Мотивы

Мотивы

Что побудило Андропова, Громыко и Устинова изменить взгляды на развитие ситуации в Афганистане и вокруг Афганистана и рекомендовать проведение крупной военной акции? Оценивая разного рода события времен Хрущева и Брежнева, и прежде всего трагическое решение о вторжении в Афганистан, доктор экономических наук, писатель и публицист Николай Шмелев полагает, что такой шаг следует объяснять не столько простой человеческой дуростью, сколько идеологией, которая «чуть ли не с пеленок и до самого конца заковала мозги нашего руководства в шоры, в железные тиски». А главным фактором являлся, по мнению Шмелева, «шкурный корыстный человеческий интерес как двигатель истории. Что, Брежнев, Ю. Андропов, М. Суслов, Б. Пономарев или даже самый разрушительный, с моей точки зрения, для страны человек – Д. Устинов – ни сном ни духом не ведали, что творится в государстве? Да знали они, и неплохо знали. Но всем им (так же, как и нынешним) было глубоко наплевать и на страну, и на людей, и вообще на все на свете, лишь бы удержать в своих руках то, что они сумели ухватить от жизни, – положение и власть. А там… А там, как известно, «после нас хоть потоп». И так сверху донизу – от генсека до секретаря обкома и вплоть до обыкновенного секретаря партбюро»[271]. Шмелев сам называет свои утверждения примитивными, но настаивает на их верности, добавляя, что «совесть человеческая или отсутствие таковой есть фактор не меньшей исторической мощи, чем все идеологии, партии, массовые движения, производительные силы и производственные отношения, государственные интересы и прочая ученая дребедень, чем по сегодняшний день забиты наши головы»[272].

Можно понять эти горькие сетования Н. Шмелева, от которых у него «опускаются руки». Нельзя, однако, до такой степени упрощать мотивы деятельности лидеров Советского Союза и современной России. Интересы людей и групп – это не всегда корысть, а неумение найти лучшее решение в сложной ситуации – это не всегда глупость, хотя невежества и корысти всегда было немало, и не только в русской истории. Но Андропов, если говорить о нем, не был ни глупым, ни корыстным человеком, а идеологическая зашоренность не помешала ему трезво оценить ситуацию в Афганистане еще в марте 1979 года. Оценивая мотивы, побудившие Ю. Андропова и других членов Политбюро изменить свою позицию по Афганистану, Георгий Арбатов ставил на первое место вероломство X. Амина и надежды на Б. Кармаля. «До осени 1979 года, – писал Г. Арбатов, – Андропов был решительным противником военного вмешательства, как и руководство в целом. А потом свою позицию изменил. Почему? Думаю, потому, прежде всего, что к власти в Афганистане, убив своего предшественника Тараки, пришел Амин, который вызывал отвращение как кровавый убийца и совершенно беспринципный политик… Это, а также понимание полной бесперспективности внутренней политики Амина, отличавшейся крайней жестокостью и псевдосоциалистическим сектантством, видимо, и изменило позицию Андропова. Свою роль сыграла и чрезмерная, может быть, кем-то внушенная вера Андропова в то, что получивший у нас убежище Кармаль – один из более умеренных вождей афганской революции, изгнанный Тараки и Амином, – став с нашей помощью лидером, сможет, проводя умеренную политику, добиться гражданского мира в Афганистане»[273]. Примерно так же оценивал мотивы вторжения в Афганистан и бывший начальник информационно-аналитического управления внешней разведки КГБ СССР генерал-лейтенант в отставке Николай Леонов. «Что послужило основанием для принятия фатального для СССР решения? – писал Леонов. – Что могло толкнуть Политбюро, знавшее о неблагополучном положении в стране и кризисе стран Варшавского пакта, на столь рискованный шаг? Во-первых, из Афганистана шел поток очень эмоционально окрашенной информации из кругов “парчамистов”. По этим сведениям, “халькисты” развязали кровавый террор по всей стране, все тюрьмы были переполнены “парчамистами”, по ночам шли массовые расстрелы, трупы хоронили в траншеях, отрытых бульдозерами, или сбрасывали в горные речки. Все оставшиеся в живых члены НДПА вынуждены были скрываться, и за ними была организована настоящая охота. Складывалась картина поголовного истребления коммунистов своими бывшими товарищами по партии, переродившимися в изуверов. Второй причиной могло стать личное недоверие советского руководства к Амину. Этот человек отличался неуемным властолюбием и был способен на любые действия ради сохранения власти»[274].

Такое объяснение событий декабря 1979 года крайне поверхностно и недостаточно. Эмоциональная информация из Кабула об убийстве Тараки и казнях сторонников «Парчама» могла стать решающим мотивом для сентиментального и недалекого Брежнева, но не для таких людей, как Андропов, Устинов и Громыко. Более важным фактором развития афганских событий по худшему сценарию было то обстоятельство, что Советский Союз в 1978 году и с января до ноября 1979 года уже направил в Афганистан несколько тысяч военных и гражданских специалистов. Эскалация вмешательства имела свою логику. Масштабы сопротивления казались еще не столь значительными, чтобы Советский Союз был вынужден начать отступление. Однако и это не являлось главным фактором. Изменение оценок и предложений членов Политбюро определялось в первую очередь теми крупными изменениями в международной обстановке, которые произошли как разлетом и осенью 1979 года. В отличие от декабря 1978 года или января – марта 1979 Андропову, Устинову и Громыко приходилось учитывать в декабре 1979 года по крайней мере пять новых факторов.

