Приложение IX

Приложение IX

Письмо М. Шертока Рутенбергу

Приводится по оригиналу, хранящемуся в RA. Написано на бланке газеты «Davar».

Адриатическое море 8.VII.1929

Дорогой Петр Моисеевич,

Очень жаль, что не удалось с Вами повидаться перед отъездом. Я норовил Вам телефонировать в течение последних дней перед отъездом, но был так занят, что никак не удалось. А когда улучил свободную минуту, то раз Вы были на Иордане, а другой раз в Ерусалиме. В последнее утро я случайно – увидев Пейсаха на улице – узнал, что Вы в Тель-Авиве, сейчас же помчался на <электро>станцию, но хотя дать знать через телефонистку, что мне надобно Вас видеть немедленно, что я сейчас же уезжаю – Вы в ту же минуту уехали, вероятно, по неотложному делу. Певзнер мне сказал, что Вы будете назад в 11 – время отплытия моего парохода. У меня каждая минута была рассчитана. Из станции я пошел в «Давар», где имел закончить целый раздел. Когда справился и вышел, чтобы ехать домой и к пароходу, встречаю одного из Ваших рабочих с приглашением немедленно прийти. К сожалению, было поздно, так как, повторяю, минуты были рассчитаны, у меня еще билета не было, деньги не были разменяны, паспорт не был поменян, вещи, прощание и т. д. Я всю эту длинную историю рассказываю – во-первых – чтобы извиниться, что не пришел, когда Вы позвали, а во-вторых, чтобы сказать Вам прямо и просто, что Вы не совсем правильно поступили, когда оставили меня – пришедшего специально на станцию и перед Вашими подчиненными, меня знающими, во всеуслышание заявившего, что мне необходимо видеть адона <господина> Рутенберга сию же минуту – перед фактом отъезжающего автомобиля и кончика Вашей шляпы. Я Вас не так уж часто тревожу, и когда прихожу в год или в полтора, то даже если случается, что Вы именно в ту же минуту должны уехать по экстренному делу – то, по-моему – т. е. if I were you – Вы могли бы выйти ко мне и сказать: «Черток, извините, я должен уехать, шалом!» Вы так не поступили, и это Ваше отношение, к<ото>рое, кстати, проявилось не в первый раз – меня сильно огорчило. Ну, довольно, поставлю на этом точку и перейду к делу.

А дело вот в чем. Из того, что я слышал от Давида, Берла Репетура и Бен-Гуриона, из того, что я вынудил Багарава мне рассказать – он сам ко мне не обращается – у меня составилось впечатление, что Ваше дело переходит через тягчайший внутренний кризис, какого оно еще не испытало и к<ото>рый грозит разразиться внутренней катастрофой. Сознание крайней серьезности положения меня побуждает выразиться перед Вами. Вы не должны придать этому моему «вмешательству» никакого общественного характера. Это дело моего личного долга по отношению к Вам и к Багараву, к двум людям, к<ото>рым я – по разно сложившимся обстоятелствам – предан всей душой. Скажу еще что-то: в этом несчастном пахтеровском деле, в к<ото>ром, мне кажется, все причастные виноваты, я тоже имею, хотя и косвенно, известную долю ответственности за усугубление путаницы, в связи с кое-какими заметками, к<ото>рые появились в <«>Давар’е<»> и к<ото>рые лучше бы остались неопубликованными.

Мне кажется, что Вашему делу грозит опасность потерять душу. Опасность эта не минет, даже если Б<агарав> останется, если не изменятся те условия, в к<ото>рые он был в последнее время поставлен, лишающие его всякой возможности работать ответственно и с честью. Тут не только вопрос жизненного пути человека, отдавшего себя всецело служению делу и теперь, после десяти лет, поставленного перед вопросом возможности продолжать работу, – а вопрос судьбы самого дела. Потому что уход Багарава и Каца будет ударом, от к<ото>рого Ваше дело не оправится, – ударом внутренним и именно поэтому наиболее пагубным. Вы знаете, что Вы человек не из легких. Я Вас не критикую, я констатирую факт. И ввиду этого факта, если нашелся человек, к<ото>рый в течение десяти лет нес все бремя Вашего дела, к<ото>рый всецело ушел в него и совершил неимоверное усилие, чтобы к Вам приспособиться, с Вами сжиться и сработаться, если такой человек от Вас уйдет, то помимо сопряженной с этим ответственности за потерю рабочей силы, накопленного знания и опыта, навыка, связей и инициативы – один только человеческий момент личного разрыва неминуемо подорвет Ваш престиж к<аж ответственного шефа, к<ото>рый в критическую минуту не смог предотвратить такой катастрофы. Я дрожу при мысли, что те опасения, к<ото>рые я здесь высказываю, превратятся в действительность, что часть khevrat ha-khashmal[63] и Ваше имя потерпят такой ущерб, не говоря уже об ущербе, к<ото>рый будет нанесен работоспособности дела. Никто Вам этого не простит – в первую линию никто из Ваших служащих, вера которых в Вас будет неисправимо подорвана.

Нужно проявить большое душевное усилие, чтобы преодолеть все происшедшее и восстановить нарушенное равновесие. Теперь главное не установить вину – виноваты все, и порчей крови все ее искупили – а создать возможность дальнейшей работы. Вы один способны на такое душевное усилие, ибо Вы больше всех и всех ответственнее. Вы будете отвечать за все – перед собой и перед другими. Тут должен действовать призыв к высокой сионистской ответственности, носителем коей Вы всегда являлись в моих глазах. Потому что недопустимо, чтобы на таких важнейших стратегических пунктах нашей позиции наша сила и боевая способность зависели от личных трений, к<ото>рых мы не в силе преодолеть.

Все это у меня было на языке, когда я брался за трубку телефона, чтоб позвонить Вам в Хайфу и когда ждал в Вашей передней в Тель-Авиве. Теперь, возможно, что все то, что я сказал, придет слишком поздно. Если нет – то поймите, Петр Моисеевич, что даже если катастрофы не будет и Б<агарав> останется, нельзя, чтоб он остался так, с чувством задавленной обиды. А чтобы этого не осталось – нужно товарищеское объяснение. В нем должны были участвовать – для того, чтобы оно было «all round» – и гистадрутовские люди, к<ото>рые были причастны к этому делу: Б<ен> Г<урион>, Ремез, Б. Репетур, может быть, и Давид. Конечно, и Абрам Моисеевич, Багарав, Кац, Д. Аифшиц. Я не сомневаюсь, что такое разъяснение выравнило бы все и создало новую атмосферу, без к<ото>рой я не вижу возможности успешной работы khevrat ha-khashmal и гармонического сотрудничества histadrut[64] с ней и с ее штабом.

Теперь до свидания. <…>

Всего Вам лучшего. Не взыщите за слишком длинное письмо и за неровный почерк – немножко качает.

Ваш Shertok[65].

От имени Ahdut ha-avoda[66] – спасибо.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.