4

4

На северном побережье во мраке, сырости и холоде[535] наступал новый, 1627 год и десятый год войны. За пределами Германии Вальтеллина теперь была открыта для испанцев, а во Франции разрасталось восстание гугенотов. Фаворит Бекингем, правивший Англией, сделал большую глупость, объявив войну Франции и послав флот на помощь повстанцам в крепости Ла-Рошель, а Ришелье ради спасения монархии отвернулся от союзников и стал домогаться дружбы с Испанией.

В Германии Тилли удерживал епископство Хильдесхайм, войска Валленштейна стояли в Магдебурге, Хальберштадте, Бранденбурге и занимали отдельные районы Богемии. Рейнланд был оккупирован испанцами и баварцами; Австрия, Богемия и Венгрия содержали у себя контингенты императорской армии. Наемники Мансфельда расквартировались в Силезии и Моравии, а солдаты Кристиана располагались на равнинах западнее Эльбы. По всей Западной Германии был неурожай[536], голод поразил Франконию, Вюртемберг и долину Рейна[537]. Чума бушевала в Страсбурге, вокруг Штендаля и Котбуса в Бранденбурге, в Силезии, Загане, Гольдберге, Нассау, Сааре и Вюртемберге[538]. Эпидемию остановить было практически невозможно. Вместе со знаменами армии несли и тиф, оспу, сифилис. Обозы проезжали по трупам павшего скота и лошадей, распространяя заразу по деревням и фермам.

Насилие, бедствия стали обыденными. «13 мая 1626 года застрелили Катерину, мою бедную служанку», — пометил в дневнике пастор в Бранденбурге[539]. Малейшее неповиновение наказывалось зверской расправой. Жители Вейсскирхена в Моравии дорого заплатили за отказ приютить людей Мансфельда. «Мы убивали всех подряд, мужчин, женщин, детей, — писал потом английский наемник. — Бойня длилась два часа, и два дня мы грабили»[540].

Со всех концов к императору шли жалобщики. В феврале в Вену явилась депутация из Силезии, добропорядочные бюргеры, не слишком обремененные заботами и находившие время для того, чтобы в интервалах между делами осматривать достопримечательности и напиваться. Силезия пострадала меньше, чем Моравия или Богемия. На пути в Вену силезские эмиссары видели гораздо более страшные свидетельства надругательств, чем те, на которые они приехали жаловаться[541]. В Глаце были полностью разрушены предместья; за Миттельвальде на чешской границе крестьяне оставили поля незасеянными, им надоело выращивать урожаи, которые потом либо уничтожались, либо отбирались[542].

Еще тяжелее пришлось жителям Бранденбурга. Валленштейн разместил войска в Кроссене на Одере, а также в Штендале и Гарделегене в бассейне Эльбы, где он мог бы помешать соединению датчан с остатками армии Мансфельда в северной Силезии[543]. Здесь его квартирмейстеры требовали от жителей не только еду и питье, но и одежду с обувью. Обязательства провинции составили шестьдесят шесть тысяч гульденов, и когда местные власти не смогли их выполнить, солдаты схватили уполномоченных и держали их как заложников. В отличие от ветеранов Тилли рекруты Валленштейна были детьми из крестьянских семей, малоопытными, неуправляемыми и болезненными юнцами. В Гарделегене они хоронили умерших в один день по двадцать человек в общей яме[544]. «Есть ли Бог на небесах или Он забыл о нас! — взывали бранденбуржцы к своему курфюрсту, благоразумно укрывшемуся в Пруссии. — Мы, как овцы, брошены на произвол судьбы… Долго ли нам смотреть на то, как на наших глазах сжигают наши дома и хижины?»[545]

Ответа можно было и не ждать. Несчастное посольство Георга Вильгельма в Вене ничего не добилось. Фердинанд лично принял посла и проявил необычайную любезность — приподнимал шляпу при каждом упоминании имени курфюрста, — но, сославшись на неизбежные «неудобства», которые приносит война, рекомендовал обратиться к Эггенбергу. Тот также принял посла не менее любезно, хотя и пребывал по случаю болезни в постели. Не имея шляпы, он приветствовал посла приподниманием ночного колпака и повторил в расширенном варианте слова императора. Из других источников посол узнал, что в Моравии Валленштейн вел себя еще отвратительнее, и, как заметил его информатор, нет никаких оснований надеяться на то, что император защитит людей в другой провинции, если он неспособен сделать это в собственных землях[546].

Назойливость посла все же вынудила правительство императора подготовить меморандум Валленштейну с указанием на то, что он расквартировался в Бранденбурге без императорского позволения. В последнюю минуту текст поправили, написав «без ведома императора», из чего посол заключил, что правительство Фердинанда тоже боится генерала[547].

