во всех своих частях как формою, так и существом своим нимало не отступало от натурального состояния, равно и все главные сосуды, от оного происходящие. В околосердечной сумке (pericardium) найдено сукровицы около одного унца.
4) В полости брюшной.
Желудок, в котором содержалось немного слизистой смеси, найден совершенно в здоровом положении; печень имела большую величину и цвет темнее натурального; желчный пузырь растянут был большим количеством испорченной желчи темного цвета, ободошная кишка была очень растянута содержащимися в ней ветрами. Все же прочие внутренности, как то: поджелудочная железа, селезенка, почки и мочевой пузырь нимало не отступали от натурального своего состояния.
Сие анатомическое исследование очевидно доказывает, что августейший наш монарх был одержим острою болезнью, коею первоначально была поражена печень и прочие к отделению желчи служащие органы; болезнь сия в продолжении своем постепенно перешла в жесткую горячку, с приливом крови в мозговые сосуды и последующим затем отделением и накоплением сукровичной влаги в полостях мозга, и была, наконец, причиною самой смерти Его Императорского Величества.
Дмитриевского вотчинного гошпиталя младший лекарь Яковлев.
Лейб-гвардии Казачьего полка штаб-лекарь Васильев.
Таганрогского карантина главный медицинский чиновник доктор Лакиер.
Придворный врач коллежский асессор Доберт.
Медико-хирург надворный советник Тарасов.
Штаб-лекарь надворный советник Александрович.
Доктор медицины и хирургии статский советник Рейнгольд.
Действительный статский советник лейб-медик Стофреген.
Баронет Яков Виллие, тайный советник и лейб-медик.
Видел описанные медиками признаки и при вскрытии тела его императорского величества государя императора Александра Павловича находился генерал-адъютант Чернышев.
Екатеринославской губернии в г. Таганроге.
За вскрытием последовало бальзамирование тела Александра. Хирургу Д.К. Тарасову было предложено взять эту обязанность на себя, но он уклонился, по его словам, "из чувства сыновнего почтения" к императору.
Н.И. Шёниг, адъютант генерала Дибича и очевидец бальзамирования, описывает его так:
"21-го числа, поутру в 9 часов, по приказанию Дибича отправился я, как старший в чине из числа моих товарищей, для присутствия при бальзамировании тела покойного государя. Вошед в кабинет, я нашел его уже раздетым на столе, и четыре гарнизонные фельдшера, вырезывая мясистые части, набивали их какими-то разваренными в спирте травами и забинтовывали широкими тесьмами. Доберт и Рейнгольд, с сигарами в зубах, варили в кастрюльке в камине эти травы. Они провели в этом занятии всю ночь, с той поры как Виллие вскрыл тело и составил протокол. Череп на голове был уже приложен, а при мне натягивали кожу с волосами, чем немного изменялось выражение черт лица. Мозг, сердце и внутренности были вложены в серебряный сосуд, вроде сахарной большой жестянки с крышкою, и заперты замком. Кроме вышесказанных лиц и караульного казацкого офицера, никого не только в комнате, но и во всем дворце не было видно. Государыня накануне переехала на несколько дней в дом Шихматова. Доктора жаловались, что ночью все разбежались и что они не могли даже добиться чистых простынь и полотенец. Это меня ужасно раздосадовало.
Давно ли все эти мерзавцы трепетали одного взгляда, а теперь забыли и страх, и благодеяния. Я тотчас же пошел к Волконскому, который принял меня в постели, рассказал, в каком положении находится тело государя, и тот, вскочив, послал фельдъегеря за камердинерами. Через четверть часа они явились и принесли белье. Между тем фельдшера перевертывали тело, как кусок дерева, и я с трепетом и любопытством имел время осмотреть его. Я не встречал еще так хорошо сотворенного человека. Руки, ноги, все части тела могли бы служить образцом для ваятеля; нежность кожи необыкновенная <…>.
По окончании бальзамирования одели государя в парадный общий генеральский мундир с звездою и орденами в петлице, на руки — перчатки, и положили на железную кровать, на которой он скончался, накрыв все тело кисеею. В ногах поставили аналой с Евангелием, которое поочередно читали священники, меняясь каждые два часа <…>. Жар в комнате доходил до 18° и более; все двери и окна были заперты, и, кроме того, горели три большие церковные свечи. Острый запах спирта, насыщенного каким-то душистым веществом, наводил дурноту, и мундиры до того им провоняли, что недели три сохраняли этот неприятный запах. Доктора признавались, что они не могли хорошо и настоящим образом произвести бальзамирование, по неимению достаточного количества спирта, в который должно бы было погрузить тело на несколько суток; к тому же я думаю, что они были непривычны к этому делу.
