7

7

Собрание курфюрстов в Регенсбурге, состоявшееся в 1630 году, имело значение только для империи, поскольку проблемы, которые там решались, были далеки от Германии. И для обеих сторон главными были темы голландской войны и давней вражды между Бурбонами и Габсбургами.

Теперь, когда Фердинанд стал хозяином Германии, испанцы потребовали, чтобы он заставил князей помочь им покорить голландцев. Их не смущало то, что провалились все прежние попытки побудить к этому германских правителей. Взятки в виде пенсиона регулярно выплачивались курфюрстам Кёльна и Трира, герцогу Нойбурга, некоторым офицерам в армии, министрам при дворе в Вене, даже слугам Валленштейна, и все понапрасну[697]. Курфюрст Кёльна несколько раз выражал голландцам протест по поводу военных действий, проводившихся фактически на его землях, но Максимилиан запретил выступать против них даже тогда, когда близость голландских войск встревожила Тилли[698]. Более того, однажды курфюрсты попросили эрцгерцогиню Изабеллу снять все ограничения на голландскую торговлю на том основании, что независимо от отношений с Испанией Соединенные провинции формально входят в империю и должны пользоваться соответствующими привилегиями[699].

Фердинанду надо было очень постараться, чтобы уговорить князей объявить войну голландцам. Но долг перед Испанией обязывал его поднять этот вопрос первым, когда он в начале июля 1630 года открывал собрание в Регенсбурге. Оправдывая необходимость армии ссылками на Мантуанскую войну, император указал, что голландцы нарушают единство и целостность империи, и призвал курфюрстов принять против них необходимые меры. Князья ответили: они не будут вести никаких дискуссий, пока Фердинанд не сократит армию и не найдет нового главнокомандующего. Что касается враждебности голландцев, то они ничего подобного не заметили; напротив, испанцы беспардонно используют германские земли для своих военных операций[700].

Атака, контратака, тупик. Фердинанд ответил примирительно по стилю, но не по сути. Он сказал, что всегда настаивал на поддержании в армии высокой дисциплины, и пообещал подыскать другого военачальника[701]. Курфюрсты остались недовольны, отчасти расплывчатостью ответа, но главным образом из-за слухов о том, что Фердинанд намеревается назначить главнокомандующим своего сына, а это их устраивало еще меньше. 29 июля курфюрсты выдвинули еще ряд требований, гораздо более жестких[702].

Фердинанд уехал на охоту, курфюрсты делились своими впечатлениями, и император вернулся лишь вечером 31 июля. За это время в городе появились двое французских агентов, в том числе сам отец Жозеф. Их прибытие, а больше всего новые требования курфюрстов, вконец испортили Фердинанду настроение, и он прошел к себе в апартаменты, просидев с советниками до трех часов ночи[703].

Последующие события полностью оправдали тревоги Фердинанда. И отец Жозеф, и папский нунций окончательно настроили курфюрстов на то, чтобы не санкционировать войну против голландцев и не избирать молодого эрцгерцога римским королем. Отец Жозеф сделал все для того, чтобы ни один аспект испанского вмешательств в Германии не ускользнул от внимания курфюрстов[704], и второй французский агент, Брюлар, смог с похвалой отозваться о князьях как о «хороших французах»[705]. Иоганн Георг Саксонский тем временем успел прислать меморандум из шести предварительных условий для ведения переговоров о мире. Главными из них были требования вернуть в империи религиозное устройство, действовавшее в 1618 году, отозвать «Эдикт о реституции» и резко уменьшить размер военных контрибуций[706].

7 августа Фердинанд попробовал еще раз сломить волю католических курфюрстов. Он заявил, будто всегда уважал конституцию, и ненавязчиво предложил секвестрировать герцогство Клеве-Юлих, наследственность которого еще не определилась[707]. Это была завуалированная попытка оказать помощь испанцам в войне с голландцами, предоставив им укрепленный пункт на Нижнем Рейне. Чтобы умаслить князей, на следующий день он устроил показательный выезд всадников на арене, в котором вновь победил и получил главный приз его старший сын[708]. Благодаря усилиям постановщика молодой Фердинанд великолепно сидел в седле, но его отец ошибался, если думал, что этого достаточно для покорения сердец мудрых мужей. Ответ курфюрстов был отрицательный. Они заострили все внимание на герцогстве, признали крайнюю сложность проблемы и наотрез отказались одобрить его секвестр[709].

На руках у Фердинанда все еще оставались два козыря, Валленштейн и «Эдикт о реституции». Принесение в жертву генерала ублажит католических курфюрстов, отзыв эдикта может умиротворить курфюрстов Саксонии и Бранденбурга и даже побудить их, пусть и запоздало, приехать в Регенс-бург. Он решил разыграть первую карту и 17 августа созвал советников, чтобы обсудить, как лучше всего избавиться от генерала. Валленштейн находился всего лишь в нескольких милях, в Меммингене, с войском, и сам император не мог предсказать, как полководец отнесется к своей отставке[710]. Удивительно, но посыльный, отправленный для зондажа, сообщил, что Валленштейн уйдет сам, если на это будет воля императора. 24 августа в Мемминген явилось имперское посольство[711]. Валленштейн принял посланников с достоинством и вручил прошение об отставке. Генерал показал им также космограмму, которая указывала на то, что судьба Фердинанда в кризисные моменты управляется Максимилианом. Валленштейн подчинился персту Небес, однако в душе приготовился к возмездию[712].

