Советские и западные политические деятели о Брежневе

Советские и западные политические деятели о Брежневе

В последние несколько лет в нашей печати появляются мемуары и интервью, авторы которых, встречавшиеся или даже работавшие по многу лет вместе с Брежневым, делятся с читателями своими впечатлениями и оценками. Мне приходилось уже говорить о точке зрения известного советского публициста и журналиста Мэлора Стуруа, который оспаривает мое и Федора Бурлацкого мнение о Брежневе как «слабом лидере».

«Первое лицо в государстве, где господствовал культ личности, – писал М. Стуруа, – не назначали и тем более не выбирали. Первое лицо само делало себя. Оно всегда было тем, что в английском языке называют “селфмейдменом”, в буквальном переводе – человеком, сделавшим самого себя. Ведь выбрали же первым лицом в государстве сразу после смерти Сталина Георгия Маленкова. А он не устоял… Брежнев же устоял, выстоял и победил, и властвовал почти два десятилетия. И не потому, что был продуктом, посредственным продуктом консенсуса. Схема Роя Медведева разваливается, если вспомнить даже лежащие на поверхности события, не углубляясь во тьму коридоров власти. Как известно, Брежнев стал единоличным лидером не с ночи на утро. К власти после свержения Хрущева пришел, по сути дела, триумвират: Брежнев – Косыгин – Подгорный.

Лишь со временем Брежнев возобладал в нем. А устранение слишком занесшегося Кириленко? А укрощение строптивого Шелеста? А расправа со взбунтовавшимся Егорычевым? А уход Мазурова “по состоянию здоровья”? Нет, Брежнев был сработан не из глины сентиментальности, замешанной на слезах умиления и растроганности. Это был беспощадный боец со стальными кулаками, хотя и в бархатных перчатках. Нельзя путать интеллектуальную посредственность политического деятеля с его способностью стать лидером. Эти две ипостаси не всегда совпадают, а скорее всего и чаще всего не совпадают… Талант лидера предполагает прежде всего волю, целеустремленность, жесткость, переходящую “при надобности” в жестокость, отсутствие предрассудков. Брежнев владел этими качествами больше и лучше, чем его соперники, а посему и возобладал. Слабое наполнение его интеллектуального пульса и гедонизм, граничивший с развратом, разложением и казнокрадством, не должны заслонять это обстоятельство… Брежневых было два – сентиментальный и беспощадный, эпикуреец и мастер политической интриги, пышущий здоровьем жизнелюбец и человеческая развалина. Если первая пара полюсов – две стороны одной медали, то последнее – дело рук природы»[71].

После всего того, что я писал о Брежневе выше, очень трудно согласиться с мнением М. Стуруа о Брежневе как о сильном лидере «с железными кулаками». Бывший референт Брежнева А. Бовин, неоднократно встречавшийся со своим шефом при самых различных обстоятельствах, писал:

«В отличие от Сталина или Хрущева Брежнев не обладал яркими личностными характеристиками. Его трудно назвать крупным политическим деятелем. Он был человеком аппарата и, по существу, слугой аппарата. Если же иметь в виду человеческие качества, то, по моим наблюдениям, Брежнев был в общем-то неплохим человеком, общительным, устойчивым в своих привязанностях, радушным, хлебосольным хозяином… Так было примерно до первой половины 70-х годов. А дальше – дальше Брежнев стал разрушаться, разваливаться как личность и как политик. Всякая власть портит, абсолютная власть портит абсолютно. Но то, что раньше было трагедией, теперь стало фарсом»[72].

Нелишне познакомиться и с отзывом о Брежневе того самого «строптивого» П. Е. Шелеста, которого сумел отстранить от власти более сильный, по мнению Стуруа, Л. И. Брежнев. Возражая именно Стуруа, Шелест говорил в одном из своих интервью:

«Я бы никогда не сказал о Брежневе как о сильном, мудром, железном политике. Никогда. Он был типичным аппаратчиком. С Хрущевым он несравним. Брежнев все время играл на публику. Артист был. Мог и слезу пустить, если нужно. Ордена обожал, это уже ни для кого не секрет. Ему Подгорный говорил: “Хватит, Леонид Ильич, уже анекдоты рассказывают – Брежнев, говорят, на операцию лег, грудь расширяет, звезды вешать некуда”. Все впустую… Ну не мог без звезд, не мог, что ты будешь делать. За душой-то ничего. Как пришел выскочкой, так и ушел. А продержался, потому что окружение было такое. В политике имеет большое дело окружение. В политике один человек может продержаться только в том случае, если он будет диктатором. Брежнев не был диктатором. Это был безличностный культ»[73].

