Трагедия над Японским морем

Трагедия над Японским морем

В ночь на 1 сентября 1983 года над Японским морем разыгралась трагедия, которая существенно отразилась на отношениях между СССР и странами Запада, повредила престижу нашей страны и была максимально использована антисоветской пропагандой. Эта трагедия продолжает и сегодня занимать не только историков и политиков, но и общественное мнение многих стран, она породила многочисленную литературу, хотя очень важные детали и события той трагической ночи остаются не вполне проясненными и по сей день. Речь идет о корейском гражданском авиалайнере «Боинг-747», который глубоко вторгся в советское воздушное пространство и был сбит советскими средствами ПВО. При этом погибло 269 человек – все пассажиры и экипаж авиалайнера.

Надо сказать, что полеты американских самолетов-разведчиков над советской территорией происходили после окончания Второй мировой войны довольно часто. Американские самолеты летали на высоте около 20 километров, недоступной в то время ни для зенитной артиллерии, ни для истребителей-перехватчиков. Еще в 1950-е годы я работал директором школы на Карельском перешейке, и к нам в школу кроме детей из рыболовецкого совхоза ходили дети офицеров из военного городка, построенного рядом с аэродромом и базой крупного соединения истребителей-перехватчиков. Уже тогда замполит дивизии рассказывал мне, что американские самолеты с явно провокационными целями заходят в советское воздушное пространство в дни крупнейших государственных праздников, пролетая при этом над Ленинградом и Москвой. Можно представить себе, как раздражало это Сталина и Хрущева. Однако именно эти полеты американских разведывательных самолетов побудили Сталина, а позднее Хрущева форсировать развитие ракетной техники. После того как 1 мая 1960 года в районе Урала силы ПВО СССР смогли сбить ракетой американский самолет-разведчик и даже захватить в плен спустившегося на парашюте летчика Ф. Пауэрса, полеты над территорией нашей страны прекратились. К тому же наступало время спутников, которые могли вести разведку чужих территорий из космоса: космическое пространство не было поделено на какие-то национальные зоны.

Воздушная разведка не была, однако, полностью прекращена, она продолжалась весьма интенсивно, хотя американские самолеты летали на большой высоте вдоль границы советского воздушного пространства. Эти полеты происходили обычно вечером и ночью. Район, разделяющий СССР и США на севере, в районе Аляски, Чукотки и Камчатки, не был исключением: здесь постоянно велась интенсивная разведка американской и советской сторонами, хотя общие масштабы американской разведывательной деятельности были все же несравненно большими. Советские и американские радарные установки держали под контролем значительное воздушное пространство. С обеих сторон велись непрерывное электронное прослушивание и запись радиосигналов, значительная часть которых позднее расшифровывалась и анализировалась.

Исключительно тяжелые атмосферные условия приводили нередко к нарушениям самолетами-разведчиками воздушного пространства другой стороны. Иногда эти нарушения совершали и советские самолеты, но значительно чаще – американские. Только за январь – август 1983 года и только в районе Курильской гряды самолеты ВВС США девять раз нарушили советскую границу. В ряде случаев эти нарушения несомненно планировались. Так, например, 4 апреля 1983 года самолеты с опознавательными знаками США не только вторглись в советское воздушное пространство, но принялись демонстративно отрабатывать условное бомбометание по советским наземным целям[380]. Однако в большинстве случаев нарушения границы были ненамеренными, и потому ни советская, ни американская стороны не проявляли особой воинственности и не пытались сбить или посадить нарушителя. Самолету-нарушителю лишь указывали, что он должен убраться на свою сторону.

В ночь с 31 августа на 1 сентября в 2 часа 45 минут советскими радарами был зафиксирован американский самолет-разведчик РС-135. По американским сообщениям, это был обычный дежурный полет, и он действительно не обеспокоил нашу ПВО. Около 5 часов утра по местному времени в той же зоне и на той же высоте советские радары обнаружили еще один самолет. Это оказался как раз самолет южнокорейской гражданской линии, который вообще не должен был появиться в этом районе, так как международная трасса для корейского самолета, выполнявшего рейс по маршруту Нью-Йорк – Анкоридж (Аляска) – Сеул, проходила значительно восточнее.