Курфюрст сам решил воздействовать на Валленштейна. Он направил генералу два письма, но не удостоился даже ответом. Позже он узнал, что оскорбил военачальника, назвав его «досточтимый друг», а не «досточтимый господин и друг», как это делал более разумный курфюрст Саксонский[548]. Невезучая депутация из Галле на своем горьком опыте убедилась, что к Валленштейну надо относиться более чем уважительно. Он заковал ходоков в цепи и предупредил, что впредь всех жалобщиков будет расстреливать на месте[549].

Германия еще не была разорена, но если не остановить распространение войны, то неминуемо наступит и ее черед. Казалось, что после поражения Кристиана Датского и примирения Франции с Испанией противоборство должно было прекратиться, и зимой кое-кто пророчествовал, что армия Валленштейна будет частично распушена, а его самого уберут[550]. Из всех протестантских князей в оппозиции императору оставались только герцоги Мекленбурга, протестантский администратор Магдебурга и изгнанник Фридрих. Остальные либо относились ко всему с полной отрешенностью, либо с оружием в руках встали на сторону императора. Магдебург, к примеру, демонстративно дистанцировался от своего мятежного правителя[551]. Казалось, ничто не могло помешать установлению мира. Тем не менее с наступлением нового, 1627 года Валленштейн довел численность армии до ста сорока тысяч человек[552] и начал отправлять офицеров с заданиями во все края, вплоть до Рейнланда, вызвав массу жалоб императору со стороны духовных курфюрстов[553].

Эмиссару из Бранденбурга подумалось, что император боится генерала, но у Фердинанда имелись более серьезные причины для беспокойства. Валленштейн не забыл балтийский план испанцев и приготовился его реализовать. Для этого он, предварительно оккупировав Бранденбургскую марку[554], намеревался весной пойти на Мекленбург и Гольштейн. Похоже, генерал все решал сам. При дворе его невзлюбили за то, что он на зиму занял войсками часть имперских земель, а испанцы еще с лета утратили к нему интерес. Со времени битвы при Дессау император задолжал Валленштейну полмиллиона гульденов[555] на содержание армии, и с каждым месяцем долг возрастал. Нетрудно было понять, что правительство Фердинанда оказалось в опасной зависимости от генерала. Испанцы резонно полагали, что балтийский замысел может быть исполнен армией Валленштейна и без него. Однако Валленштейн обрел слишком большую силу, чтобы его можно было игнорировать. При первой же жалобе в Вену он пригрозил подать в отставку, и правительству пришлось бы тогда взять на себя содержание его армии, на что у властей, конечно, не имелось средств. Чуть позже генерал встретился с Эггенбергом в Брюке на реке Лейте и обсуждал некие дела.

О чем они говорили, остается загадкой. Свидетельства малоубедительны, и ни один биограф Валленштейна не в состоянии непредвзято описать встречу, хотя именно она дала повод для различных интерпретаций его карьеры. Некоторые германские историки считают[556], что Валленштейн обсуждал лишь организационные дела, а сообщение о том, будто он излагал план выхода на Балтику и дальнейшего распространения могущества Габсбургов, было состряпано для того, чтобы ввести в заблуждение Максимилиана Баварского. Тем не менее так оно, видимо, и было: балтийский план существовал, вскоре после встречи в Брюке весь сбор податей в Богемии ушел в армию Валленштейна, а сам генерал получил суверенные права на свои огромные владения[557]. Максимилиан Баварский узнал о существовании балтийского плана и участии в нем Валленштейна, возможно, в несколько искаженном виде[558].

Фердинанд в некотором роде заразился победой при Луттере и поражением короля Дании. Он совершенно верно считал Кристиана самым могущественным из северных монархов. Если так легко разбить датского короля, то вряд ли представят более серьезную угрозу владыки Швеции и Англии, а в самой Германии нет больше князей, которые могли бы в одиночку противостоять имперской армии[559]. Победа при Луттере вовсе не настроила Фердинанда на мир, а, напротив, побудила к продолжению войны. С помощью армии Валленштейна он распространит свою власть на северные епископства и станет хозяином Балтийского моря.

Подошло время и Максимилиану Баварскому вернуться в германскую политику и попытаться восстановить мир, пока Фердинанд не дал волю своим амбициям. В январе 1627 года он созвал в Вюрцбурге собрание Католической лиги и пригрозил ради сохранения мира и прав князей лишить Фердинанда поддержки, если император не умерит пыл Валленштейна. Опасения членов лиги по поводу последствий агрессии Фердинанда были сильнее их желания восстановить католическую церковь по всей Германии. Они желали мира и предложили посредником Людовика XIII, католического короля, демонстрировавшего свое расположение к Максимилиану. Однако одно упоминание его имени загубило идею мира на корню: в Вене заподозрили влияние Ришелье, а протестантская партия тоже не забыла его предательства. Максимилиан не преуспел ни в том, ни в другом — не добился мира и не связал руки Валленштейну.