Примерно то же самое говорил о Брежневе и К. Т. Мазуров:

«Как все-таки получилось, что Брежнев столько лет оставался у руля?.. Как получилось? Когда освободили Хрущева от должности, не видели замены. Встал вопрос – кто? Вторым секретарем был Брежнев. Доступный, вальяжный, с людьми умел пообщаться, не взрывался никогда… Казалось, подходящий человек. Но главное выявилось потом – что он был очень некомпетентным руководителем… Леонид Ильич действительно ни в коей мере не обладал качествами выдающегося деятеля, он был хорошим выучеником той самой системы, о которой мы говорили. И, пользуясь ее методами, сумел перевести Политбюро во второй эшелон, лишить его права решающего голоса… Дело в том, что Брежнев опирался на Секретариат, а не на Политбюро. Традиционно Секретариат занимался организацией и проверкой выполнения решений, расстановкой руководящих кадров. А теперь все предрешалось группой секретарей. А там были Суслов, Кириленко, Кулаков, Устинов и другие… Секретариат рассматривал проблемы до Политбюро. И нередко было так – приходим на заседание, а Брежнев говорит: “Мы здесь уже посоветовались и думаем, что надо так-то и так-то”. И тут же голоса секретарей: “Да, именно так, Леонид Ильич”. Членам Политбюро оставалось лишь соглашаться… А главной заботой нашего руководителя, к сожалению, стала забота о создании личного авторитета»[74].

Надо полагать, что советские деятели, а тем более бывшие члены Политбюро, знали Брежнева лучше других. Тем не менее любопытно вспомнить и некоторые отзывы западных лидеров о Брежневе, ибо для оценки политика важно не только то, кем и чем он является на деле, но и то, какое впечатление он способен произвести на окружающих. Я уже писал о том, что советские люди и в 70-е годы, несмотря на все восхваления Брежнева, продолжали относиться к нему с оскорбительным для любого лидера равнодушием. У большинства своих сограждан Брежнев не вызывал ни чувства горячей симпатии, ни чувства страха, ни отчетливой неприязни. Но зарубежные политики, которые с начала 70-х годов вели с Леонидом Ильичом и его окружением многочасовые переговоры, старались как можно лучше понять этого человека. Я уже не говорю о том, что все детали, связанные с Брежневым, внимательно изучались и анализировались западными спецслужбами. В первой половине 70-х годов наиболее часто встречались с Брежневым три западных политика – канцлер ФРГ Вилли Брандт, помощник президента США, а вскоре и государственный секретарь США Генри Киссинджер и сам американский президент Ричард Никсон. В своих мемуарах, опубликованных еще при жизни Брежнева, все они оставили подробное описание встреч с советским лидером. Я приведу из этих многостраничных описаний лишь несколько характерных цитат. Так, например, бывший канцлер ФРГ В. Брандт писал:

«В отличие от Косыгина, моего непосредственного партнера по переговорам 1970 года, который был в основном холоден и спокоен, Брежнев мог быть импульсивным, даже гневным. Перемены в настроении, русская душа, возможны быстрые слезы. Он имел чувство юмора. В Ореанде он не только по многу часов купался, но много говорил и смеялся. Он рассказывал об истории своей страны, но только о последних десятилетиях… Было очевидно, что Брежнев старался следить за своей внешностью. Его фигура не соответствовала тем представлениям, которые могли возникнуть по его официальным фотографиям. Это не была ни в коей мере внушительная личность и, несмотря на грузность своего тела, он производил впечатление изящного, живого, энергичного в движениях, жизнерадостного человека. Его мимика и жесты выдавали южанина, в особенности, если он чувствовал себя раскованным во время беседы. Он происходил из украинской индустриальной области, где перемешались различные национальности. Больше чего-либо иного на формировании Брежнева как человека сказалась вторая мировая война. Он говорил с большим и немного наивным волнением о том, как Гитлеру удалось надуть Сталина…»[75].

В. Брандт отмечал также и очевидный рост власти и влияния Брежнева среди других советских политиков.

«Существует ряд взаимоотношений, – писал Брандт, – из которых я почувствовал, какие изменения произошли в положении моего визави. Прежде всего, вряд ли можно было более наглядно продемонстрировать его статус в качестве доминирующего члена советского руководства… он обнаруживал величайшую самоуверенность, когда обсуждал международные дела»[76].