Начальник Генерального штаба ВС СССР маршал Н. В. Огарков пояснил позднее, что корейский «Боинг» имеет радиолокационные отметки, аналогичные самолету РС-135, который все еще находился в воздухе. Более того, по утверждению Огаркова, оба самолета сблизились до полного слияния отметок на экране радара и примерно десять минут летели вместе. Потом один из самолетов пошел по своему обычному курсу, а другой неожиданно взял направление на Петропавловск-Камчатский. «Естественно, – говорил Огарков, – что на советских командных пунктах ПВО был сделан вывод: к воздушному пространству СССР приближается самолет-разведчик».

Это был ошибочный вывод, но, по мнению Огаркова, у советского командования имелись все основания для такого вывода. И дело не только в схожести радиолокационных отметок. Движение корейского авиалайнера к советской границе не могло оставаться незамеченным ни американскими самолетами-разведчиками, ни диспетчерами радиолокационных станций. Они имели полную возможность и даже были обязаны указать корейским летчикам на их ошибку. Но почему-то не сделали этого. Среди пассажиров «Боинга» было 76 корейцев, 60 американцев, 28 японцев и менее значительные группы пассажиров из других стран.

В 16 часов 30 минут южнокорейский лайнер летел уже над побережьем Камчатки. К этому времени не только вся система ПВО СССР следила за его полетом. Сообщение о нарушении советского воздушного пространства было передано министру обороны Д. Ф. Устинову. Несмотря на нездоровье Ю. В. Андропова, ему постоянно докладывали о происходящем в небе над Камчаткой. Однако Андропов получил сведения не о появлении в советском небе корейского пассажирского самолета, но о вхождении в запретную зону над Камчаткой американского самолета-разведчика. И действия советского командования, и распоряжения Андропова исходили именно из этого, как оказалось, ложного предположения. Указания Андропова следовали обычной в то время практике: вражеский самолет должен быть перехвачен и посажен на советский аэродром. В случае неподчинения или сопротивления полет разведчика должен быть прерван другими средствами, вплоть до его уничтожения.

Как только «Боинг» пересек границу, с камчатского аэродрома ПВО поднялся истребитель-перехватчик, пилотируемый майором Василием Казьминым. Истребитель догнал «Боинг», но не смог достаточно близко подойти к нему. А тот между тем за 38 минут пересек южное пространство Камчатки и продолжал полет над Охотским морем. При этом второй пилот «Боинга» во время сеансов связи с Анкориджем, а также с японскими навигационными службами спокойно сообщал, что полет проходит нормально, и называл именно те контрольные точки, через которые должен пролегать маршрут. Между тем отклонение от маршрута составляло уже около 450 километров.

По некоторым данным, кроме самолета, ведомого майором Казьминым, в воздух поднялись еще три самолета-перехватчика. Однако над Камчаткой в ту ночь стояла густая и высокая облачность, и перехватчики не смогли обнаружить корейский лайнер. Позднее советские военные власти сообщат, что он летел с потушенным внутренним освещением. Обычно гражданский самолет «светится» в ночном небе, и его легко отличить от военного. «Боинг-747» не светился, хотя у него работали наружные мигалки, видимые, однако, лишь в ясном небе и с небольшого расстояния. Уже над Охотским морем истребитель-перехватчик Казьмина сумел достаточно близко подойти к «Боингу». Он сообщил на базу, что видит нарушителя.

