Смерть Суворова и памятник великому полководцу, 1800–1801 годы Николай Греч, Генрих фон Реймерс

Смерть Суворова и памятник великому полководцу, 1800–1801 годы

Николай Греч, Генрих фон Реймерс

Век XVIII отмечен «славными победами русского оружия», и не в последнюю очередь эти победы связаны с именем великого полководца А. В. Суворова. Впрочем, в современном событиям российском обществе отношение к Суворову было неоднозначным, о чем свидетельствуют, в частности, воспоминания журналиста и литератора Н. И. Греча.

Важной для меня эпохой был 1799 год – кампания Суворова в Италии. Д?лжно знать, что Суворов пользовался до того времени славой искусного и храброго генерала, но большая часть утверждала, что он может бить турок и поляков, а с французами не сладит. Матушка ненавидела его за варварства в Измаиле и Праге и выставляла перед ним своего героя Румянцева.

Другой порицатель его был человек умный, благородный, образованный, но большой чудак, некто Алерт, бывший некогда купцом, но оставивший торговлю по каким-то причудам. Он купил себе польское дворянство и был прозван Алерт-де-Венгоржевский. Ant (угорь) по-польски называется wengorz (венгорж). Находя, что женщины образованных сословий слишком ветрены и причудливы, он вздумал сочетаться браком с дочерью природы и женился на какой-то глупой эстляндской девчонке, которая преогорчила его жизнь... При всех этих причудах был он, как я уже сказал, человек хороший, умный и просвещенный.

Родители мои любили и уважали его. Алерт, как и все порядочные люди, порицал и ненавидел правление Павла и в досаде своей нередко переходил за границы. Таким образом предсказывал он неминуемую беду нашей армии в борьбе с французами, перед которыми падали воинства и царства. Во мне с самых детских лет был врожденный патриотизм и оптимизм: я досадовал и горевал в душе, слыша такие толки и предсказания. Вообразите после этого восторг мой, когда раздался гром побед Суворова в Италии! Я с жадностью читал реляции и газеты и торжествовал при Кассано, Требии и Нови. Критики и порицатели умолкали и только говорили: счастье его, что молодой генерал – как бишь его? – да, Бонапарте – в Египте, а то бы досталось Суворову. Да лих не досталось, думал я: а хотя б и этот разбойник вступил с ним в бой, наш Суворов победил бы его непременно.

В 1800 году император вызвал Суворова в Петербург, где полководец и скончался от сильнейшей простуды (видимо, воспаления легких), которую подхватил во время легендарного перехода через Альпы.

О том, как город прощался с Суворовым, читаем в воспоминаниях Н. И. Греча.

Наступила осень, и с нею стали приходить тяжелые, грустные известия о жалком и бедственном окончании войны, начатой так блистательно. С досады я перестал читать газеты и не знал, что делается в свете. Весной 1800 года прибыл в Петербург Суворов – больной, умирающий. Он остановился в доме племянника своего, т. е. женатого на его племяннице, княжне Горчаковой, графа Хвостова, на Крюковом канале, напротив Никольской колокольни. 6 мая он скончался.

Не помню с кем, помнится, с батюшкой, поехал я в карете, чтоб проститься с покойником, но мы не могли добраться до его дома. Все улицы были загромождены экипажами и народом. Не правительство, а Россия оплакивала Суворова. Известно, что подлецы и завистники обнесли его у Павла. Приехав в Петербург, он хотел видеть государя, но не имел сил ехать во дворец и просил, чтоб император удостоил его посещением. Раздраженный Павел послал вместо себя – кого? – гнусного турка Кутайсова. Суворов сильно этим обиделся. Доложили, что приехал кто-то от государя. «Просите», – сказал Суворов, не имевший силы встать, и принял его, лежа в постели. Кутайсов вошел в красном мальтийском мундире с голубой лентой через плечо.

– Кто вы, сударь? – спросил у него Суворов.

– Граф Кутайсов.

– Граф Кутайсов? Кутайсов? Не слыхал. Есть граф Панин, граф Воронцов, граф Строганов, а о графе Кутайсове я не слыхал. Да что вы такое по службе?

– Обер-шталмейстер.

– А прежде чем были?

– Обер-егермейстером.

– А прежде? Кутайсов запнулся.

– Да говорите же!

– Камердинером.

– То есть вы чесали и брили своего господина.

– То... Точно так-с.

– Прошка! – закричал Суворов знаменитому своему камердинеру Прокофию, – ступай сюда, мерзавец! Вот посмотри на этого господина в красном кафтане с голубой лентой. Он был такой же холоп, фершел, как и ты, да он турка, так он не пьяница! Вот видишь, куда залетел! И к Суворову его посылают. А ты, скотина, вечно пьян, и толку из тебя не будет. Возьми с него пример, и ты будешь большим барином.

