Вместо заключения к части первой. Сонька Золотая Ручка – талант, опередивший время?

Вместо заключения к части первой.

Сонька Золотая Ручка – талант, опередивший время?

Эта женщина – знамение эпохи и символ криминальной фортуны. Образ, составленный из парадоксов. Её прозвище стало именем нарицательным, а настоящее имя потонуло в безвестности. Истории про похищенные ею миллионы передавались из уст в уста, а прожила она чуть ли не полжизни в нищенской обстановке ссыльнокаторжного поселения. Носила титул королевы преступного мира, но вынуждена была терпеть побои пьяного сожителя, осуждённого за убийство. В своих деяниях, сделавшихся легендами, она является то как провинциальная мещанка, то как столичная аристократка, то как бесшабашная соблазнительница, то как верная супруга и добродетельная мать. Репортёр и писатель Влас Дорошевич, повидавший её на Сахалинской каторге, подвёл итог её жизни в нескольких словах: «Перенесла она так же много, как и совершила». А что совершила? Следуя парадоксальной и провокационной стилистике её образа, можно сказать: она стоит у истоков женской эмансипации в России, подобно Софье Ковалевской, Марии Тенишевой или Александре Коллонтай, подобно женщинам-террористкам, в чьих ручках не дрожал револьвер. Как Вера Засулич и Софья Перовская доказали, что в революционной деятельности слабый пол не уступает сильному, так Сонька Золотая Ручка установила равенство женщин и мужчин в криминализованном российском сознании.

В тумане мифов

Реальный человек, носивший это прозвище, скрыт за плотной пеленой легенд. Нет достоверных и подлинных её изображений, кроме единственной фотографии, сделанной уже в сахалинской каторжной тюрьме, на излёте жизни. Её настоящее имя, время и место рождения трудно определить. Установлено: родилась в Варшаве в небогатой еврейской семье; рано вышла замуж, перебралась в Одессу. Там, видимо, началась её криминальная карьера, но при каких обстоятельствах – неведомо. Вообще о её реальной биографии мало что известно. Она несколько раз вдовела, выходила замуж, переезжала из города в город, из страны в страну, меняла фамилию и даже имя, по-разному указывала свой возраст. Поэтому найти в дебрях бесчисленных архивов подлинные документы, дающие возможность пролить свет на перипетии её жизни, весьма непросто. Научная биография самой знаменитой преступницы дореволюционной России пока что не написана. После лет десяти бурных криминальных похождений она была осуждена под именем Софьи Блювштейн. Под этим же именем стала героиней криминальной хроники, а впоследствии – персонажем сахалинских репортажей Чехова и Дорошевича.

Блювштейн – фамилия мужа, кажется, третьего. Софья – имя, которое она сама себе придумала. Почему Софья? Непонятно. Можно, пожалуй, отметить, что это имя в русской истории носили женщины непростые. Софья Палеолог, супруга Ивана III (тоже, кстати, от рождения именовавшаяся по-другому – Зоя), пересадившая на русскую почву традиции последней византийской императорской династии, а на московский герб – царьградского двуглавого орла. Царевна Софья Алексеевна, соперница Петра Великого и первая женщина-правительница Российского государства. Как не вспомнить и Софью Перовскую… Но эта подвижница революционного террора, сочетавшая ангельскую внешность с железной непреклонностью смертницы, вписала себя в историю цареубийством 1 марта 1881 года, когда имя Софьи Блювштейн уже фигурировало в полицейских протоколах. Вообще говоря, Софья по-гречески значит «хитроумие» (обычно переводят как «мудрость», но это неточно). Великомученица Софья – мать святых сестёр Веры, Надежды и Любови; то есть, иносказательно – родоначальница трёх главных христианских добродетелей. В русской литературе все Софьи, Сони и Сонечки – нежные, но твёрдые, привлекательные и своевольные девушки; в их судьбах лиризм соединён с трагизмом. Так или иначе, наша героиня выбрала себе имя очень точно. Золотая Ручка, великая мошенница и королева криминала, обязательно должна быть Сонькой, как, скажем, предводительница матросов-анархистов времён Гражданской войны могла именоваться только Марусей, и никак иначе.