Позднее западные газеты и журналы писали, что именно Казьмин и сбил корейский авиалайнер. Но это ошибка. Над Охотским морем самолет летел опять над международными водами, и никто не мог дать приказ об его уничтожении. Советское военное командование быстро просчитало возможности дальнейшего полета «Боинга». Но точно установить, куда он направится, было нельзя. Радарные станции продолжали наблюдать за движением «Боинга». Он сделал небольшой поворот и направился к южной части острова Сахалин, где располагалось множество советских аэродромов и военных баз. Навстречу ему было поднято три истребителя-перехватчика Су-15 и один Миг-23. Первым приблизился к «Боингу» истребитель Су-15, ведомый летчиком Геннадием Осиповичем. Корейский самолет по-прежнему не светился в ночном небе, но это могло происходить из-за того, что шторки на окнах были опущены. Во всяком случае, наружные мигалки работали, но у летчика даже мысли не было, что он преследует не военный, а гражданский самолет.

Приказ, полученный майором Осиповичем с земли, гласил: цель нарушила государственную границу. Цель уничтожить.

Как следует из расшифрованных через десять лет стенограмм записей на командных пунктах, непосредственно перед уничтожением корейского самолета состоялся следующий краткий диалог. Генерал Каменский, командующий ВВС Дальневосточного военного округа: «Надо уточнить, может быть, это какой гражданский борт или кто, черт его знает…» Генерал Корнуков: «Какой гражданский, он Камчатку прошел. Со стороны океана без опознавания. При нарушении государственной границы даю команду на поражение…» Еще раньше на несколько минут приказ на поражение сахалинский генерал Корнуков получил от генерала армии Ивана Моисеевича Третьяка, командующего Дальневосточным военным округом[381]. Дальнейшее известно. После предупредительных выстрелов, на которые «Боинг-747» никак не отреагировал, Осипович выпустил по нарушителю две ракеты. В цель попали или одна, или обе ракеты. Корейский самолет был поврежден, потерял управление, через несколько минут он быстро пошел на снижение и исчез с экранов советских радаров. Летчик доложил о выполнении приказа. Вспоминая роковое утро 1 сентября, Осипович позднее говорил: «Ни на минуту я не думал, что могу сбить пассажирский самолет. Все что угодно, но только не это! Разве мог я допустить, что гонялся за “Боингом”?.. Беда всех советских летчиков в том, что мы не изучаем гражданские машины иностранных компаний. Я знал все военные самолеты, все разведывательные… Но этот не был похож ни на один из них»[382].

Об уничтожении самолета-нарушителя были немедленно оповещены все высшие военные чины в Москве. Естественно, об этом почти сразу же было доложено и Ю. В. Андропову. Но только через несколько часов – из запросов с японской стороны, из перехваченной информации и по другим источникам – советское военное и гражданское руководство узнало, что был уничтожен гражданский авиалайнер с 269 пассажирами и членами экипажа на борту.

После трагедии над Японским морем западными журналистами было подсчитано, что только в 1960–1970-е годы в разных районах мира было около 60 случаев непреднамеренного или даже намеренного уничтожения гражданских самолетов военными средствами. Можно назвать для примера случай с ливийским авиалайнером над Синайской пустыней (1973 год). Самолет отклонился от установленной для него трассы на 20–50 километров и был сбит без предупреждения. Известен факт, когда во время маневров американская ракета сбила над Средиземным морем итальянский гражданский самолет. С этой точки зрения происшедшее над Японским морем не было единственным в своем роде явлением. На картах, которые получают летчики гражданской авиации Японии, Кореи, США и других стран этого региона, район Камчатки и Сахалина обведен жирной линией с надписью: «Внимание! Самолет приближается к зоне, где он может быть обстрелян без предупреждения». У советской стороны была поэтому возможность сразу же сообщить о трагической участи корейского лайнера, возложив при этом ответственность за ошибку и ее роковые последствия на противную сторону. При этом следовало как можно более точно описать события в их последовательности. Это лишило бы американскую и вообще западную пропаганду главных козырей. Но советские власти повели себя иначе и совершенно неадекватно.