Первый из этих факторов – иранский. Еще 1 февраля 1979 года в Иран вернулся встреченный сотнями тысяч приверженцев имам Рухолла Мусави Хомейни. Мужчины скандировали «Аллах велик! Шах ушел, имам пришел». Громадная процессия двигалась от аэропорта к кладбищу мучеников Бехеште-Захра. Женщины в чадрах пели. На всем пути к кладбищу, где Хомейни произнес первую по прибытии в страну речь, его приветствовали толпы иранцев, которых сдерживали 50 тысяч добровольцев, отобранных духовенством. В последние столетия нигде в мире не было еще столь стремительной и ошеломляющей победы религиозного лидера над мощной светской деспотией. Уже в ночь с 9 на 10 февраля в Тегеране началось вооруженное восстание, которое на следующий день охватило все население города. Повстанцы захватили управления полиции, тюрьмы, здание меджлиса, радио и телевидение, шахские дворцы. Даже Хомейни не ждал столь стремительного развития событий. Армия была вынуждена капитулировать. Шах Ирана Мохамед Реза Пехлеви, который еще недавно пышными торжествами отметил 2500-летие иранской монархии, а в 1970-е годы проводил политику «белой революции», призывая сограждан «совершить прыжок через столетия», «из средневековья в ядерный век», «к великой цивилизации», бежал из страны. 1 апреля 1979 года Иран был провозглашен Исламской республикой. В октябре 1979 года по стране прошла новая волна народных выступлений, главным образом молодежи. 4 ноября организация мусульманских студентов захватила американское посольство, объявив его сотрудников заложниками – до выдачи Ирану бывшего шаха. Хомейни одобрил действия своих последователей, назвав их «второй революцией, еще более крупной, чем первая». Воодушевленные победой, новые руководители Ирана призывали распространить исламскую революцию на весь мусульманский мир, что вызвало беспокойство не только у арабских и турецких лидеров.

Советские лидеры не только с вниманием, но и с тревогой наблюдали за неожиданными событиями в соседнем Иране. Воинствующий исламский фундаментализм представлял угрозу не только для Соединенных Штатов, но и для советских интересов на Ближнем и Среднем Востоке и в Центральной Азии. События в Иране оказали заметное и быстрое влияние на афганских мусульман. Даже проведенные наспех анализы и прогнозы показывали, что возможная победа мусульманских радикалов в Афганистане нарушит стабильность в советских республиках Закавказья и в Средней Азии, а также на Северном Кавказе и в Казахстане. События, которые происходили в Афганистане в 90-е годы, недавние победы талибов, установивших контроль почти над всей территорией страны, а также режим жесткой исламской ортодоксии доказывают, что опасения советских руководителей в 1979 году были не беспочвенными.

Второй фактор – это, бесспорно, американский. В Афганистане возросло в 1979 году не только влияние Исламской республики Иран, но и Соединенных Штатов. Америка опасалась усиления в Афганистане как советских позиций, так и позиций Ирана. Она опасалась утраты своего влияния в Пакистане. Результатом этой сложной борьбы интересов стала массированная поддержка американскими спецслужбами афганских моджахедов. При американской помощи в Пакистане создавалась не только система лагерей для беженцев из Афганистана, но и система военных баз, военно-учебных лагерей и складов оружия. В сознании советских лидеров возникали пугающие картины американских ракет, нацеленных на Советский Союз с территории Афганистана. Хотя для афганского народа было неприемлемо любое иностранное господство, страх перед американским проникновением в Афганистан был в Кремле слишком велик.

Третий фактор – это фактор Китая, в котором еще не изжил себя агрессивный маоизм. Слабые признаки улучшения отношений между Советским Союзом и КНР, которые отмечались наблюдателями после смерти Мао Цзэдуна, сменились в 1979 году неожиданным ожесточением и вооруженными конфликтами в Юго-Восточной Азии и на советско-китайской границе. Еще в январе 1979 года вьетнамская армия вошла на территорию Камбоджи, чтобы положить конец кровавому режиму Пол Пота и «красных кхмеров». Китай ответил на это «карательной экспедицией»: в северные провинции Вьетнама вторглась 550-тысячная китайская армия. Эта военная акция кончилась полным провалом; вьетнамская армия являлась в конце 1970-х годов самой сильной, опытной и хорошо вооруженной в Азии. Китайская армия была остановлена, окружена, но не уничтожена, а «выдавлена» за пределы Вьетнама. Однако Китай начал перегруппировку своих военных подразделений на границе Вьетнама, сюда перебрасывались новые дивизии, доставлялись танки, артиллерия, мотомеханизированные войска. Здесь начали строиться новые и ремонтироваться старые дороги. В этих условиях Советский Союз не мог не оказать поддержки своему союзнику. Весной и летом 1979 года советские войска на Дальнем Востоке и в Сибири были приведены в состояние боевой готовности. Сотни советских танков и бронемашин подошли к китайской границе всего на 200–300 метров, а самолеты неоднократно пересекали границу. По сообщениям западной печати, с советской стороны несколько раз открывался огонь по незаселенным местам на китайской территории. Было очевидно, что вражда между Советским Союзом и Китаем не отвечает глубоким и долговременным интересам обеих стран. Однако понимание этого пришло к руководителям КНР и СССР позднее.