На второй день, подняв кисею для примочки лица, я дал заметить Доберту, что клочок галстука торчит из-под воротника государя. Он потянул и, к ужасу, увидел, что это кожа. Лицо начало совершенно темнеть. Теплота и уменьшение остроты спирта, стоявшего в открытой чаше и в жаркой комнате, вместо сохранения послужили только к порче тела. Сейчас побежал он к Виллие, который явился удостовериться в показании. Решили заморозить тело и тем только сохранить его. Отворили все окна, подвинули под кровать корыто со льдом и повесили у постели термометр, чтобы стужа всегда была не менее 10°. В это время холод и ветры начинали делаться весьма сильные, и каково же было нам дежурить в одном мундире. Только во время утренней и вечерней панихиды запирали окна, потому что присутствовала государыня".
Относительно заболевания, приведшего императора к смерти, различные источники расходятся. Одни утверждают, что это была холера, другие склонны считать болезнь сильной простудой, третьи — горячкой, усугубленной воспалением мозга.
При вскрытии, как уже говорилось, врачи констатировали, что Александр "был одержим острою болезнью, коею первоначально была поражена печень и прочие к отделению желчи служащие органы". Потом эта болезнь "постепенно перешла в жесткую горячку с приливом крови в мозговые сосуды и последующим затем отделением и накоплением сукровичной влаги в полостях мозга". Якобы это и стало причиной смерти Его Императорского Величества.
Именно этот вердикт был скреплен подписями девяти докторов и генерал-адъютанта А.И. Чернышева, прибывшего в Таганрог незадолго до кончины императора.
А вот А.С. Пушкин по этому поводу написал очень просто и коротко:
Всю жизнь свою провел в дороге,
Простыл и умер в Таганроге…
20 ноября (2 декабря) 1825 года тело покойного императора было перенесено в церковь Александровского греческого мужского монастыря во имя Святой Троицы. Впоследствии на том месте, где лежало тело Александра, положили серую мраморную плиту с черным крестом, а со стороны, обращенной к алтарю, поставили икону Святого Александра Невского, пожертвованную Елизаветой Алексеевной в 1826 году.
А 29 декабря 1825 года (10 января 1826 года) печальная процессия двинулась из Таганрога через Харьков, Курск, Орел и Тулу на Москву.
В Москву тело прибыло 3 (15) февраля 1826 года.
В Коломенском тело покойного императора встречали: высшее московское духовенство, генерал-губернатор князь Голицын, военные чиновники, а также назначенные из Санкт-Петербурга для встречи тела и для дежурства. В местной церкви императорский гроб поставили на амвон и учинили панихиду.
На следующий день рано поутру в Даниловской слободе гроб был поставлен на парадную колесницу.
М. готовилась встречать траурный кортеж с телом императора загодя. От Серпуховской заставы, где было назначено место сбора всей городской знати (сбор был назначен на девять утра), до самого Кремля расчистили от сугробов дорогу, а в витринах выставили портреты покойного. На Кузнецком мосту шла торговля траурными принадлежностями, там можно было купить все — от черного платья до муаровой похоронной ленты.
Утром позолоченная парадная колесница, покрытая черным балдахином, въехала в Москву. У Серпуховской заставы ее встречали: два эскадрона драгун, карета в шесть лошадей, в которой находились на подушках короны Сибирская, Таврическая и Грузинская, карета в шесть лошадей, в которой находились на подушках короны Казанская, Астраханская и Польская; карета в шесть лошадей, в которой находились на подушках императорская корона, государственный скипетр и государственная держава.
Потом были произведены три выстрела из поставленных близ заставы пушек, и во всех церквях начался перезвон. В самом Кремле пальба из пушек шла следующим образом: один выстрел в минуту, и так до самого прибытия колесницы в Архангельский собор. По обеим сторонам улиц от Серпуховской заставы до кремлевских ворот сплошной стеной стояли солдаты.
Наконец гроб был установлен в Архангельском соборе посреди гробниц других царей русских, там, где издавна отпевали российских самодержцев. Три дня город прощался с телом. Но каждый раз в девять вечера ворота Кремля запирали, и у каждого входа выставляли заряженные орудия. При этом по городу всю ночь ходили военные патрули, однако ни малейшего шума или беспорядка замечено не было.