В первые часы после трагедии ни Япония, ни США не запрашивали почему-то Советский Союз о судьбе «Боинга», хотя его исчезновение с радаров и вызвало тревогу. На более поздние запросы советское командование отвечало, что ему ничего не известно о его судьбе. Однако система электронной разведки США вдоль нашей границы весьма совершенна, и уже через пять-шесть часов вся доступная информация была передана в центры военной власти США. Здесь была и запись разговоров летчиков-истребителей с наземными службами, включая приказ об уничтожении цели. Трудно предположить, что советское командование не знало о возможностях американской и японской систем прослушивания. Тем не менее было принято решение скрыть факт уничтожения советскими истребителями корейского авиалайнера.

Это решение одобрили на экстренном заседании Политбюро, которое состоялось вечером 1 сентября. Андропов отсутствовал по болезни. Председательствовал Черненко. После довольно продолжительного обсуждения Политбюро приняло текст сообщения ТАСС, который появился в печати 2 сентября. В нем говорилось: «В ночь с 31 августа на 1 сентября самолет неустановленной принадлежности вошел в воздушное пространство СССР над полуостровом Камчатка, а затем вторично нарушил воздушное пространство СССР над островом Сахалин. При этом самолет летел без аэронавигационных огней, на запросы не отвечал и в связь с радиодиспетчерской службой не вступал. Поднятые навстречу самолету-нарушителю истребители ПВО пытались оказать помощь в выводе его на ближайший аэродром. Однако самолет-нарушитель на подаваемые сигналы и предупреждения советских истребителей не реагировал и продолжал полет в сторону Японского моря».

Было огромной ошибкой стремление скрыть все или почти все известные советской стороне сведения о судьбе корейского авиалайнера и тем более отрицать факт его уничтожения советскими ракетами. К этому времени Госдепартамент США уже объявил на весь мир, что Советский Союз сбил гражданский корейский авиалайнер, на борту которого находились и десятки американских граждан. Началась беспрецедентная пропагандистская кампания, направленная против «жестокого и безжалостного советского руководства». 2 сентября состоялось новое заседание Политбюро, на котором присутствовали все его члены и кандидаты, кроме Алиева, Кунаева и Щербицкого. Вел заседание опять Черненко, который передал пожелание больного Андропова, чтобы «товарищи еще раз посоветовались по этому сложному вопросу». Политбюро заслушало информацию Д. Устинова о действиях военных в ночь на 1 сентября, а также информацию Председателя КГБ В. Чебрикова. Все выступавшие соглашались, что действия ПВО и ВВС совершенно законны, прямо предусмотрены уставами Советской армии. На этом основании Н. Тихонов заявил: «Если мы поступили правильно, законно, то надо прямо сказать, что мы сбили этот самолет». Однако А. Громыко предложил использовать другое выражение: «Мы должны сказать, что выстрелы были произведены». «Надо раскрывать истину поэтапно, – заявил В. Гришин. – Сейчас сообщить о расследовании, а затем сказать, что самолет был обстрелян». Именно эта туманная и лживая формула и была принята для советских средств массовой информации. Черненко подвел итоги и сказал, что он немедленно доложит о решении Политбюро Андропову[383].

3 сентября 1983 года ТАСС опубликовал карту полета самолета-нарушителя и линию международной трассы для гражданских самолетов. Поскольку для военных самолетов летать по «международной трассе» вовсе не обязательно, то ТАСС, таким образом, косвенно признавал, что речь идет о каком-то гражданском самолете. Однако и в этом сообщении ничего не говорилось о том, что самолет был сбит советским истребителем. Там можно было прочесть: «…Вскоре после этого самолет-нарушитель вышел за пределы советского воздушного пространства и продолжал полет в сторону Японского моря. В течение примерно десяти минут он находился в зоне наблюдения радиолокационными средствами, после чего наблюдение за ним было потеряно». В этом сообщении ТАСС не говорилось о гибели гражданского самолета, но содержалась фраза о том, что в «руководящих кругах Советского Союза выражают сожаление в связи с человеческими жертвами и вместе с тем решительно осуждают тех, кто сознательно или в результате преступного пренебрежения допустил гибель людей, а теперь пытается использовать происшедшее в нечистоплотных политических целях»[384].

