Синантроп и процессы антропо- и расогенеза в Китае

Синантроп и процессы антропо- и расогенеза в Китае

Проблема происхождения человека, которая после открытий Ч.Дарвина казалась до предела ясной каждому школьнику, ныне, после ряда десятилетий серьезных исследований и сенсационных новых находок, выглядит много сложнее. Прежде всего находки Л.Лики близ оз. Танганьика не только доказали, что прародиной всех людей была Африка, и при этом значительно удревнили сам процесс гоминизации (до нескольких миллионов лет), но и поставили перед специалистами вопрос о параллельном развитии прогрессивных и более отсталых форм гоминид: обнаруженный Л.Лики президжантроп (Homo Habilis) оказался более прогрессивной формой, гоминидом в полном смысле этого слова, тоща как живший в том же районе много позже него зинджантроп был еще прегоминидом. Прямыми потомками презинджантропа стали архантропы вида Homo Erectus, к числу которых принадлежат, в частности, давно уже известные науке гейдельбергский человек, синантроп и питекантроп. Приняли ли они реальное и тем более равное участие в дальнейшей эволюции гоминид? Вопрос неясен, причем особенно осложнился он в последнее время в связи с проблемой пресапиенса.

Пресапиенсом антропологи стали именовать прогрессивную ветвь палеоантропов, принципиально отличную от неандертальца и неандерталоидов с их теперь считающейся необратимой специализацией (т.е. существенными отклонениями от нормы, характерной для современного человека, — например мощные надбровные дуги-валики). Разумеется, неандертальцы, как и пресапиенсы, эволюционировали, создавали свою культуру (стоянки эпохи палеолита), но не они, а только и именно пресапиенсы дали начало процессу сапиентации и породили новый вид сапиентного человека (Homo Sapiens), откуда и их название.

Все сказанное не означает, что непрогрессивные формы гоминид не принимали активного участия в генеральном процессе антропо- и расогенеза. Напротив, их роль сомнений не вызывает, ибо в реальной жизни шел постоянный процесс метисации и гибридизации. Вопрос, следовательно, стоит другой: могли ли все боковые ветви архантропов и палеоантропов или каждая из них в отдельности самостоятельно породить сапиентного человека или для этого обязательным было, как то представляется в свете теории пресапиенса, участие в процессе сапиентации и метисации именно его, пресапиенса, отдаленного потомка презинджантропа? Можно сказать и иначе: если сапиентация могла реализоваться без участия в процессе метисации пресапиенса, то теряется смысл вычленения прогрессивных палеоантропов (пресапиенсов) из ряда других, а вместе с тем и смысл всей теории пресапиенса.

Столь пространный и для неспециалиста, возможно, достаточно непростой экскурс в общую теорию антропогенеза важен потому, что изложенные посылки имеют самое прямое отношение к восточной боковой ветви архантропов, и в частности к синантропу (подробнее см. [17, гл. 3]). Дело в том, что синантроп — в некотором смысле гордость Китая, не говоря уже о том, что находка его останков вначале в пещерах местности Чжоу-коудянь (пекинский синантроп), а затем и в других местах (Ланьтянь, пров. Шэньси; Юаньмоу, пров. Юньнань) дала огромный материал для палеоантропологов, сделавших вывод, что синантроп представляет собой китайскую модификацию архантропа, типологически близкую яванскому питекантропу. А из такого рода посылки почти автоматически может следовать вывод, что синантроп — прямой предшественник современных монголоидов, и в частности китайцев, о чем свидетельствуют и некоторые особенности его облика, например специфичные именно для монголоидов лопаткообразные зубы-резцы, на что обратил особое внимание специально исследовавший черепа синантропов Ф.Вейденрейх [311, с. 276—277].

Утверждения о прямой преемственности между синантропом и сапиентными монголоидами отнюдь не беспочвенны. Более того, они подкреплены солидными исследованиями сторонников теории полицентризма, виднейшими представителями которой были Ф.Вейденрейх и К.Кун. Слабое место этой теории (как и варианта ее, теории дицентризма) в том, что сторонники ее делают сознательный акцент на упомянутой преемственности, видя в ней главное, тоща как вопрос о метисации в ходе сапиентации считают как бы второстепенным (см. [184, с. 481]). Между тем дело обстоит, насколько можно судить, как раз наоборот.