Четвертый фактор – германский. Именно в 1979 году резко обострились отношения между НАТО и Варшавским блоком социалистических государств. ФРГ и Соединенные Штаты приняли, казалось бы, окончательное решение о размещении в Западной Германии американских ракет средней дальности «Першинг». Эти ракеты могли наносить ядерные удары по большей части европейской территории Советского Союза, включая Москву. У Советского Союза аналогичного оружия близ американских границ не имелось. Для Громыко, Устинова и Андропова такая ситуация казалась недопустимой. По логике холодной войны, ослабление позиций той или иной сверхдержавы в одном регионе можно и нужно было компенсировать усилением позиций другой сверхдержавы в другом регионе.

Пятый и, может быть, самый важный для того времени фактор состоял в неожиданном и быстром военно-стратегическом сближении между КНР и США, сближении, явно направленном против СССР. Соединенные Штаты и Китай лишь с 1 января 1979 года установили между собой дипломатические отношения и только с 1 марта этого года обменялись послами. Однако дальнейшие события с большим трудом поддавались рациональному объяснению. Америка согласилась не только прервать дипломатические отношения с Тайванем, но и денонсировать американо-тайваньский договор о взаимной обороне, вывести с Тайваня американские войска и демонтировать здесь военные базы. Семидневный визит китайского лидера Дэн Сяопина в США сопровождался громкими призывами к Америке «не доверять Советскому Союзу», не идти по пути «ложной разрядки», принять «эффективные и жесткие меры» для противодействия «гегемонизму».

Администрация Президента Дж. Картера, в которой все большую роль играл помощник Президента по вопросам национальной безопасности Збигнев Бжезинский, не только поддержала действия КНР в Юго-Восточной Азии по «наказанию» Вьетнама, но предпринимала интенсивные шаги по укреплению своих политических и военных связей с Китаем. В августе 1979 года в Пекин прибыл вице-президент США У. Мондейл. Он обещал Китаю крупные кредиты, в том числе и для приобретения нового оружия, ибо «мощь, безопасность и модернизация Китая в последующие десятилетия будут отвечать интересам Соединенных Штатов»[275]. В ноябре было объявлено о скором визите в КНР министра обороны США Г. Брауна и переговорах о военно-стратегическом сотрудничестве двух стран. Американская печать давала ясно понять, что это сотрудничество будет направлено в первую очередь против Советского Союза. Этот неожиданный для многих альянс не всем казался окончательным выбором США, да и Китая также. Было известно, что лидеры Республиканской партии США решительно осуждали разрыв Америки со старыми друзьями из «Китайской Республики» на Тайване. В случае прихода к власти республиканцы обещали отказаться от военно-стратегического союза с коммунистическим Китаем. Но очередные выборы Президента США должны были состояться только в ноябре 1980 года, и советские лидеры опасались откладывать еще на год принятие ответных мер, в число которых входило сохранение и укрепление контроля над ситуацией в Афганистане. Вьетнам, Камбоджа, Индия и Афганистан создавали некий «санитарный кордон», препятствующий, по мысли советских стратегов, американской и китайской экспансии, которая не казалась в конце 1979 года мифом.

Странно, что все эти обстоятельства прошли мимо Комитета по международным делам Верховного Совета СССР, который ограничился в своем заключении на Втором съезде только упоминанием о сложной международной обстановке и острой политической конфронтации в 1979 году, а также о «чрезмерной идеологизации советской внешнеполитической деятельности», не поднявшейся еще до высот «нового мышления».

Время с 12 до 27 декабря 1979 года прошло в интенсивной подготовке по линии армии, дипломатии и специальных служб. 25 декабря в 15 часов разведывательные батальоны 40-й армии, которая официально называлась теперь «Ограниченным контингентом советских войск» (ОКСВ), перешли советско-афганскую границу.

Вечером 26 декабря на дачу Брежнева прибыли Андропов, Устинов и Громыко. Кроме хозяина дачи здесь находился и Константин Черненко, который с 1978 года стал членом Политбюро и был наиболее близким Брежневу человеком в партийном руководстве. Устинов, Громыко и Андропов доложили о проведенной подготовительной работе и получили указание начать введение войск. Брежнев являлся в это время не только Генеральным секретарем ЦК КПСС, но и Председателем Президиума Верховного Совета СССР и Верховным Главнокомандующим. Его указание – «действовать… тщательно продумывая каждый шаг своих действий» – было письменно зафиксировано Черненко и на следующий день приложено к упомянутой выше записи заседания Политбюро от 12 декабря.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.