Надо сказать, что не столько уничтожение «Боинга-747», сколько попытка отрицать причастность к этому советских средств ПВО в наибольшей степени использовалась американской и всей западной пропагандой для нагнетания антисоветской истерии.

Спустя три дня после трагедии газета «Известия» опубликовала беседу обозревателя АПН В. Островского с начальником штаба войск ПВО генералом-полковником С. Романовым: «Как все это было на самом деле?». Романов сообщил о действиях наземных служб ПВО и истребителей-перехватчиков, которые якобы пытались вступить с нарушителем в связь на специальной аварийной частоте. Истребители включали специальные огни, качали крыльями (международный знак, требующий подчинения от нарушителя), стреляли по курсу самолета трассирующими снарядами и т. п. Но западные эксперты знали, что советские истребители не вступали и не могли вступать в связь с нарушителем на аварийной частоте – у них для этого не было дополнительного радиопередатчика. Не было и трассирующих снарядов. А главное – и теперь генерал Романов почему-то не сказал, что самолет был сбит по приказу наземного центра. Не называлось в нашей печати и число жертв.

Только 7 сентября в специальном Заявлении Советского правительства наконец прозвучало, что командование ПВО района, тщательно проанализировав все действия самолета-нарушителя, пришло к выводу, что в воздушном пространстве СССР находился самолет-разведчик. Так как этот самолет не подчинился требованиям наземных служб и истребителей, то «истребитель-перехватчик ПВО выполнил приказ командного пункта по пресечению полета»[385].

9 сентября в Москве Министерство обороны и Министерство иностранных дел СССР провели подробную пресс-конференцию для иностранных и советских журналистов о судьбе корейского авиалайнера. От военных главные пояснения давал начальник Генерального штаба Вооруженных Сил маршал Н. В. Огарков. От МИД выступал первый заместитель министра Г. М. Корниенко. Принял участие в пресс-конференции и заведующий отделом международной информации ЦК КПСС Л. М. Замятин. Хорошо помню, что сразу после этой пресс-конференции я беседовал с группой иностранных корреспондентов, присутствовавших там. На них хорошее впечатление произвел Огарков, хотя со многими его ответами они не были согласны. Из подробных объяснений маршала становилось очевидным, однако, что военные власти на Дальнем Востоке вполне могли принять в ночном небе Камчатки корейский авиалайнер за военный самолет-разведчик. Справедливы были упреки Огаркова американским и японским диспетчерам, которые не подняли тревогу и не вернули корейский самолет на его обычный курс. Не исправили курс этого самолета и американские военные самолеты-разведчики, находившиеся близ советского воздушного пространства.

Корейский самолет прошел над важнейшей базой стратегических ядерных сил СССР, постоянно передавая короткие кодированные сигналы, как это делается при передаче разведывательной информации. Он не вступил в контакт с советскими наземными службами. Над Сахалином самолет произвел сложный маневр и опять прошел над важной базой советских ракетных войск. Сомнений у службы ПВО не было: в небе разведчик, полет которого был преднамеренным и четко управлялся. Поэтому, по утверждению Огаркова, службы ПВО действовали в точном соответствии с Законом о государственной границе СССР и международными нормами. Маршал не ответил на вопрос, на каком уровне принималось решение о пресечении полета самолета-нарушителя. Он также повторил ложную версию о том, что над Сахалином советские истребители давали предупредительные выстрелы трассирующими снарядами. В то время никто этого не мог и опровергнуть. Огарков заявил, что СССР выразил сожаление по поводу гибели ни в чем не повинных людей. Но СССР не собирается приносить никаких извинений, так как «извиняться и нести ответственность, и не только финансовую, должны именно те, кто послал самолет на гибель»[386].

