Май потрясений

Май потрясений

Май 2014-го был крайне тяжел для защитников Славянска. Его атаковали буквально со всех сторон. Тогдашняя слабость Вооруженных сил Украины выручала нас. Хотя кто будет отрицать стойкость и мужество стрелковцев?

Тогда, после референдума о независимости 11 мая, встал вопрос: а какова позиция официальной Москвы? Признает ли она президентские «выборы» на Украине 26 мая? И как она вообще относится к ЛНР и ДНР? Сегодня об этом стараются забыть, но 17 мая премьер ДНР Александр Бородай дал пресс-конференцию, на которой заявил, что власти обеих народных республик готовят обращение в МИД РФ с просьбой о принятии ЛНР и ДНР в состав России или о размещении на их территории военных баз — как в Крыму. Позже он говорил о том, что Россия должна принять республики в рублевую зону, предупреждал о начинающейся в них гуманитарной катастрофе. К тому времени нас от трагедии в Одессе отделяли какие-то две недели, от убийств мирных людей в Мариуполе — какая-то неделя, и души погибших еще не успели покинуть наш бренный мир. Мы ждали какой-то реакции Москвы. Но она хранила молчание. Хотя ее СМИ вроде бы вели самую горячую кампанию в нашу поддержку. Мы не понимали: а намерен ли Кремль признавать грядущие «выборы» президента Украины, на которых победа заранее отдавалась Порошенко, ставленнику Соединенных Штатов и ЕС? Эта двойственность, это молчание официальной Москвы буквально сводили с ума.

Именно это молчание властей РФ в ответ на прямую просьбу ЛНР и ДНР о вхождении в состав придало смелости и наглости Киеву. Он понял, что может безнаказанно проводить карательную операцию. Орудовать огнем и мечом. Мы не складывали рук и собирались драться. Хотя оружия по-прежнему не хватало.

По вечерам я валился спать, как подкошенный. Мы все четче понимали, что прежняя надежда на то, что нужно лишь день простоять да ночь продержаться — и придет на подмогу могучая Красная армия (вернее — Российская), испарилась окончательно. Война все больше набирала обороты, наш противник смелел, бросая в бой тяжелую артиллерию, реактивные установки залпового огня, боевые вертолеты. Стрелковцы же в Славянске ухитрялись маневрировать одной самоходной «Ноной» и минометами. Над их головами проносились «самостийные» Су-27, грозя бомбардировками. И люди все чаще спрашивали меня: где же Россия? Неужели для того, чтобы она пришла на помощь, нужны разрушенные города и тысячи убитых, изувеченных, лишившихся всего? Господи, как трудно было отвечать на эти вопросы, когда ты сам не знал ответа! Сочувственные передачи российских телеканалов в сочетании с молчанием Кремля просто сводили с ума…

Мы старались использовать все способы борьбы. Проводили интернет-акцию «Save Donbass People», чтобы повлиять на западное общественное мнение. Организовывали благотворительные концерты.

25 мая 2014 года Игорь Стрелков написал в своем дневнике:

«Они постоянно кого-то хватают, с нашего региона свозят в Изюм, где довольно жестко пытают. Кроме пыток, держат пленных и задержанных в яме с водой, кормят кашей с песком… Глупые, недалекие люди… Они, вероятно, так и не уразумели, с кем столкнулись… Ведь если (вернее, когда) мы начнем побеждать и они (в надежде на „крымский вариант“) с собачьей преданностью начнут заглядывать нам в глаза с немым вопросом „нас ведь на службе оставят? мы ведь свои, славяне!“, то ответ будет для них ужасающе неожиданный… Не-е-ет! Никаких крымских вариантов! Собравшееся у нас в ополчение сборище моих старых друзей-приятелей — чеченских ветеранов — будет воевать по-настоящему не только на фронте. В тылу тоже всю мразь к ногтю возьмем и сбушники в Изюме и Харькове, если не успеют удрать, вспомнят и кашу с песком, и зиндан с водой, куда они бросают сейчас русских мальчишек и стариков».[24]

Говорил тогда, и скажу теперь: нужно было строить государственный механизм новых республик. Не допускать сваливания их в кошмар анархии и гуманитарной катастрофы. Но мое Мобуправление работало, получается, без всякой поддержки новых властей.

То, что Москва признала выборы Порошенко уже 26 мая, стало для нас тяжелым психологическим ударом. Как же так? Мы-то работали на срыв этих выборов и добились своего в Донецкой области. В ДНР ввели чрезвычайное положение. Начались бои за Донецкий аэропорт. Они принесли первые поражения нашему ополчению. Славянск молотят из артиллерии: там началась гуманитарная трагедия. Я стараюсь держаться уверенно, даю интервью о невозможности переговоров с Порошенко, пока его войска проводят настоящий геноцид. Читаю уже старые строчки от 27.05.2014:

«Нужны две исходные точки, которые они должны принять. Первая — независимость народных республик Донбасса. Вторая — вывод (из Донецкой Народной Республики) всех иностранных оккупационных войск украинской армии…

Если киевская сторона согласится с этими исходными точками, то посредники на переговорах будут не нужны…»[25]