Ещё одна особенность мифического образа Золотой Ручки. Все биографические легенды сходятся на том, что слава звезды преступного мира пришла к ней в Петербурге. Сюда она якобы приехала в начале 1870-х годов из Одессы, и здесь совершила разные из ряда вон выходящие криминальные подвиги. Скажем сразу: никакими документами эта версия не подтверждается. Правда, большая часть архивов Петербургской полиции и окружного суда, в которых можно было бы отыскать истину, погибла во время Февральской революции. Но ни в криминальной хронике тогдашних столичных газет, ни в отчётах градоначальника нигде не упоминается имя Софьи Блювштейн, или какое-либо иное имя, которое могло принадлежать ей. Знаменитый И. Д. Путилин, возглавлявший Петербургское сыскное отделение с середины шестидесятых годов до конца семидесятых, тоже ни словом не обмолвился о ней в своих мемуарах.

Робин Гуд в юбке с турнюром

Только бытописатель девиантного Петербурга Владимир Михневич, не называя имён, упоминает о некоей «элегантной даме еврейского происхождения, обладавшей „золотыми ручками“», которая была «виновницей одной из цветущих эпох карманного воровства на железнодорожных станциях и в других публичных местах». По словам Коломенского Кандида (таков был газетный псевдоним Михневича), сия дама «не имела среди своей братии соперников в искусстве отрезывания саквояжей и вытаскивания бумажников» и «была основательницей целой школы „карманной выгрузки“, организовала правильную шайку карманников, действовавших под её руководством, по её инструкциям и указаниям». Если речь здесь идёт действительно о Софье Блювштейн, то её смело можно назвать создательницей одного из первых организованных преступных сообществ в Петербурге, да и вообще в России. «Сама она, – продолжает Михневич, – выходила на „работу“ только в чрезвычайных случаях, когда предвидилась значительная добыча… Например, у одного благочестивого купца, во время проезда его с богомолья, из Колпина в Петербург, в вагоне, когда он чуть-чуть вздремнул, члены ассоциации вышеупомянутой „золотой ручки“ вырезали, вместе с карманом, бумажник, вмещавший в себе тридцать тысяч денег и ценных бумаг».

Михневич краток, но можно дополнить и расцветить его рассказ. Вот поезд отправляется от станции Колпино в Петербург; вот – вагон первого класса, чистая публика. В купе влезает, сопя и отдуваясь, этакий купчина, этакий толстый боров с красной харей и тяжёлой золотой цепочкой на пузе. Задний карман его сюртука оттопыривается: там лежит туго набитый бумажник. Купец благодушен: съездил на поклонение, замолил грехи. Вслед за богомольным толстосумом в купе впархивает молодая интересная особа в платье с турнюром, в шляпке с вуалеткой, из-под коей блестят чёрные живые глаза. Садится напротив и скромненько так молчит, только изредка бросает острые взоры на случайного попутчика. Ну, как-нибудь там начинается разговор. Может быть, со слов: «Ах, какие трубы интересные, и чего это они так дымят?» (за окошком ведь Ижорский завод проплывает). Или ещё с каких-нибудь фразочек, рисующих женское любопытство, беспомощность и прочие очаровательные качества, взывающие к мужской поддержке. Знакомство завязано. Через десять минут купец увлечён, очарован, готов продолжить знакомство до любых дозволенных природой пределов. И не чует в азарте, как тихо отворяется дверь купе, тонкая фигура, подобная тени, проскальзывает внутрь, натренированная рука одним лёгким движением взрезает карман – и видение исчезает вместе с толстым бумажником. На перроне дамочка нежно прощается с «милым папашей», не забыв обнадёжить его насчёт скорой встречи. И лишь через четверть часа, очнувшись от сладких грёз, дабы расплатиться с извозчиком, купчина обнаруживает дыру на месте кармана. И с сокрушённым сердцем, крестясь и задыхаясь, бежит в полицию.

Так, или примерно так, создавались многочисленные повествования о подвигах Золотой Ручки. Всё это если и не было правдой, то было похоже на правду. Образ бесшабашной, обаятельной мошенницы, легко и весело обманывавшей надменных аристократов и алчных толстосумов, вызывал у массового читателя (слушателя) сочувствие и симпатию. Перескажем парочку этих легенд, не заботясь о достоверности.