Весной 1627 года Валленштейн начал свою кампанию. Георг Вильгельм Бранденбургский был, пожалуй, самым безвредным правителем в Германии, за исключением тех случаев, когда ему приходилось поступать против своей воли. Его политика была проста и ясна. Он хотел лишь одного: оставаться курфюрстом и передать по наследству титул сыну[560]. Прежде чем судить его слишком строго, надо помнить, что он взошел на престол, преодолевая жесткую оппозицию, а его двор приютил опальных родственников жены: она была сестрой Фридриха, низложенного государя Богемии. Сама география не позволяла ему сохранять нейтралитет. Его земли оказались между уцелевшими в Силезии войсками Мансфельда и армией короля Дании. Они, безусловно, попытаются соединиться, и Валленштейн, дабы не допустить этого, конечно же, вторгнется в Бранденбург. Хуже того, шведский король использовал Пруссию как базу в польской войне и, нравилось это или нет Георгу Вильгельму, вынудил его уступить удобный порт Пиллау[561]. Ходили слухи, будто Густав Адольф может прийти на помощь побитому Кристиану. В таком случае он тоже должен был пройти через Бранденбург, а императорская армия непременно попыталась бы его остановить.

В целях самосохранения Георг Вильгельм даже признал Максимилиана курфюрстом[562], ошибочно полагая, что лига не позволит Валленштейну напасть на него. Пустые надежды. Тщетными были и его протесты Вене. Когда посол курфюрста заявился к Валленштейну с просьбой вывести войска из Кроссена, генерал, лежа в постели, бесцеремонно спрятал голову под подушку и не стал его слушать[563].

Еще до наступления лета 1627 года войска Валленштейна под началом одного из его лучших командиров, Ганса Георга фон Арнима, протестанта и уроженца Бранденбурга, вошли в курфюршество Георга Вильгельма. Несчастный курфюрст пытался организовать людей на защиту своих земель, но когда отряд из шестидесяти человек — и это все, что он смог набрать, — попробовал оккупировать Берлин, жители, лютеране, закидали их камнями, выгнав из города. Кто-то пустил слух, будто их хотят насильно обратить в кальвинизм. По всей провинции подданные Георга Вильгельма предпочли подчиниться превосходящей силе пришельцев. Ной-Бранденбургза попытку оказать сопротивление был наказан разграблением города. Поэтому в Хавельберге жители, предупрежденные о приходе Арнима, изгнали гарнизон и открыли ему ворота[564]. Георгу Вильгельму ничего не оставалось, как последовать их примеру. Он повиновался и повел себя любезно, объявив, что интервентов надо принять как друзей[565]. В это время его незадачливый посол возвращался из Вены с письмом от Фердинанда: император заверял курфюрста в неизменном к нему почтении[566]. Послание должно было хоть как-то утешить Георга Вильгельма.

Захватив Бранденбург, Валленштейн мог без труда разделаться с разбросанными силами протестантов. Король Дании всю зиму пытался найти вспомоществование. Правительство Англии, его единственная надежда после измены Ришелье, не прислало ни кораблей, ни денег[567]. Фридрих Богемский был беден как церковная мышь, голландцы платили ему мало, англичане не платили вовсе, и его дом осаждали кредиторы. Только за молоко он задолжал 140 фунтов, и у него не было ни гроша за душой[568]. Зная, что от короля Дании не будет никакой пользы[569], Фридрих решил снова положиться на шведского короля[570]. Герцоги Мекленбурга, последние союзники Кристиана, поступили аналогичным образом, и субсидии, которые они ему обещали, приходили несвоевременно или совсем не приходили[571]. Герцог Брауншвейг-Вольфенбюттель уже давно помирился с императором и стремился выдворить войска Кристиана из тех немногих районов, в которых они все еще находились[572]. Испытывая хроническую нехватку денег, провианта, лошадей, Кристиан с трудом пытался удержать порядок и дисциплину в своей разгромленной и деморализованной армии[573].

4 августа 1627 года остатки войска Мансфельда сложили оружие или бежали под Бернштайном, а их вожак, датчанин Мицлафф, ушел с несколькими полками к шведам в Польшу. В сентябре Валленштейн и Тилли воссоединились на Эльбе, а в октябре Тилли разделался с последними гарнизонами в Германии, пока Валленштейн гнался за Кристианом через границу Гольштейна. Последняя конница Кристиана сдалась на севере у Хальборга, и армия Валленштейна остановилась на зиму в деревнях Ютландии, еще не затронутых войной.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.