Если Н. В. Огарков отвечал со знанием дела и вполне корректно, то весьма грубо и даже вызывающе вел себя Л. М. Замятин. Он никак не мог объяснить, почему советские средства массовой информации с таким большим опозданием сообщили об уничтожении корейского самолета. На вопрос об этом он ответил; что «надо понимать советский политический язык». Это был грубый и глупый ответ. Люди старшего поколения могли вспомнить, что еще в конце 1940-х годов над Прибалтикой был сбит американский военный самолет. В официальном сообщении говорилось не только о нарушении советского воздушного пространства, но и о возникшей перестрелке самолета с советскими истребителями, после чего нарушитель «удалился в сторону моря». На некоторое время эти слова стали предметом разного рода шуток, но потом о них забыли, хотя выражение «удалиться в сторону моря» действительно вошло в советский политический язык. Однако в сообщениях сентября 1983 года встречались выражения «продолжал полет в сторону Японского моря» или «в течение 10 минут находился в зоне наблюдения радиолокационными средствами, после чего наблюдение за ним было потеряно». К тому же ничего не говорилось о какой-либо перестрелке. Да и почему иностранные корреспонденты 1980-х годов должны были помнить «советский политический язык» 1940-х годов?

Пресс-конференция в Москве не остановила разбушевавшуюся во всем западном мире пропагандистскую кампанию против «империи зла», как назвал Советский Союз Президент США Р. Рейган. В сложившейся обстановке А. А. Громыко вынужден был отложить поездку в Нью-Йорк на очередную сессию ООН, так как США отказались дать ему гарантии безопасности.

Что касается Ю. В. Андропова, то в сентябре 1983 года он хранил полное молчание, сознательно предоставив слово военным. Только 21 сентября в нашей печати появилось письмо Андропова «группе социал-демократических депутатов бундестага ФРГ». В нем говорилось о проблеме гонки вооружений и особенно о предполагаемом размещении американских ракет средней дальности на территории ФРГ. О трагедии над Японским морем Андропов не упомянул ни словом. Однако в начале октябре ему все же пришлось сделать заявление и об инциденте с «Боингом-747», и о пропагандистской кампании США и Запада в целом. Андропов полностью оправдывал действия советских военных властей и предупреждал, что Советский Союз будет и впредь очень жестко реагировать на провокации западных разведывательных служб. Заявление это было даже более резким, чем все прежние заявления советских военных и гражданских руководителей. Западные наблюдатели комментировали, однако, не столько резкость выражений советского лидера, сколько тот факт, что он молчал о произошедшей трагедии больше месяца. Высказывались предположения об усилении роли военных в СССР или о разного рода противоречиях в Политбюро.

Близкие к Андропову люди говорили позднее, что он достаточно хорошо сознавал, что военные лидеры страны запутались в трактовке произошедшей трагедии и тем самым подставили генсека. Но по понятиям того времени он был не вправе ради укрепления собственного авторитета подставлять под удар военных. Такие случаи бывали и в истории США. Так, например, американские военные власти просто обманули в 1960 году Президента Д. Эйзенхауэра в инциденте со сбитым над Уралом самолетом-разведчиком «У-2». Неверную информацию от военных получил в 1961 году о военных действиях на кубинской территории и Президент Д. Кеннеди.

Так или иначе, трагедия над Японским морем и долгое молчание советских властей о ней привели к тому, что именно СССР заплатил за свои действия чрезвычайно высокую политическую и существенную экономическую цену. Известно, что США надолго закрыли для советских гражданских самолетов американские аэродромы. Ряд санкций против СССР был принят и Международной ассоциацией гражданской авиации (ИКАО).

В политике трудно всегда говорить правду. Но есть ситуации, когда намеренное ее сокрытие приносит несравненно больший вред, чем признание пусть неприятных, но очевидных фактов. И, конечно, США не упустили в своей политике и пропаганде тот явный просчет советской стороны, к которому и Андропов имел, несомненно, прямое или косвенное отношение.