Легенда первая. Колье за сумасшедшую цену

Раз, летом 187… года, в один из дорогих ювелирных магазинов на Невском вошла богато одетая, приятная во всех отношениях миниатюрная дама, брюнетка с аристократическими манерами. Осмотрев украшения, она выбрала одно: великолепное бриллиантовое колье стоимостью семьдесят пять тысяч рублей.

– Какая прелесть, – обратилась она к хозяину магазина (назовём его господин Фаберже), – как мне нравится эта вещь! Я покупаю её! Ах да, у меня нет с собой денег, но мой муж немедленно расплатится с вами. – И добавила конфиденциальным тоном: – Мой муж – профессор Балинский.

– Сам профессор Балинский! Знаменитый врач! Отец русской психиатрии! – воскликнул Фаберже. – В чём же дело? Я готов поехать с вами к вашему мужу и принять деньги или вексель из его рук, ежели он одобрит вашу покупку. Впрочем, конечно одобрит: как можно отказать такой очаровательной женщине… – И так далее.

Дама положила колье в сумочку и в сопровождении самого Фаберже отправилась на квартиру Балинского. Профессор вёл приём.

– Подождите здесь одну минуту, я предупрежу мужа.

И дама, мимоходом извинившись перед посетителями, уверенно вошла в кабинет. Через несколько минут вышла, поманила ювелира гантированной ручкой: супруг ждёт его. Фаберже вошёл; Балинский принял его очень любезно.

– Рад вас видеть, милостивый государь, премного о вас наслышан. Ну право же, можно ли так переутомляться? Как же, как же, бриллиантовое колье, знаю, знаю-с, семьдесят пять тысяч… А вообще как вы себя чувствуете? Хорошо ли спите? Не страдаете ли головными болями?

Лишь через четверть часа профессор и ювелир поняли, что стали жертвами мошенницы: профессору она объявила, что её несчастный муж, тот самый знаменитый ювелир Фаберже, ожидающий приёма за дверью, страдает манией получения денег за какое-то бриллиантовое колье. Так прекрасная обманщица, которой, конечно же, была Сонька Золотая Ручка, замкнула обоих своих «мужей» друг на друга, и, не теряя времени, скрылась с добычей.

Легенда вторая. Похитительница регалий

В середине семидесятых годов в великосветском обществе Петербурга разразился скандал: у военного министра Милютина украли знаки ордена святого апостола Андрея Первозванного. Надо понимать, что это значило. Осыпанные драгоценными камнями крест и звезду, золотую цепь с орлами, а также орденскую ленту носили при парадном мундире, в торжественных и официальных случаях надевать их было обязательно. Бедняга министр, один из самых влиятельных вельмож из окружения государя, оказался в нелепом, беспомощном положении: без орденов нельзя было появиться на торжественной церемонии, при дворе, на приёме. Светские острословы немало позабавились над обворованным генералом, на радость его политическим противникам. Заодно пролетел слух: тут не обошлось без прекрасной незнакомки. В самом деле, как ещё воры могли получить доступ к личному гардеробу и к потайной шкатулке, хранящейся в опочивальне по соседству с кабинетом министра?

Не успели вдоволь посудачить об этой истории, как новая пропажа обнаружилась в аристократическом доме Дурасова, церемониймейстера Двора Его Императорского Величества. Из шкатулки, что хранилась в супружеской спальне, исчезли бриллиантовое колье и серьги вельможной супруги стоимостью семьдесят тысяч рублей (цена вполне приличного поместья или двухэтажного каменного дома в центре Петербурга). При том замок шкатулки не был повреждён; следовательно, вор спокойно воспользовался ключом. Кто это мог быть и как попал он во святая святых семейственного обиталища? Опять незнакомка?

