Социальный эксперимент

Социальный эксперимент

Платон в своих общефилософских рассуждениях, когда противопоставлял идеальные формы (эйдосы) их слабым материальным подобиям, был совершенно прав. На словах Дионисий, может, и готов был согласиться с прекраснодушными рассуждениями Платона о мудром правителе, который всегда и во всем руководствуется только правилами добродетели. Но как жесткий прагматик он понимал: чтобы удержаться у власти, хочешь не хочешь, время от времени приходится прибегать к методам, имеющим мало общего с милосердием, моралью, а то и с законами. И он рассчитывал в этом отношении на «понимание» со стороны Платона. Да, вчера мы публично провозглашали одно, а сегодня вынуждены втайне делать нечто противоположное, но… Никаких «но»! – сурово отвечал Платон. Не стоит забывать, чьим учеником он был. Истина – прежде всего. Что по сравнению с чистотой идеи личная судьба Дионисия, или самого Платона, или даже всех Сиракуз? И хорошо бы отрубить вон тому оппозиционеру голову, но Даймонион не позволяет. Если бы на месте Дионисия оказался Алкивиад, с детства привыкший к подобным рассуждениям «по самому большому счету», то он бы тут же согласился, про себя посмеялся, а поступил по-своему. Но Дионисий с детства был солдатом, полководцем, сыном полководца. Он не привык, чтобы ему перечили. В конце концов постоянные упреки его так разозлили, что он обозвал рассуждения Платона стариковским брюзжанием. А в ответ услышал, что Платон и не ожидал ничего иного от тирана, который ни о чем, кроме сохранения своей власти, не думает. Реакция Дионисия была стремительной и действительно достойной тирана: он тут же распорядился казнить философа. Впрочем, очень скоро остыл. Не говоря уж о том, что казнь Платона, скорее всего, произвела бы скверное впечатление на «международное общественное мнение», она стала бы неадекватным решением диалектического противоречия между идеалистической теорией и практикой повседневной жизни. У Дионисия хватило ума, чтобы это понять.

С другой стороны, по опыту он знал, что нельзя выглядеть в глазах подданных человеком нерешительным, меняющим однажды принятые решения и кротко сносящим оскорбления. Это будет тут же истолковано как слабость. Поэтому он, воспользовавшись тем, что из Сиракуз на родину отправлялось спартанское посольство, передал лакедемонянам Платона, поручив продать его где-нибудь в рабство. Видимо, послы, как и положено спартанцам, оказались людьми, с одной стороны, жестокосердными, а с другой – малообразованными. Жестокосердными – потому что решили продать Платона на острове Эгина, где любого высадившегося афинянина по закону полагалось немедленно казнить. А малообразованными – потому что, скорее всего, ничего прежде не слышали ни о Платоне, ни о его сочинениях. На Эгине же весть о прибытии Платона вызвала небольшую сенсацию – нечасто на этот остров прибывали мировые знаменитости. От смерти его тут же особым решением народного собрания освободили. Правда, никто не мог воспрепятствовать спартанцам продать Платона в рабство: права частной собственности и тогда считались священными. Но торги тут же превратились в соревнование в благородстве между поклонниками платоновской философии. В конце концов его выкупил философ же, Анникерид Киренский, и отправил в Афины. А когда афинские друзья Платона собрали деньги и отправили их Анникериду, тот купил на них Платону небольшой садик в Академии (местности возле Афин), где с тех пор тот и занимался со своими учениками. Так что в практическом отношении Платон от всей этой истории даже выиграл. А языки всего мира обогатились термином «академия», которым с тех пор в большинстве стран называют высшие национальные научные учреждения. Дионисий немного позже окончательно опомнился и, беспокоясь о своей репутации, написал Платону письмо с просьбой не держать на него зла и не рассказывать никому об этой некрасивой истории и о неприглядной роли самого Дионисия. А Платон гордо ответил, что вообще не думает больше о тиране – есть предметы и поважнее. Но, видимо, это было не совсем так.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.