Как известно, еще с весны 1992 года по решению новых «демократических» властей Российской Федерации началось рассекречивание всех, даже самых секретных, советских архивов. В специальной папке «президентского» архива (а ранее архива Политбюро) хранились и все документы, связанные с судьбой корейского самолета «Боинг-747». Основные из этих документов были опубликованы – например, в газете «Известия» от 15 октября 1992 года. Из этих материалов мы узнали, что вскоре после описанной выше трагедии в районах Камчатки и острова Сахалин силами Тихоокеанского флота были организованы поиски электронной аппаратуры самолета – пресловутых «черных ящиков». Было привлечено до 40 кораблей и судов обеспечения Тихоокеанского флота, а также Мингазпрома и Минрыбпрома. 20 октября 1983 года были обнаружены остатки самолета, а через несколько дней, как докладывали Андропову Д. Устинов и В. Чебриков, и «интересующая нас электронная аппаратура (регистратор параметров полета и работы систем самолета и регистратор переговоров экипажа с наземными пунктами управления и членов экипажа между собой)». Эта аппаратура была поднята на борт корабля и самолетами доставлена в Москву в Научно-исследовательский институт Военно-воздушных сил для дешифровки и перевода. Вся эта работа заняла еще около месяца. При этом советские корабли продолжали имитацию поисков аппаратуры, и поэтому ни американская, ни японская, ни корейская разведки так и не узнали о том, что «черные ящики» погибшего «Боинга» уже изучаются в Москве.

Тщательная экспертиза показала советским экспертам, что отклонение «Боинга» от его обычного курса не было случайным. Экипаж самолета не мог не знать, что он летит над советской территорией. Было доказано что «КАЛ-007» регулярно поддерживал связь с другим южнокорейским самолетом, который совершал полет на близком расстоянии по международной трассе. Но не было получено доказательств разведывательного характера всей этой трагически закончившейся акции. В связи с этим Д. Устинов и В. Чебриков докладывали Ю. Андропову: «Учитывая вышесказанное, а также профессиональную подготовленность экипажа, высокую надежность навигационного оборудования самолета, можно считать неопровержимо доказанным, что вторжение южнокорейского самолета в советское воздушное пространство было преднамеренным. Оценка фактических данных, полученных при анализе показателей регистрирующей аппаратуры самолета и линии поведения администрации США после того, как самолет был сбит, подтверждает, что мы имели дело с тщательно организованной спецслужбами США крупномасштабной политической провокацией, которая преследовала двоякую цель. Во-первых, вторжением самолета-нарушителя в воздушное пространство СССР создать благоприятную обстановку для сбора разведывательных данных о нашей системе ПВО на Дальнем Востоке с привлечением самых различных средств, в том числе разведывательного спутника «Феррет». При безнаказанном полете самолета-нарушителя через наше воздушное пространство американцы, видимо, намеревались развернуть пропаганду о ненадежности нашей системы ПВО на Дальнем Востоке. Во-вторых, ими предусматривалось, если этот полет будет нами пресечен, использовать этот факт, чтобы опорочить Советский Союз. Разоблачение нами провокационного и разведывательного характера полета самолета и роли в его организации спецслужб США не позволило полностью достичь целей, к которым стремились американцы, организуя эту провокацию.

Поскольку эта акция тщательно готовилась, то они заблаговременно приняли ряд мер для скрытия целей ее проведения. При дешифровании регистрирующей аппаратуры, обнаружив достоверные данные преднамеренности вторжения в наше воздушное пространство, нам не удалось получить прямых доказательств разведывательного характера полета самолета. Поэтому объективные данные регистраторов параметра полета и речевого регистратора в случае передачи их западным странам могут быть использованы как СССР, так и западными странами для доказательства своих противоположных точек зрения относительно целей полета южнокорейского самолета. Не исключен при этом новый тур антисоветской истерии.

В связи с изложенным представляется целесообразным от передачи регистраторов в Международную организацию гражданской авиации (ИКАО) или в страну, изъявившую желание расшифровать записи, воздержаться. Наличие в СССР этих регистраторов сохранить в тайне. Данных, что США или Японии известно о нахождении указанной аппаратуры в наших руках, нет. Необходимые меры к сохранению тайны на будущее нами приняты.