Но настроение у меня в тот момент — препаршивое. Из Славянска приходят вести: приходится воевать старыми, еще времен Отечественной, противотанковыми ружьями Симонова. Они-то и в ту войну не брали новейших гитлеровских танков, а уж против современных машин — и подавно бесполезны. Разве что против всяких там БТРов, МТЛБ и БРДМок. Катастрофически не хватает своей артиллерии, современных противотанковых управляемых ракет. Господи, выстоят ли они? А в Донецке — пока еще почти что мирная жизнь, взрывы в диковинку. Но зато ходят вооруженные люди и «кошмарят» население. Вспыхивают спорадические перестрелки: то ли диверсии укров, то ли бандитские разборки между своими. Ни черта не поймешь. Скорее, все-таки второе. Атмосфера крайне нездоровая. Убит наш активист, стоявший у палатки. Кто это сделал? Не найдешь. Пока Стрелков дерется в Славянске, в Донецке ушлые ребята отбирают дорогие машины, золото и бриллианты, «шарпают» богатые дома. Но никто не трогает резиденции олигархов — Ахметова, Колесникова. Они явно откупились.

Тогда, в июне 2014 года, я почувствовал, что я, Павел Губарев, должен быть в это время в Славянске, чтобы сражаться с врагом лицом к лицу. Я набрал Стрелкову по шифрованной связи:

— Здравия желаю, Игорь Иванович.

— Здравия желаю, Павел, — незамедлительно ответил главнокомандующий.

— Товарищ полковник, тошно мне в Донецке. Устал смотреть на этих мародеров-отжимщиков. Разрешите прибыть на службу в Славянск, на передовую, — отрапортовал я уставшим голосом.

— Хм… — секундное молчание. — Отставить. Павел, а кто мне пополнение будет присылать?

Я на секунду задумался. Информация, логистика, фильтрация, транспорт, ресурсы… А без меня ведь все действительно может заглохнуть. А даже если не заглохнет, то «доброжелатели» помогут, чтоб заглохло.

— Есть отставить. Встречайте сорок два человека сегодня. Выехали полчаса назад.

— Благодарю.

Игорь Стрелков тогда писал: «Добровольцы есть. Но есть и проблемы с их доставкой. А самое главное — целая куча тыловых полководцев, еще толком ничего не сделавших для защиты страны, стремится перехватить их на себя». И это была истинная правда. И я продолжил работу в Мобупре.

В Москве Сергей Глазьев требует введения бесполетной зоны над Донбассом, читай — операции ВВС РФ против авиации карателей. Но его голос забивают официальные пропагандисты, вопящие об опасности мировой ядерной войны. Господи, чушь-то какая! Неужели американцы полезут на ядерный рожон ради каких-то украинских холопов?

Никакого единого командования в ДНР нет. В ЛНР — то же самое. Моя попытка связать Бородая со Стрелковым и что-то сделать для государства провалилась полностью. «Иваныч, мне нужна охрана!» — заговорил премьер-министр. Он обсудил с ним единственный вопрос: личную безопасность. Я тогда, надо сказать, просто оторопел.

В республике каждый командир батальона — сам себе командование. Понятно, что нужно разоружать часть этой феодальной вольницы, но кто это сделает? Не снимать же бойцов Стрелкова с позиций! Бородай по-прежнему работает преимущественно «орально» — произносит речи на пресс-конференциях, реально же с ним никто не считается. Иногда тоска берет: нужно одновременно воевать и заниматься организаций государственного аппарата. Нет сил! Это в Чечню Москва могла прислать и советников, и инструкторов, и бригады управленцев, развернуть там полевые учреждения Центрального банка. Нам она не пришлет ничего: колупайтесь сами. А как? Своего бюджета нет, валюта — чужая, предприятия продолжают платить налоги Киеву. Разрушается инфраструктура.

Очень умно ведет себя Захарченко. Он всем старается показать свои послушность, гибкость и договороспособность. Но свои амбиции не показывает.

Читаю свои же записи того времени. Уже тогда мне стала очевидна опасность дискредитации идеи Новороссии, Русского мира. Опасность превращения промышленно и научно развитого Донбасса в какое-то ужасное Сомали-2, в Дикое поле, в царство уголовщины. Пока весь этот негатив прикрывается войной. Но ведь весь этот социальный кошмар неизбежно выйдет наружу. Люди-то не слепые! Разве они хотят жить под властью откровенной атаманщины? Кажется, я становлюсь опасным уже и для новых властей — властей ДНР. Какая ирония судьбы, однако…

Я предсказал сопротивление старой власти и ее попытки совершить так называемую «аппаратную контрреволюцию» путем занятия должностей и «вылизывания определенных частей тела некоторым деятелям ДНР». Я обещал стоять до конца за народ и идти до полного установления народовластия.

Ночь с 1 на 2 июня считаю еще одной своей датой рождения.

Тогда кто-то выстрелил из подствольного гранатомета в окно моего кабинета на девятом этаже теперь уже бывшей областной администрации. Одна из двух выпущенных гранат попала в двадцати сантиметрах от окна. Взрывом повышибало стекла в окнах на всем этаже.

Там, в резиденции правительства ДНР, располагалось наше Мобуправление. Целились же явно в мое окно. Кто это был? К тому времени в Донецке почти свободно шастали диверсионно-разведывательные группы ВСУ и правосеков. Вполне возможно, что палила одна из таких групп — по светящемуся в ночи окну. Но после этого покушения мы предпочли уйти из здания правительства и перенести Мобуправление целиком на базу ополчения, в бывшее управление СБУ на Щорса.

Тогда я еще не знал, что впереди меня ждет еще один «день рождения» — второе и намного более серьезное покушение. Но об этом позже.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.