Письмо графа Стефана Блуасского и Шартрского к супруге Адели из-под Никеи

Письмо графа Стефана Блуасского и Шартрского к супруге Адели из-под Никеи

Граф Стефан[75] графине Адели[76], нежнейшему другу, жене своей, — все, что может измыслить его душа лучшего и благодарнейшего. Да будет тебе ведомо, любовь моя, что я прибыл в Романию[77] со всем почетом и в добром телесном здравии. Я позаботился о том, чтобы написать тебе из Константинополя о моих делах и о происшедшем в пути[78]. Однако поскольку гонец мог попасть в какую-нибудь беду, пишу тебе о том же вторично.

Благодарением божьим я прибыл в Константинополь с превеликой радостью. Император[79] принял меня любезно и со всем почетом, словно своего сына, и одарил щедрейшими и драгоценнейшими дарами[80]. Вообще [говоря], во всей нашей божьей рати нет ни герцога, ни графа, ни другого значительного лица, которому бы он более доверял и благоволил, нежели мне. Да, моя любимая, его императорское достоинство частенько увещевал и увещевает меня отдать под его покровительство одного из наших сыновей[81]; он обещал осыпать его такими почестями и удостоить таким уважением, что не станет завидовать даже и нам[82]. Поистине говорю тебе, ныне нет из живущих под небесами такого [человека] (т. е. подобного императору. — М. З.). Он щедрейшим образом одаряет наших князей, облегчает положение рыцарей подношениями, кормит бедняков раздачами.

Близ Никеи есть укрепление Цивитот[83]; неподалеку от него расположен залив моря, по которому днем и ночью в Константинополь плавают собственные суда императора, доставляя оттуда бесчисленным беднякам в укрепление пропитание, которое ежедневно распределяется между ними[84]. В наше время, как нам кажется, не найдется государя, столь достойного во всех отношениях своими деяниями и помыслами. Твой отец, любимая моя, раздавал много и помногу, но столько едва ли было[85]. Я хотел сообщить тебе эту малость о нем, чтобы ты хоть немного ведала, что это за человек. Спустя 10 дней, в течение коих он с большим почетом удерживал меня при себе, я покинул его как отца. Он самолично повелел приготовить мне корабли, на которых я быстро переплыл спокойный рукав моря, что омывает город[86]. Передавали, будто этот рукав бурный и опасный, — это, однако, неверно. Ибо в нем можно еще менее сомневаться, чем в Марне или Сене[87]. Оттуда мы приплыли в другой рукав, называемый рукавом святого Георгия[88]. Мы направили свой путь в Никомидию, город, разоренный турками, где блаженный мученик Панталеон претерпел за Христа[89] и где этот морской рукав имеет свое начало и конец. Затем божьим благодарением поспешили мы к большому граду Никее.

Никею опоясывают удивительные стены с более чем тремястами высоких башен. Мы встретили здесь отважных турецких воинов и бесчисленную рать господню, которая уже четыре недели насмерть билась с никейцами. Незадолго до того, как мы прибыли к воинству, Солиман[90], приготовившись к войне, напал неожиданно с огромным войском на наших, рассчитывая этим нападением прорваться в город, чтобы помочь своим[91]. Но по божьему милосердию это необдуманное намерение получило иной исход. Быстро изготовившись, наши жестоко встретили турок: все тотчас повернулись спиной и обратились в бегство. Наши неустанно преследовали их, многих перебили и гнали на большое расстояние, кого раня, кого убивая; и если бы не крутые горы, незнакомые нашим, то враг испытал бы в этот день непоправимое поражение. Из наших же не пал никто[92]. Потом вся наша рать ударила совместными силами и, пустив в ход баллисты и луки, поубивала массу турок, включая и их предводителей.

Из наших, правда, тоже были убитые, но немногие: из именитых рыцарей никто, кроме Балдуина Фландрского из Гента[93]. Наши досточтимые князья, видя, что Никея защищена башнями, о чем уже я сказал, которые нельзя взять обычными средствами, приложили немалый труд, чтобы соорудить чрезвычайно высокие деревянные башни с бойницами и построить всякого рода орудия[94].

Узрев это, устрашившиеся турки сообщили императору[95], что готовы сдать город на условии, если разрешит им выйти из города хоть и безо всего и в оковах, но гарантирует жизнь[96]. Узнав об этом, достопочтеннейший император прибыл к нам: он не отваживался войти в свою Никею, чтобы не потерпеть от бесчисленного народа, который чтил его как отца.

Он прибыл к нам морем на остров[97]; все наши князья, кроме меня и графа Тулузского, поспешили ему навстречу, чтобы разделить с ним радость победы. Он принял их, как и следовало, с великим удовольствием. Император особенно сильно обрадовался, что я остался у города, словно я подарил ему гору золота. Продолжая пребывать на том же острове, он распределил добычу таким образом, что все драгоценнейшее, как-то: золото, камни, серебро, одежды, кони и тому подобное досталось рыцарям, пропитание же — пешим. Помимо того, он обещал выдать князьям из собственной сокровищницы, как уже упоминалось.

Таким образом 19 июня бог восторжествовал — великая Никея пала. В книгах сказано, что святые отцы первоначальной церкви устроили в Никее собор[98] и, истребив арианскую ересь, утвердили, внушением святого духа, веру в святую троицу. Ныне же сей град, являвшийся некогда вместилищем заблуждений, божьей милостью, трудами слуг господних стал служителем истины.

В заключение скажу тебе, любовь моя, что коли нас не задержит Антиохия, то через пять недель мы будем в Иерусалиме[99].

Будь здорова!

Epistula I Stephani comitis Carnotensis ad Adelam uxorem suam. — H. Hagenmeyer. Die Kreuzzugsbriefe aus den Jahren 1088—1100. Innsbruck, 1901, S. 138—140.