В дальнейшем при возникновении вопросов, связанных с этим инцидентом, нам целесообразно придерживаться позиции, изложенной в Заявлении Советского правительства от 6 сентября с. г., категорически отказываться от возмещения ущерба и ответственность за гибель людей всецело возлагать на организаторов этой провокации – администрацию США.

Просим согласия».

Ю. В. Андропов дал просимое у него согласие. Только в конце 1992 и в начале 1993 года российская администрация по указанию Президента Б. Ельцина передала в ИКАО практически все материалы и документы по делу о гибели корейского самолета. Были переданы международным экспертам копии всех записей из «черных ящиков», а также копии всех переговоров между командными пунктами на Дальнем Востоке в ночь с 31 августа на 1 сентября. Летом 1993 года ИКАО официально объявил, что эта организация снимает все те обвинения с Советского Союза и России, которые выдвигались рейгановской администрацией. Советский Союз больше не обвиняется в том, что его ПВО и ВВС сознательно сбили пассажирский самолет, совершив тем самым жестокий и варварский акт. В документе ИКАО, в частности, говорилось: «3.12. Летный экипаж КАЛ-007 не выполнил надлежащих навигационных процедур, которые обеспечивают выдерживание воздушным судном заданной линии пути в течение всего полета… 3.32. Командование ПВО СССР сделало вывод, что КАЛ-007 является разведывательным воздушным судном РС-135 США перед тем, как оно отдало приказ о его уничтожении»[387]. Однако в заключении ИКАО нет вывода о преднамеренности нарушения «Боингом-747» советского воздушного пространства. С этим до сих пор не согласны многие российские военные эксперты. В то время как Россия предоставила ИКАО практически все документы и материалы по изучаемой проблеме, американская сторона до сих пор не представила в ИКАО многих имеющихся по этому делу материалов. Полемизируя с выводами ИКАО, российский эксперт полковник В. Дудин писал: «Масштабы и длительность залета “Боинга” в запретное и потому опасное воздушное пространство никак не укладываются в “образ” обычной навигационной ошибки… “Боинг” не сбился с курса где-то на маршруте, а сразу после взлета занял не заданное значение. Отсутствуют сведения о выдерживании установленных параметров сразу на нескольких приборах-курсоуказателях, индикаторах текущих координат, бокового уклонения от заданного маршрута, системах радионавигации и, наконец, на бортовом радиолокаторе. Конечно, экипаж вряд ли выполнял разведывательное задание – самолет не имел соответствующего оборудования. Но то, что полет с самого начала протекал не по заданной трассе и мотивировался какими-то причинами, – сей факт совершенно не исследовался ни ИКАО, ни президентской комиссией»[388].

Осенью 1997 года с сенсационными утверждениями о судьбе «Боинга-747» выступил бывший высокопоставленный сотрудник японской военной разведки Иосиро Танака, который в бытность на действительной службе руководил важнейшим для Токио объектом электронного шпионажа в городе Вакканай на самом севере острова Хоккайдо. Поясним: именно оттуда японцы и их американские союзники круглосуточно прослушивают российский Дальний Восток. Станция в Вакканае, кстати, и зафиксировала переговоры советских пилотов, преследовавших в ночь с 31 августа на 1 сентября 1983 года самолет южнокорейской авиакомпании КАЛ. В вышедшей 1 сентября книге «Правда о полете КАЛ-007» отставной японский разведчик на основе собственного расследования утверждает, что этот лайнер выполнял прямое задание американских спецслужб.

В результате проведенного исследования бывший офицер японской разведки пришел к выводу, что американские спецслужбы сознательно направили южнокорейский пассажирский самолет в советское воздушное пространство, чтобы вызвать переполох в системе противовоздушной обороны СССР и выявить ее засекреченные и обычно «молчащие» объекты. Как подчеркивает Танака, США в то время прилагали особые усилия к сбору информации о советской ПВО на Дальнем Востоке, которая в 1983 году была модернизирована и значительно усилена[389]. Таким образом, ставить точку в истории с трагедией над Японским морем все еще рано.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.