Но кульминацией серии краж драгоценностей в наиаристократичнейших домах Петербурга стало похищение золотых с бриллиантами часов из рабочего кабинета великого князя Константина Николаевича в Мраморном дворце. Обнаружив пропажу, великий князь, родной брат государя, генерал-адмирал и и председатель Государственного совета, лично обратился в полицию. Сыщики опросили прислугу Мраморного дворца и выяснили: в день похищения несколько человек видели неизвестную молодую особу, поднимающуюся по лестнице, что ведёт в жилые покои великого князя, а затем спускающуюся обратно. Чьи-то глаза даже углядели (к великому смущению полицейских чиновников), как таинственная миниатюрная брюнетка проскользнула в кабинет Константина Николаевича, и, спустя некоторое (довольно продолжительное) время, выскользнула оттуда. Однако из собственноручно заверенных показаний его императорского высочества следовало, что в это самое время он почивал в своём кабинете, в том самом, и никуда не отлучался…

Разумеется, Сонька Золотая Ручка (то была она) нашла способ близко познакомиться с министром, придворным сановником и с самим великим князем, и, усыпив их внимание своими чарами, похитила драгоценности.

Сеанс магии с её разоблачением

Не будем больше морочить читателя. Хотя про Софью Блювштейн рассказывали обе эти и многие другие, не менее красочные истории, на самом деле она не похищала ни колье у Фаберже, ни часов у великого князя. В краже брильянтов госпожи Дурасовой повинилась горничная Поля, действовавшая по указке любовника. Похитительница генеральских и великокняжеских регалий была сыскана полицией, и на суде без тени раскаяния поведала о содеянном. Ею оказалась питерская мещанка Ольга Разамасцева, которую участник событий характеризует как «бойкую девушку двадцати двух лет, с миловидным лицом, большими живыми чёрными глазами и постоянной весёлой усмешкой». Образ, очень похожий на Золотую Ручку, но всё же не она. Что же касается легенды про ювелира и психиатра, то вне зависимости от того, кто впервые совершил эту остроумную мошенническую проделку, она давно стала бродячим авантюрным сюжетом, кочующим по страницам книг и сценариям кинофильмов.

Эпоха искала свою криминальную героиню и лепила её образ из фрагментов самых разных биографий. Вот Золотая Ручка под видом актрисы, столичной знаменитости, выманивает крупные деньги у провинциального миллионщика, ловеласа и мецената. Вот, в образе интересной вдовушки, аристократки, знакомится в поезде с молодым гвардейским офицером – и вскоре исчезает в дорожном тумане с его чемоданами и кошельком. А там, смотришь, она уже в крупном банке получает деньги по фальшивым бумагам, которые подделал для неё околдованный её прелестью банковский служащий. Историй множество, и порой они разыгрываются одновременно в разных концах империи, и даже за границей.

Несомненно следующее: Софья Блювштейн совершила ряд крупных мошенничеств, за что трижды подвергалась аресту. В первый раз умолила московского градоначальника отпустить её ради троих малюток-дочерей, которых кроме неё некому содержать и воспитывать (что являлось сущей правдой). Во второй раз, арестованная и заключённая в тюремный замок в Смоленске, в ожидании суда соблазнила надзирателя, полицейского офицера, тот устроил ей побег и сам бежал вместе с ней. Какое-то время они скитались вместе, потом наскучили друг другу и разошлись. Наконец, арестованная за границей, в Австро-Венгрии, Софья Блювштейн была выдана российской Фемиде. (Тут есть нечто общее с Нечаевым: он тоже был арестован за границей и депортирован; он тоже, хотя, естественно, иным способом, сумел склонить тюремщиков к организации побега, правда, не удавшегося.) Затем попытка побега, суд. В 1883 году об этом суде трубили все газеты. Приговор: ссылка «в места весьма отдалённые». Побег оттуда, поимка, отправка на Сахалин, сечение розгами, закование в кандалы и помещение в одиночную камеру Александровской каторжной тюрьмы.

Там, как тюремную знаменитость, повидал её в 1890 году Чехов. «Из сидящих в одиночных камерах особенно обращает на себя внимание известная Софья Блювштейн – Золотая Ручка, осужденная за побег из Сибири в каторжные работы на три года. Это маленькая, худенькая, уже седеющая женщина с помятым, старушечьим лицом. На руках у неё кандалы; на нарах одна только шубейка из серой овчины, которая служит ей и тёплою одеждой и постелью. Она ходит по своей камере из угла в угол, и кажется, что она всё время нюхает воздух, как мышь в мышеловке, выражение лица у неё мышиное. Глядя на неё не верится, что ещё недавно она была красива до такой степени, что очаровывала своих тюремщиков…»

Владелица квасной лавки

Криминальная деятельность Соньки Золотой Ручки со всеми её романтическими сюжетами продолжалась от силы лет десять-двенадцать и принесла ей великую славу. Ссыльно-каторжная жизнь Софьи Блювштейн тянулась куда дольше. Через девять лет после Чехова (и, стало быть, через шестнадцать лет после суда) на каторжную достопримечательность пришёл поглазеть ещё один бытописатель Сахалина – Влас Дорошевич. Этой встрече в его книге посвящен отдельный очерк. Героиня к этому времени, отбыв тюремный срок, переведена на поселение.

