Глава 6 Генерал Brandstrom

Глава 6

Генерал Brandstrom

Главнокомандующий посылает меня к шведскому послу договориться об обмене пятнадцати военнопленных.

– Я знаю, – говорит Корнилов, – что этот вопрос нас не касается, а подлежит ведению Главного управления Генерального штаба; но шведский посол генерал Brandstrom обратился ко мне лично; мне было неудобно отказать и направить его в другое учреждение.

Самый факт обращения генерала Brandstrom к Главнокомандующему не заключал в себе ничего особенного, так как после объявления войны Швеция официально приняла на себя защиту интересов немецких подданных, оставшихся в России.

Новое поручение как нельзя лучше совпадало с расследованиями, занимавшими контрразведку.

Среди выпущенных из тюрем и бежавших из концентрационных лагерей при февральском перевороте, по нашим сведениям, десятка полтора засели сразу в бест[28] в шведское посольство, чем поставили посла в неудобное положение. Он хотел от них избавиться.

Некоторые из этих незваных гостей, особенно один пожилой врач, настолько осмелели, что выходили погулять по городу. Я не торопился нарушать их мирного режима: за гуляющими ходили мои агенты, выясняли их маршруты и записывали новые адреса.

Еду к генералу Brandstrom вечером; не называя своей должности, прошу доложить, что к нему приехал офицер от Главнокомандующего.

Посол принимает меня. Начав с обычных приветствий, переходим на длинный дипломатический разговор на французском языке.

Brandstrom говорит, что у него в Посольстве живет 15 «несчастных», сильно перепуганных революцией, которых он с удовольствием отправил бы в Германию.

Он делает мне первое предложение – вместо названных 15 человек отпустить из Германии только 7 русских военнопленных. При этом сам же улыбается. Я тоже. Стараюсь отвечать ему в том же духе дипломатической непроницаемости, без упоминания о прогулках доктора. Говорю, что те несчастные, о которых он заботится, очевидно, так прекрасно устроены в его доме, что другие могли бы им позавидовать. Затем благодарю за столь высокое мнение о русских, которое я всецело разделяю и усматриваю в его оценке, вытекающей из предложения дать двух немцев за одного русского. Но при этом выражаю опасение, что при соблюдении формальностей Главное управление Генерального штаба может не согласиться с нашими расчетами и оказать препятствие.

По существу, я ничего не имел против того, чтобы отпустить спрятавшихся шпионов и других к себе на родину, тем более что их связи были уже достаточно выяснены. Какая тюрьма могла их сохранить до суда и где, наконец, по каким законам они будут отбывать наказание?

В разбираемом частном случае шведский посол весьма кстати не только брался сам их вывезти, но еще являлась возможность вернуть кого-нибудь из концентрационных лагерей Германии. Конечно, я не мог согласиться с его первой арифметической формулой. Brandstrom осторожно настаивает, ссылается на несогласие германского Главного командования, очевидно готовясь к моему контрпредложению с цифрами, переставленными в обратном порядке. Я не заставляю себя ждать – высказываю предположение, что было бы правильно разобрать оба списка поименно, так как легко может оказаться, что следует выписать как раз обратно – 30 русских за 15 немцев.

Свидание затягивается. Посол предполагает запрашивать Берлин через Стокгольм. Встаю уходить, говорю на прощание, что для этих «несчастных», может быть, лучше всего остаться в посольстве, и прошу, на всякий случай, записать адрес и мою должность – «начальник контрразведки».

Едва успел я произнести эти фатальные слова, как мне пришлось, уступая выразительным жестам Brandstrom, снова занять свое место.

Он долго молчал. Мы сидели друг против друга, не произнося ни слова, как долго – не знаю; мне казалось, бесконечную минуту, пока я не заговорил первый. Я сказал, что дело военнопленных не может у нас вызвать разногласий, тем более что я со своей стороны всецело поддерживаю желание Главнокомандующего оказать любезность лично шведскому послу, а потому полагаю, что вопрос можно покончить теперь же, обменяв 15 на 15, но, конечно, против тех, находящихся в Германии, кого выберет Главное управление Генерального штаба. Заканчиваю свое предложение уверенностью, что Главное немецкое командование, очевидно, тоже пожелает сделать любезность послу Швеции и не замедлит изменить свои инструкции. Brandstrom соглашается. Поблагодарив друг друга, мы расстаемся после долгого рукопожатия.

На другой день утром мне докладывают, что ко мне приехал шведский посол. Принимаю его в своем кабинете. Он входит в сопровождении свиты из трех старших чинов посольства; говорит, что приехал с визитом, представляет мне своих спутников. Рассаживаю гостей. Об обмене пленных – ни полслова.

Brandstrom высказывает пожелание, чтобы наше знакомство не прекращалось. Наши «длинные дипломатические фразы» исчезают. Он любезно просит меня обращаться к нему лично по всем вопросам, которые будут относиться к его ведению. Мы расстаемся в наилучшем настроении, в прекрасных отношениях. Я несколько раз заезжал к Brandstrom, по делам одного госпиталя, где самоуправство военнопленных доставляло много хлопот контрразведке, а главным образом по вопросам о полчищах военнопленных, которые, пользуясь режимом свободы передвижения, начали показываться на митингах. В провинции бывали случаи массового участия немецких солдат в большевистских демонстрациях. Большевики трубили по этому поводу о торжестве интернационала; но Brandstrom, не разделяя их точки зрения, соглашался со мною, что интернационал пока что выходит однобоким. В Петрограде не доходило до массового выступления военнопленных. Но отдельных из них, называющих себя больными, здоровых, переодетых и всяких, мои агенты часто вылавливали и на улицах, и на митингах, особенно в районе Финляндского вокзала. Brandstrom всегда очень охотно помогал мне брать их на учет. Положение его, как посла нейтральной державы, принявшей защиту интересов подданных нашего противника, было, конечно, крайне трудным.

Падкая на дешевые сенсации молва сплетала кругом посольства всевозможные простейшие легенды о шпионаже. Их авторы не давали себе отчета, что шпионы ищут скрытых путей, а не открытой вывески. Вероятно, эти необоснованные слухи задевали Brandstrom, побудили его со мною ближе познакомиться, демонстративно представить мне своих старших подчиненных.

В наших встречах он всегда строго соблюдал нейтралитет, я оставался в официальных рамках. Только мы не вели игры, как при первом свидании. Я видел его всегда таким, каким он был у меня с ответным визитом – приветливо настроенным, как мне казалось, – ко мне расположенным и всегда лояльным. Именно таким сохраняется он в моей памяти.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.