На переговорах Брежнева с Брандтом присутствовал и будущий канцлер ФРГ Гельмут Шмидт, занимавший пост министра обороны ФРГ. В своих воспоминаниях он также отмечал постоянное стремление Л. И. Брежнева возвращаться к событиям Отечественной войны. Шмидт не забывает при этом отметить, что Брежнев во время бесед отдавал должное также разнообразным напиткам, предпочитая при этом польскую «Зубровку». Даже суховатый А. А. Громыко усмехнулся, когда увидел, что Брежнев, держа в руках бокал с водкой, сел в кресло возле книжного шкафа, где на полках стояли сорок томов сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса[77].

Первая и весьма продолжительная встреча Генри Киссинджера с Брежневым была секретной. Помощник президента США прибыл в Москву вскоре после своих и Р. Никсона поездок в Китай, поездок, весьма обеспокоивших советское руководство. Задачей Г. Киссинджера было проведение конфиденциальных переговоров о возможном визите президента США в СССР. После пребывания в Советском Союзе Киссинджер составил для Никсона и узкого круга американских лидеров подробную записку о личности Брежнева и некоторых людей из его ближайшего окружения. Эта записка, конечно, не была опубликована. Но еще при жизни Брежнева Киссинджер, покинувший Белый дом после победы на выборах кандидата демократов Дж. Картера, издал два тома мемуаров, в которых немало страниц посвящено и его встречам и переговорам с Брежневым. Вот как описывает Киссинджер свою первую встречу с советскими лидерами:

«Брежнев ожидал нас в самом большом доме для гостей в комплексе вилл на Ленинских горах, где мы остановились. Сбоку от него стояли Громыко и Добрынин, его помощник Андрей Александров стоял ненавязчиво на шаг сзади. Наследник Ленина, Сталина и Хрущева с энтузиазмом приветствовал меня. Явно разрываясь между советом вести себя благоразумно и сдержанно и собственной склонностью к общению, он чередовал энергичное похлопывание меня со строгой миной… Он старался скрыть свою неуверенность шумливостью, неистовством, громогласностью, а глубоко запрятанное ощущение своей неадекватности неожиданными порывами резкости. Внешность много значила для Брежнева. Во время моего секретного визита он показал мне с огромной радостью серию просторных и элегантных комнат, где будет жить Никсон, явно ожидая одобрения… С перерывом в два месяца я встречался лицом к лицу с двумя могущественными главами двух коммунистических гигантов… Наверняка, никто не достиг вершин коммунистической иерархии исключительно благодаря грубости, но шарм китайского лидера скрывал наличие этого качества, тогда как брежневское грубое “рукоприкладство” выделяло его. Китайцы даже в ситуациях величайшей сердечности соблюдали дистанцию. Брежнев, обладавший физическим магнетизмом, задавливал собеседника. Его настроение быстро менялось, и он не скрывал своих эмоций… Его руки были постоянно в движении, он крутил часы, сбивал пепел с вечно дымящейся сигареты, бряцал своим портсигаром по пепельнице. Он не мог держаться спокойно. Пока его замечания переводились, он неустанно вставал из своего кресла, ходил по комнате, громко объяснялся с коллегами и даже без объяснений покидал комнату, а потом возвращался. Поэтому при переговорах с Брежневым присутствовало ощущение эксцентричности… Однажды он принес игрушечную пушку, обычно используемую, по его словам, на заседаниях Политбюро. Она не выстрелила. Возня с ней, чтобы она заработала, заботила его гораздо больше, чем важность того, что я говорил. Наконец штуковина сработала. Брежнев с важным видом стал ходить по комнате, как человек, победивший соперника… Короче, Брежнев был не только генсек КПСС, но и подлинный русский. Он был смесью грубости и теплоты, одновременно неотесанный и обаятельный, хитрый и обезоруживающий… Он казался одновременно полным сил и истощенным… Он испытал достаточно эмоций для одной жизни. Он часто говорил, временами взволновывая собеседника, о страданиях второй мировой войны… Может быть, все действия Брежнева были полностью игрой?.. Я считаю, что он был искренен в своем желании дать передышку своей стране. В чем я не уверен, так это в цене, которую он был готов заплатить за это»[78].

Таковы были первые впечатления Киссинджера о Брежневе. Потом они встречались много раз на протяжении нескольких лет, и почти каждый раз Брежнев чем-либо удивлял своего партнера по переговорам. Во втором томе своих воспоминаний Киссинджер писал об одной из встреч с советским лидером:

«Брежнев пришел в мою резиденцию вскоре после моего прибытия и бурно приветствовал меня. Несколько позже он пригласил моих коллег и меня на ужин в свою виллу, которую он демонстрировал с гордостью предпринимателя, прошедшего путь от чистильщика сапог до миллионера. Он спросил меня, сколько стоило бы все это в США. Я бестолково и ошибочно предположил сумму в 400 тысяч долларов. Лицо Брежнева поникло. Мой помощник Хельмут Зонненфельд был более опытным психологом. “Два миллиона долларов”, – поправил он, вероятно, будучи ближе к истине. Брежнев воспрял духом и, сияя, продолжал свою экскурсию. Он показал нам с мальчишеской гордостью подшивку газетных вырезок и телеграмм от различных коммунистических руководителей по случаю присуждения ему Ленинской премии мира. Правитель с почти абсолютной властью, казалось, не видел никакого несоответствия, хвастаясь наградой от своих собственных подчиненных и поздравлениями от тех, чьи карьеры и политическое выживание зависели от него самого»[79].