Кутайсов вышел от Суворова сам не свой и, воротясь, доложил императору, что князь в беспамятстве и без умолку бредит.

Я видел похороны Суворова из дома на Невском проспекте, принадлежавшего потом Д. Е. Бенардаки. Перед ним несли двадцать орденов: ныне, я думаю, их больше у доброго Ивана Матвеевича Толстого, бывшего в свите наследника Александра Николаевича на путешествии его в 1840 году, а тогда это было отличие неслыханное. За гробом шли три жалких гарнизонных батальона. Гвардии не нарядили, под предлогом усталости солдат после парада. Зато народ всех сословий наполнял все улицы, по которым везли его тело, и воздавал честь великому гению России. И в Павле доброе начало наконец взяло верх. Он выехал верхом на Невский проспект и остановился на углу Императорской библиотеки. Кортеж шел по Большой Садовой. По приближении гроба император снял шляпу, перекрестился и заплакал.

О раскаянии императора Павла упоминал и офицер русской армии, позднее мемуарист Я. М. Старков-Третьяков.

Генерал-майор Алексей Дмитриевич Зайцов, бывший бригад-майором и в 1800 году находившийся безотлучно при особе государя императора, рассказывал мне, что во время выноса тела покойного Александра Васильевича из дома графа Д. И. Хвостова в Александро-Невскую лавру государь изволил выехать на встречу гроба с тленными останками великого и остановился на Невском проспекте. За гробом шло множество вельмож и военных чинов, и было неисчислимое множество народа всякого звания. При проносе гроба государь изволил снять с головы своей шляпу и проговорил:

– Прощай! Прости!.. мир праху великого!

– Я не утерпел и никак не мог себя удержать, громко зарыдал, – говорил Алексей Дмитриевич.

Государь обернул голову, взглянул и изволил сказать:

– Г-н Зайцов! Вы плачете? Это похвально; это делает вам честь; вы любили его?

У его величества из глаз слезы падали каплями. Пропустив процессию, государь тихо возвратился во дворец и целый день был невесел, и всю ночь не почивал, требуя к себе часто своего камердинера, который сказывал, что государь часто повторял слово: «Жаль!»

На следующий год на Царицыном поле за Михайловским замком был установлен памятник Суворову работы М. И. Козловского. Царицын луг получил свое название в честь летнего дворцаимператрицы Елизаветы Петровны; там находился и театр, а позднее луг превратили в плац, где устраивали парады. В 1799 году на Царицыном лугу был установлен Румянцевский обелиск (ныне – в сквере у Академии художеств). Что касается памятника Суворову, его начали ваять еще при жизни полководца; Павел хотел установить статую перед Михайловским замком. Но впоследствии император решил поставить перед замком памятник Петру Великому работы Ф. Б. Растрелли, а статую Суворова перенести на Царицын луг.

Немецкий путешественник Г. фон Реймерс присутствовал при открытии памятника.

Прямо напротив обелиска (Румянцевского. – Ред.) у Лебяжьей канавки, отделяющей эту площадь от второго императорского летнего дворца, стоит памятник всемирно известному своей храбростью фельдмаршалу князю Италийскому, графу Суворову-Рымникскому. <...> В конце октября 1800 г. император Павел приказал заложить этот памятник герою <...> и лишь год спустя после его смерти, 5 мая 1801 года, памятник Суворову был установлен и открыт. <...> Пьедестал статуи, или, скорее, основание его, составляет примерно две сажени в поперечнике; он круглый. <...> На этом цилиндре и установлена бронзовая статуя Суворова. <...>

(На открытии памятника. – Ред.) появился и император Александр собственной персоной после большого парада с участием нескольких батальонов гвардии и прочих полков, расквартированных в Петербурге. Покрывало упало, и под троекратный салют из личного оружия глазам многочисленных зрителей предстал образ героя. Бронзовая статуя, превосходно отлитая в Академии художеств, изображает его (пешая фигура в натуральную величину) в костюме римского воина, в шлеме, в правой руке его – обнаженный меч, в левой – щит, которым герой защищает находящиеся на маленьком алтаре папскую тиару и неаполитанскую и сардинскую короны. <...> Для этой большой площади, если смотреть с некоторого отдаления, фигура, пожалуй, маловата, и пьедестал был бы уместен как украшение комнаты, и все-таки на фоне стены высоких лип памятник производит очень хорошее впечатление. <...>

Вопреки утверждению Реймерса, Суворов изображен в образе не просто воина, а бога войны Марса, и потому Царицын луг в 1805 году был официально переименован в Марсово поле. А в 1818 году по предложению К. И. Росси памятник перенесли на Суворовскую площадь, где он не так терялся, как на просторе Марсова поля.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.