Детали портрета, наружного и психологического. «Маленькая старушка с нарумяненным, сморщенным, как печёное яблоко, лицом, в ажурных чулках, в стареньком капоте, с претензиями на кокетство». «По манере говорить – это простая мещаночка, мелкая лавочница». «Она ещё кое-как владеет правой рукой, но чтоб поднять левую, должна взять себя правою под локоть». (Следствие почти трёхлетнего пребывания в кандалах. Дорошевич обращает внимание на мрачную каламбурность ситуации: Золотая Ручка – сухорукая старуха.) «Бьётся как рыба об лёд, занимается мелкими преступлениями и гадостями, чтобы достать на жизнь себе и на игру своему сожителю». И итог: «Право, для меня загадка, как её жертвы могли принимать Золотую Ручку то за знаменитую артистку, то за вдовушку-аристократку. Вероятно, разгадка этого кроется в её хорошеньких глазках, которые остались такими же красивыми, несмотря на всё, что перенесла Софья Блювштейн».

Заметим, однако, что преступления, которыми добывала себе кусок хлеба ссыльнопоселенная Софья Блювштейн на Сахалине, не все были такими уж мелкими. Она и её сожитель Богданов (о коем сама Софья говорила Дорошевичу, что он за двугривенный кого угодно зарежет) подозревались в убийстве местного лавочника Никитина и краже пятидесяти шести тысяч рублей (огромная сумма по меркам каторги) у поселенца Юрковского. Доказать ничего не удалось. Конечно, широкомасштабная торговля запрещённым на каторжном острове спиртным, скупка и перепродажа краденого, а также несколько попыток побега – мелочи по сравнению с убийством… Кстати, и по части шинкарства и притоносодержательства тоже ничего доказать не удалось. Официально после отбытия каторги и выхода на поселение Софья Блювштейн числилась владелицей квасной лавки.

«– Шут её знает, как она это делает, – говорит мне смотритель поселений, – ведь весь Сахалин знает, что она торгует водкой. А сделаешь обыск – ничего, кроме бутылок с квасом». Похоже, Дорошевич прав: «разгадка этого кроется в её хорошеньких глазках».

Сколь бы ни была трагична судьба «королевы преступного мира», приговорённой к вечному прозябанию на негостеприимном острове с убийцей-сожителем, как бы ни было нам жаль несчастную мать, разлучённую с дочерьми, о судьбе которых она даже не получала известий, всё же приходится констатировать: эта натура осталась несломленной. Натура, конечно, преступная (впрочем, что есть преступление? несовпадение установок личности и общества?). Но – деятельная, упорная и свободолюбивая. Совершенно новый для тех времён тип женщины. Пожалуй, слишком новый. Родись наша героиня на полстолетия позже – быть ей комиссаршей при какой-нибудь конной армии, или комсомольско-партийной богиней в алом кумачовом платочке. А то, может быть, и первой в истории женщиной-послом, или лётчицей, или народной артисткой… Впрочем, и в своей эпохе она не одинока: формирующийся в России тип женщины, смелой, решительной до жестокости и самостоятельной, тип женщины-лидера представлен ровесницами Софьи Блювштейн Софьей Перовской, Верой Засулич, Верой Фигнер. Кто знает, каким путём самоутверждения пошли бы они, если бы родились и выросли в шальном и жуликоватом мире варшавского или одесского мещанства. Кто знает, как повернулась бы судьба нашей героини, повстречай она в ранней юности какого-нибудь демонического революционера типа Сергея Нечаева…

Так или иначе, криминальный образ Соньки Золотой Ручки неотразимо обаятелен. Хочется верить, что она – талант, опередивший время. И что поэтому последние годы её жизни потонули в безвестности, и где находится её могила – доподлинно неизвестно.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.