Бывший президент США Р. Никсон также оставил обширные мемуары, в которых немало места принадлежит его встречам с Брежневым. Я уже приводил выше отдельные цитаты из этих книг. О своей последней встрече с Брежневым в 1974 году Никсон писал:

«Эта встреча дала мне возможность лучше познакомиться с Брежневым и изучить его как руководителя и как человека. Я провел с ним 42 часа в 1972 году и 35 часов в 1973-м. Как ни поверхностны были контакты подобного рода, они дают возможность для важных замечаний. Я нашел Брежнева более интересным и впечатляющим, чем во время нашей первой встречи. Вне ограничений, которые накладывал Кремль, его политические и человеческие качества казались более терпимыми. На одной из церемоний по подписанию договора, когда его ужимки сделали его центром внимания, я в шутку сказал: “Он лучший политик в этой комнате”. Он, как показалось, принял мои слова как наивысшую похвалу. Его поведение и юмор были почти озорными на встречах с общественностью. Насколько это было возможно, я выступал в таких ситуациях как его партнер, но иногда мне было трудно удерживать равновесие между вежливостью и достоинством. Брежнев демонстрировал типично русское сочетание высокой дисциплинированности в одних случаях с ее полным отсутствием в других. Забавным символом такой несовместимости был его новый смешной портсигар с вделанным в него счетчиком, который автоматически выдавал одну сигарету в час. Это был способ, которым он боролся с курением. В начале каждого часа он церемонно вытаскивал выделенную сигарету и закрывал портсигар. Потом, спустя несколько минут, он лез в карман пиджака и доставал другую сигарету из нормальной пачки, которую тоже носил с собой. Таким образом он мог продолжать свое привычное непрерывное курение до тех пор, пока не срабатывал счетчик и он мог достать заслуженную сигарету из портсигара… Я не мог удержаться от соблазна мысленно сравнивать Брежнева и Хрущева… Они оба были похожи в том смысле, что это были жесткие, упрямые, реалистические лидеры. Оба перемежали свои разговоры анекдотами. Хрущев был часто совершенно вульгарен и достаточно простоват. Там, где Хрущев был невежественен и хвастлив, Брежнев был экспансивен, но более вежлив. У обоих было развито чувство юмора, но Хрущев, казалось, гораздо чаще пользовался им за счет окружающих. Хрущев, кажется, был более быстрым в своих умственных реакциях. Брежнев мог быть резким, но всегда очень преднамеренным в своих действиях там, где Хрущев был более взрывным и более импульсивным. У обоих был темперамент, оба были эмоциональны»[80].

Подобного рода отзывы о Брежневе западных политических деятелей можно приводить и дальше. Они чаще всего неточны и явно преувеличивают способности Брежнева и как дипломата, и как политика, и как человека. Но в этих отзывах, относящихся к 1971–1974 годам, Брежнев и его «команда» предстают в относительно благоприятном свете, как люди, которые в состоянии вести международные дела и переговоры. Во второй половине 70-х годов иностранные лидеры, встречавшиеся с Брежневым, видели перед собой уже совершенно иного человека, об облике и политике которого я намерен писать во второй части книги. Режим Брежнева быстро дряхлел вместе с ним самим и начинал пугать всех своей иррациональностью. Если в начале 70-х годов западные руководители, побывавшие в Москве или принимавшие Леонида Ильича в своих странах, видели все же человека, способного к самостоятельным оценкам и, как им казалось, искренне стремившегося к миру и относительному разоружению, то во второй половине 70-х годов перед ними оказывался человек, очень плохо понимавший происходящие в мире события и возглавлявший политическую группу, которая управляла от его имени одной из сверхдержав по принципу «после нас хоть потоп». Эта деградация человека и режима, возглавляемого им, поощрение всеобщей лжи и усиление тотальной безгласности искалечили сознание целого поколения. С этой точки зрения общие последствия брежневщины оказались не менее тяжелыми, чем сталинщины. И мы сделали еще не слишком много, чтобы преодолеть эти последствия во всех сферах жизни общества.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.