Итак, наглухо закрытый гроб простоял в Архангельском соборе трое суток, и за это время его посетили десятки тысяч москвичей. Но вот почему власти не показали москвичам тело Александра? И почему вокруг было так много войск? По мнению некоторых историков, на все это у задававшихся подобными вопросами москвичей был один ответ: "В гробу лежит тело другого человека, а император Александр жив и скрывается неизвестно где".
6 (18) февраля траурная процессия в обратном порядке из Архангельского собора, через Спасские ворота Кремля по Красной площади, через Воскресенские ворота по Большой Тверской улице направилась до Тверской заставы и далее через Тверь и Новгород к Санкт-Петербургу.
Императрица-мать Мария Федоровна встретила тело Александра в Тосне. Лейб-медик Я.В. Виллие был послан Николаем Павловичем, чтобы осмотреть тело покойного. Виллие исполнил это поручение в Бабине, 26 февраля (9 марта), и донес, что "не нашел ни малейшего признака химического разложения и тело находится в совершенной сохранности".
28 февраля (11 марта) Николай Павлович из Царского Села выехал верхом навстречу процессии. Его сопровождали великий князь Михаил Павлович, принц Вильгельм Прусский и принц Оранский.
В Царском Селе гроб был внесен в церковь императорского дворца.
По окончании панихиды все присутствовавшие удалились из церкви. Осталась одна императорская семья.
5(17) марта тело Александра перевезено было в Чесменскую дворцовую церковь. Там его переложили в новый парадный гроб.
6 (18) марта траурная процессия продолжала путь в Санкт-Петербург, в Казанский собор. Там уже закрытый гроб императора был выставлен на поклонение народу в продолжение семи дней.
Затем 13 (25) марта 1826 года, в 11 часов, во время сильной метели, тело было перевезено в Петропавловский собор.
Через несколько дней после кончины Александра Павловича его вдова написала матери, Фридерике-Амалии Гессен-Дармштадтской:
"Пишу вам, дорогая мама, не зная, что сказать. Я не в состоянии дать отчет в том, что я чувствую: это одно непрерывное страдание, это чувство отчаяния, перед которым, я боюсь, моя вера окажется бессильной. Боже мой! Это кажется выше моих сил! Если бы он не оказывал мне столько ласки, если бы он не давал мне до последней минуты столько доказательств своего нежного расположения. Мне суждено было видеть, как испустил дух этот ангел, сохранивший способность любить, когда он уже потерял способность понимать. Что мне делать с моей волей, которая была подчинена ему, что мне делать с жизнию, которую я готова была посвятить ему! Мама, мама, что делать, как быть! Впереди все темно <…>.
Что касается меня, я могу сказать совершенно искренне: для меня отныне не существует ничто. Для меня все безразлично, я ничего не жду, я ничего не желаю, я не знаю, что я буду делать, куда я поеду, я знаю одно: что я не вернусь в Петербург: для меня это немыслимо <…>.
Я давно уже принесла ему в жертву свою волю как в повседневной жизни, так и в более важных делах. Вначале это требовало усилия, со временем это стало отрадою; я смешивала свою покорность его воле с покорностью воле Божией, так как я считала это своим долгом; когда я колебалась в чем-нибудь, я говорила: он этого хочет! И хотя это не совпадало с моим желанием, но я была довольна. Теперь я не знаю, как устроить свою жизнь".
Эти строки вроде бы разрушают все сомнения насчет правдивости легенды, превратившей императора Александра в сибирского старца Федора Кузьмича (об этом мы подробно расскажем ниже). Не могла же Елизавета Алексеевна, став сообщницей своего супруга, так естественно изображать безмерное горе?..
На самом деле она действительно не могла определиться с устройством своей будущей жизни. Она категорически отказалась возвращаться в Санкт-Петербург. Согласно императорскому завещанию, ей достались два дворца — Ораниенбаумский и Каменноостровский. Но она уступила их великому князю Михаилу Павловичу и его супруге. Отказалась она и от оклада в миллион рублей в год, который был назначен ей новым императором Николаем I. Еще обсуждался вопрос о том, чтобы поселиться в каком-нибудь из подмосковных имений, и ей было предложено на выбор несколько вариантов. Но к каким-то конкретным решениям несчастная женщина пока была не готова.
Короче говоря, тело покойного императора было отправлено в Санкт-Петербург, а Елизавета Алексеевна оставалась в Таганроге до конца апреля 1826 года, и состояние ее здоровья практически исключало возможность переезда.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.