Процесс сапиентации с его серией очень сложных и практически неповторимых положительных мутаций, приведших к кардинальным преобразованиям в нервной, эндокринной и иных важнейших системах трансформировавшегося человека, не мог параллельно и с идеальной идентичностью протекать в разных регионах ойкумены независимо друг от друга. Следовательно, идея полицентризма порождает серьезную основу для вывода о генетическом неравенстве людей в разных регионах, т.е. людей разных расовых типов. Между тем современная наука, как известно, считает несомненным, что все представители Homo Sapiens, независимо от их расового типа, являются сапиентными людьми, т.е. результатом преобразований, связанных с уже упомянутой серией сложных и явно неповторимых, однократных положительных мутаций. Стало быть, сапиентный человек возник лишь в одном месте, в пределах так называемой зоны сапиентации, в ходе трансформации пресапиенса.

Сказанное означает, что преемственность между синантропом и сапиентными монголоидами не может считаться главной, ибо она не имеет отношения к процессу сапиентации. А отсюда следует, что главным в генезисе сапиентных монголоидов была именно метисация, т.е. смешение между сапиентными и досапиентными особями в различных регионах ойкумены, куда достаточно быстро, решительно оттесняя досапиентных соперников,

стали проникать сапиентные люди после завершения (около 40 тыс. лет назад где-то в районе Ближнего Востока) процесса сапиентации. Становление различных расовых типов было, таким образом, результатом гибридизации сапиентных неоантропов с местными досапиентными палеоантропами, адаптировавшимися за долгие сотни тысяч лет к жизни в том или ином из регионов мира.

Такова генеральная модель. Как конкретно может она объяснить реалии ранних этапов китайской предыстории? Что может подтвердить ее исходные позиции и основные выводы? Как вписывается все это, в свою очередь, в теорию моноцентризма, сторонники которой говорят о едином во всем его многообразии и вариациях процессе сапиентации человека?

Начнем с того, что упомянутая выше типологическая близость синантропа и питекантропа позволяет говорить о большой восточноазиатской зоне обитания особой ветви архантропов. Подобная постановка вопроса подкрепляется данными археологии. Изучение нижнепалеолитических стоянок различных регионов мира позволило Х.Мовиусу [273] еще в 40-х годах XX в. выделить особую и весьма обширную восточноазиатскую зону культур с преобладанием галечных каменных орудий типа чопперов и чоппингов, которая в этом смысле принципиально отлична от располагавшейся к западу от нее зоны «классических» ручных рубил. Ни сам он, ни другие исследователи не выдвигали тезиса о периферийности или вторичности восточноазиатской зоны. Однако некоторые основания для такой постановки вопроса все же имеются.

Известно, например, что — во всяком случае, с позиций теории моноцентризма, в наши дни явно лидирующей в мировой науке, — параллельное развитие в различных регионах неравноценно и, более того, во многих случаях ведет в тупик. Изучение длительного периода существования китайских архантропов, живших примерно 600—200 тысяч лет тому назад, дало достаточно весомые доводы для такого вывода: за почти полмиллиона лет архантроп в биологическом и культурном плане не столько эволюционировал, сколько стагнировал и даже деградировал. Поэтому и был сделан вывод, что синантропа, как и питекантропа, следует считать боковой ветвью, тупиковой линией филогенетического древа гоминид, что, в частности, нашло свое отражение на генеральной схеме в обобщающем труде «История человечества», вышедшем в 60-е годы под эгидой ЮНЕСКО [228, с. 2, табл. 1].

Но стагнация восточноазиатской модификации архантропа еще не означала, что особи этого типа не принимали участия в глобальном мировом процессе антропогенеза. Дело в том, что анализ нижнепалеолитических культур способен сказать исследователю больше, чем изучение скудных останков гоминид. Материалы местонахождений Чжоукоудянь, Ланьтянь и особенно стоянка Кэхэ (пров. Шаньси) позволяют заключить, что синантроп пришел в Китай с юга, из зоны чопперов. Однако этим не исчерпываются имеющиеся данные о ранних архантропах на территории Китая. Во-первых, наличие в культурах Ланьтянь и особенно Кэхэ (обе ориентировочно могут быть датированы 700—500 тыс. лет до н.э.) немалого количества элементов культуры рубил свидетельствуют и об определенном влиянии с запада. Во-вторых, результаты сенсационных раскопок конца 70-х годов в Сяочанляне (пров. Хэбэй), где были обнаружены свыше 800 каменных орудий (преимущественно скребел) весьма раннего времени, тоже свидетельствуют о связях с культурами нижнего палеолита на западе. Хотя датировка сяочанлянского палеолита (около 2,5 млн. лет тому назад) представляется явно завышенной, она тем не менее подводит к выводу, что в северном Китае задолго до синантропа могли существовать архантропы иного, невосточноазиатского типа. Характерны «западные» признаки и для культур, пришедших на смену синантропу, в частности для культуры Динцунь.