Уход Валленштейна лишил французских агентов поддержки Максимилиана Баварского. Для него теперь было важнее всего возобладать над Фердинандом в военной сфере, и его больше не интересовали иностранные союзники. А в это время войска Фердинанда заняли Мантую, вынудив французского герцога бежать из страны. Французы, потерпев поражение в Италии и лишившись поддержки Максимилиана в Германии, почувствовали свою слабость, чем Фердинанд не преминул воспользоваться. Он предложил дать свое согласие на утверждение Карла Неверского герцогом Мантуи при условии, если французы уступят Казале и Пинероло испанцам и поддержат тех, кого надо, в империи. Это была атака на французско-голландский альянс, выпад против намеченного Ришелье договора со шведами. Во Франции король болел, и запросы послов об инструкциях по поводу дальнейших действий оставались без ответа. Отцу Жозефуи Брюлару пришлось самим принимать решение. 13 октября 1630 года они дали условное согласие на все требования Фердинанда, и Регенсбургский договор был подписан.

Во Франции вести о заключении договора восприняли с негодованием. Ришелье, встревоженный и злой, заявил венецианскому послу, что намерен бросить политику и уйти в монастырь[713]. Казале и Пинероло потеряны, альянсы с голландцами и шведами порушены, дружба с германскими князьями закончилась — таков печальный итог дипломатии отца Жозефа. Тем временем Фердинанд, преисполненный самых добрых чувств к проигравшему противнику, тепло распрощался с послами и просил передать Ришелье и королю Франции заверения в своем исключительном к ним почтении[714].

Фердинанд выжал все, что мог, из отставки Валленштейна. Его другой козырь — отзыв «Эдикта о реституции» — мог принести еще больше выгод. Эггенберг заклинал его пойти на этот шаг[715]. Шведский король наступает, каждый день приходят все новые известия о его продвижении. У него пятьдесят тысяч человек, он уже взял Гюстров и Веймар. Регенсбург наполнили всякие домыслы и страхи[716]. Самое неподходящее время для ссор с протестантскими курфюрстами. Откажись он от «Эдикта о реституции», курфюрсты Саксонский и Бранденбургский сразу же прекратят свой протест: они же выпустили манифест, утверждавший, что только лишь эдикт и препятствует установлению мира в империи. Католические курфюрсты готовы встретиться с ними. Конечно же, Фердинанд должен уступить, для блага династии.Эггенберг предостерегал его от бескомпромиссного упрямства. Фердинанд с удовольствием разыграл одну карту. Но он не хотел пускать в дело вторую. Избавление от Валленштейна и отзыв эдикта имели для него совершенно разную ценность. Одно действие относилось к политике, другое — к вере. Врожденный фанатизм, помогавший ему прежде, на этот раз оказал ему плохую услугу.

Уже в конце августа в Регенсбурге говорили о том, что император не уступит[717]. В продолжение всего собрания имперские войска в Вюртемберге, проявляя исключительную жестокость, принудительно приводили в исполнение эдикт на монастырских землях. Фактически Фердинанд одержал победу только над Ришелье, но не над князьями. В ноябре участники собрания разъехались, так и не решив почти ни одной проблемы.

По договоренности с голландцами, они обязались освободить Клеве и Юлих, а Фердинанд дал обещание отвести и все другие войска, отказавшись от идеи секвестра и положив в долгий ящик наболевшую проблему голландского нейтралитета[718]. Имперская армия поступала под командование Максимилиана и Тилли, и Фердинанд возвращался на позиции пятилетней давности, то есть когда у него еще не было Валленштейна. «Эдикт о реституции» теперь предстояло обсудить на общем съезде князей[719]. Римский король избран не был, войну в интересах Испании не объявили.

Одержав дипломатическую победу над Ришелье, Фердинанд потерпел два серьезных поражения. Вряд ли ему было благодарно и то самое правительство, ради которого он жертвовал собственными интересами. В Мадриде были возмущены тем, как закончилась история с герцогством Клеве-Юлих, испанское правительство даже не нашло слов признательности императору за Мантую.

В самой империи политика Фердинанда потерпела фиаско. Давление Испании оказалось слишком тяжелым. Собрание в Регенсбуре не объединило Германию, а, напротив, еще больше разъединило. Максимилиан и его лига вновь обрели власть над политикой Фердинанда, два протестантских курфюрста окончательно отмежевались от своих коллег[720]. Король Швеции мог расчленить империю как прогнивший настил.

Фердинанда постигла неудача. Не добился того, чего хотел, и Максимилиан. Иоганн Георг лишь попытался создать нечто общенациональное для решения национальных проблем. Собранием в Регенсбурге завершился так называемый германский период Тридцатилетней войны. С Регенсбурга можно вести отсчет так называемого иностранного этапа. Король Швеции высадился в Померании, и немцы вновь втянулись в войну, которую не начинали и которую не могли остановить. После конференции, которая должна была покончить с противоборством, война продолжалась еще восемнадцать лет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.