Останки динцуньского человека и культуру Динцунь обычно датируют 200—150 тыс. лет тому назад. Типологически они близки синантропу и его культуре, а также к культуре Кэхэ. Но наличие здесь же немалого числа европейского типа рубил и иных орудий, сходных с мустьерскими скреблами и остроконечниками, позволяет поставить вопрос о том, что культура Динцунь и динцуньский человек — результат процесса гибридизации, смешения западной и восточной традиций и соответственно различных типов гоминид. Иными словами, динцунец, которого есть основания считать уже не архантропом, а палеоантропом (неандерталоидом), мог иметь две различные предковые линии — местную, идущую от синантропа, и пришлую, неандерталоидную. Неандерталоидами считают также близких к динцунь-цу протолюдей из Чанъяна (пров. Хубэй), из Маба (пров. Гуандун), а также ордосского человека (Внутренняя Монголия). Все эти неандерталоиды генетически явственно связаны с синантропом, о чем свидетельствуют лопаткообразные формы резцов и некоторые иные признаки. Но эта связь, как и в случае с дин-цуньцем, была, видимо, не единственной предковой линией. Более развитые эволюционно признаки палеоантропа (по сравнению с архантропом), бывшие результатом определенной мутации или серии мутаций, следует отнести, видимо, на счет другой предковой линии, восходящей не к синантропу.

Вопрос далеко не ясен. Но морфологическая разница между синантропами и динцуньцами (проточеловека из Маба или из Чанъяна оставим в стороне — материала слишком мало для гипотез, хотя и аналогии с динцуньцем не исключены) позволяет предположить, что замкнутая инбредная линия синантропа с ее ограниченным генофондом сама по себе прогрессивной эволюции, связанной с серией положительных мутаций, породить не могла. Для этого нужен был, как о том свидетельствует биология, кросс-бридинг (гибридизация, метисация), который и сыграл, видимо, решающую роль, вызвав к жизни динцуньских, а затем ордосских палеоантропов и соответствующую более развитую палеолитическую культуру.

На какое-то время это выдвинуло восточноазиатскую зону на новые рубежи процесса антропогенеза. Однако те же причины, что в свое время обусловили стагнацию синантропа, сыграли аналогичную роль и несколькими сотнями тысяч лет позже, в эпоху господства в северном Китае палеоантропа (неандерталоида) динцуньско-ордосского типа. Как осторожно сказано в одной из работ, авторы которой в целом склоняются к презумпции автохтонности всего китайского, начиная с синантропа, «следует отметить, что среди костных останков палеоантропов, найденных до настоящего времени на этой территории (в Китае. — Л.В.), нет ни одной находки, которую можно было бы сближать с прогрессивными неандертальцами из пещер Кафзех и Схул в Палестине — наиболее вероятными предками людей современного типа» [55, с. 37]. «Прогрессивные неандертальцы» — это пресапиенсы, о которых уже говорилось. Были ли они вообще в Китае? И если нет, то как и откуда появились первые сапиентные люди, монголоидные неоантропы на его территории?

Процесс сапиентации, как упоминалось, протекал в районе Ближнего Востока около 40 тыс. лет назад, после чего сапиентные неоантропы стали энергично распространяться по ойкумене, в том числе и на восток. Продвижение неоантропов в погоне за добычей и с учетом климатических изменений (ледниковый период и т.п.) заняло немало времени — не одно тысячелетие. Но как бы то ни было, через ряд тысячелетий сапиентные неоантропы могли преодолеть большие расстояния и многие преграды и очутиться где-то поблизости от мест обитания монголоидных палеоантропов. Контакт — или, точнее, многочисленные контакты — между теми и другими мог иметь своим результатом появление нового качества — монголоидных неоантропов, которые должны были быть сапиентными людьми и в то же время нести на себе сильный расовый отпечаток монголоидности. Как выглядело это на деле? Что говорят данные физической антропологии, исследования палеоантропологов?

На территории Китая обнаружены две группы монголоидных неоантропов палеолита. Первая представлена костными останками южных неоантропов, обнаруженных в 50-х годах. Череп из Люцзяна (Гуанси-Чжуанский автономный район) по своим морфологическим характеристикам стоит как бы посредине между монголоидом и негро-австралоидом. Нижняя часть черепа из Лайбиня, найденная в том же районе, с менее выраженным расовым типом и морфологически чуть более поздняя, тоже являет собой южный тип сапиенса. Для этого типа, который представ лен также и пигмеоидным цзыянским человеком, в общем характерно сочетание архаичных черт с сапиентными и монголоидных с негро-австралоидными, что не должно удивлять. Среди ранних ближневосточных сапиентов были достаточно заметны австралоидные черты, которые сочетались с европеоидными[7] а в процессе движения на юг сапиентные неоантропы с подобными признаками могли обрести еще более ярко выраженные черты австралоидности, которые после метисации с монголоидными палеоантропами могли дать именно наблюдаемый результат.

Второй, северный вариант представлен группой неоантропов из Верхнего грота (Шандиндун) Чжоукоудяня, обнаруженных неподалеку от той пещеры, где был найден первый синантроп В 1933 г. Пэй Вэнь-чжун нашел там три сапиентных черепа мужской и два женских. В 1939 г. в специальной монографии посвященной этой находке [310], Ф.Вейденрейх констатировал, что во всех трех черепах причудливо смешаны различные расо вые признаки: в мужском — монголоидном — заметна сильная примесь европеоидности, а в женских, тоже монголоидных, — австралоидности и даже американоидности. В дальнейшем антропологи, включая и китайских, пришли к выводу, что монголоидные признаки у шандиндунцев преобладают, хотя и в различной форме.

Констатация этого тем не менее не решила главного вопроса; откуда у монголоидных неоантропов взялись иные расовые при знаки. Вопрос очень острый, в первую очередь для тех, кто от стаивает идею автоэволюции синантропа. Ее энтузиаст К.Кун был вынужден заметить по этому поводу, что, хотя для него прямая преемственность между синантропом и шандиндунцем вне сомнений, остается все же неясным, сам ли синантроп, без чужой помощи, сумел добиться тех мутаций, которые способствовали трансформации его в сапиентный тип шандиндунца, или же это сделал «кто-то еще», «вмешивавшийся» в процесс [184, с. 481]. Такого рода признание К.Куном возможности метисации за счет внешних по отношению к синантропу особей стоит многого.

Итак, проблема синантропа — как и монголоидного палеоантропа и тем более монголоидного неоантропа — отнюдь еще не решена. Остается много неясностей, разобраться в которых явно невозможно без обращения к положениям общей теории антропо- и расогенеза. В то же время нельзя не учитывать, что и теоретическое осмысление сложных процессов создается не на пустом месте, но является следствием тщательного изучения конкретных материалов, среди которых все то, что связано с синантропом, динцуньцем или шандиндунцем, занимает важное место.

Не вдаваясь более в детали и подробности, в заключение подчеркну самое главное: за тем, что порой многим кажется очевидным и само собой разумеющимся, нередко стоит серьезная проблема. В данном случае она сводится примерно к следующему. Нет никаких сомнений в том, что архантропы типа синантропов, даже если они являли собой тупиковую ветвь эволюции, сыграли решающую роль в процессе генезиса монголоидов как расового типа, и в частности китайцев. Упоминание о стагнации отнюдь не означает вычеркивания их из процесса становления современного человека. Оно означает лишь, что без чужой «помощи», без толчка извне, без метисации потомки синантропа не получили бы импульса для развития в сторону сапиентации. Толчок, о котором идет речь, — стоит повторить — сводится к серии необходимых мутаций, сумма которых и представляет собой результат прогрессивной эволюции всего филогенетического древа гоминид, причем серия мутаций такого рода имела место лишь в одной, головной ветви этого древа, в той, что была связана с трансформацией пресапиенсов.

Можно по-разному относиться к этим построениям. Можно, как то сделал К.Кун, видеть в них неясную по своей сути альтернативу. Можно, как поступают сторонники моноцентризма, занять жесткую позицию, настаивая на том, что для распространения позитивных мутаций, для прогрессивной эволюции и сапиентации метисации были необходимы. Можно пытаться вовсе не замечать проблемы, как то нередко встречается в работах китайских специалистов, да и не только их. Но в любом случае проблема остается. А вместе с ней свое место занимает и более общая проблема исторического единства человечества и его культуры, тех генеральных закономерностей (миграции, мутации, культурная диффузия, метисация, спорадическое или постоянное взаимодействие культур и т.п.), которые всегда способствовали, а подчас и определяли ускорение процесса эволюции человечества — при сохранении самобытности, культурной автономии, расового типа каждого из его более или менее крупных отрядов. 

Данный текст является ознакомительным фрагментом.